Форум » Париж, лето 1793 » У Бюзо. Утро после погрома, 17 июня ТРЕД СОХРАНЕН » Ответить
У Бюзо. Утро после погрома, 17 июня ТРЕД СОХРАНЕН
Франсуа Бюзо:
Ответов - 113, стр:
1 2 3 All
Франсуа Бюзо: Франсуа спал беспокойно, часто просыпаясь и снова проваливаясь в тревожный сон. Было ли тому виной пережитое накануне, или же непривычно жесткое ложе (спальню пришлось уступить дамам, и Франсуа с остальными мужчинами вынужден был ютиться на узеньких и совершенно не предназначенных для сна диванчиках в гостиной). Охрана так и не позволила никому из гостей отправиться по домам, вероятно опасаясь не справиться на улице с возможными повторными беспорядками. Оборонять квартиру солдаты уже более-менее приноровились, входную дверь забаррикадировали, и чувствовали себя тут значительно увереннее.
Амели Кандель: Амели Кандель так же не сомкнула глаз в эту ночь. Поделив с Николетт постель хозяина, они не поделили мысли - Амели казалось, что юная актриса заснула почти сразу, а сама она вглядывалась в темноту, вспоминая слова, фразы... Сказанное и несказанное. Она сама не узнавала себя - что сделал с нею этот мужчина... Что сделала с нею... любовь? Верно, на этот раз настоящая? Не заметив, как тени стали светлее и запели птицы, на рассвете она все же забылась тревожным сном. И в этом сне она и Верньо были вместе в его доме на улице Клиши.
Шарль Барбару: Несмотря на вчерашнее ворчание, Шарль все же уснул, уставший за вечер, свернувшийся на предоставленном диванчике. Разумеется, сон его был далек от приятного, как, впрочем, у всех здесь собравшихся, за исключением, разве что, малышки Николетт, вряд ли представлявшей себе всю опасность... Барбару открыл глаза и сел на краю диванчика. Голова болела нещадно: и весьма сомнительно, чтобы причиной тому было вино. Шарль неторопливо привел одежду в относительный порядок и подошел к окну, открывая ставни. Утро было таким мирным...
Жак-Пьер Бриссо: А в это время в одном из домов Латинского квартала ещё один человек, проведший бессонную ночь, встречал солнечное июньское утро. Жак-Пьер Бриссо в сером английском халате и домашних туфлях сидел у окна. В мансарде висела тишина. Сквозь стекло проникал лёгкий шум. Далеко внизу по затенённой стенами зданий улице спешили на работу люди, время от времени, трясясь и останавливаясь, проезжала какая-нибудь телега. В окнах дома напротив всё чаще появлялись и исчезали фигуры мужчин и женщин. Над серыми и красноватыми крышами лёгкими стаями носились голуби. Бывший депутат сидел, откинувшись на спинку плетёного кресла, слегка наклонив голову, и застывшим взглядом смотрел на оконную раму... Вот уже две недели он почти не выходил из дома и устал безмерно от своей вынужденной неподвижности. Особенно тяжело было по вечерам, когда время, казалось, останавливалось, а закатное солнце никак не хотело уходить за горизонт. Лицо Жака немного пожелтело, обычно живые глаза потускнели. Он не привык молчать часами. Всё пошло прахом. Бриссо больше не депутат. В его типографии хозяйничает теперь кто-то другой. У него отняли право голоса, которое открывало перед ним такие возможности и которым он так дорожил. С каждым прожитым часом Жаку всё больше казалось, что у него ещё никогда не было таких скучных, бесполезных дней, что время нарочно идёт так медленно и что вся оставшаяся жизнь так и будет тянуться, как пустой меланхолический сон... Неужели это конец? Бриссо встал и открыл окно. Струя прохладного утреннего воздуха ворвалась в мансарду. Он так хотел услышать сейчас человеческий голос. Сердитая речь, сразу же раздавшаяся внизу, неприятно поразила его. - ... разошлись. А всё-таки мы здорово их припугнули, - хвастался голос этажом ниже. - Я сам не видал, но говорят, кого-то пришибли. - Давно пора! - захрипел ему в ответ другой. - Две недели церемонии разводили с этими изменниками бриссотинцами. Не надо никакого суда! И так понятно же, что враги! Бриссо отступил от окна и прислонился к стене. Лёгкий холодок прошёл по коже. Мысли путались. Расправа? А он ничего не знал? Усталость сняло как рукой. Бриссо вернулся, но внизу уже говорили о другом. Жак осторожно закрыл окно. Ему, несмотря на запрет, нужно срочно поговорить с кем-нибудь из жирондистов и определиться, как действовать дальше. Продолжать сидеть дома и покорно ожидать решения своей участи было выше его сил. Жак быстро привёл себя в порядок, переоделся, достал из ящика комода ассигнаты, взял шляпу и направился на другую половину мансарды, отделённую деревянной стенкой. Там стояли небольшой потемневший шкаф, стол и три стула, на одном из которых сидел конвоир. Внешность рядового Гегарре, угрюмого парня лет двадцати пяти, вовсе не располагала к разговору, но молчать было нельзя. - Я должен навестить своих товарищей или хотя бы одного, - нехотя произнёс Бриссо. - Над ними хотели устроить самосуд. Это я только что узнал из разговора соседей. Он грозит и мне. Если я останусь здесь, то скорее всего не доживу до настоящего суда. Если же мне удастся добраться невредимым до квартиры одного из моих товарищей, и мне, и ему будет немного легче, а двум конвоирам - чуть проще защитить нас. Жак остановился и взглянул на солдата. Тот сидел, опустив глаза и задумавшись над словами бывшего депутата. Правду сказал ему арестованный или же это хитрая уловка? После минутного молчания Гегарре сказал: - Докажите, что вы не соврали. - Спуститесь и расспросите людей о том, что нового произошло в городе. Только возвращайтесь скорей, время дорого. Солдат взял ключи, запер арестованного и ушёл. Вскоре на лестнице послышались тяжёлые шаги, дверь открылась и Гегарре, появившись в проёме, мрачно спросил: - Вы уверены, что хотите выйти на улицу? О погроме говорит весь город. - Да, конечно, я не могу больше здесь оставаться, пойдёмте скорее, - заторопил его Бриссо. Конвоир дал ему выйти и запер дверь. Ему и самому надоело торчать тут целыми днями. Пусть развязка наступит быстрее.
Амели Кандель: Проснувшись, Амели тотчас села на постели, не понимая, где она: почему одета и что это за комната, что за час и что за день... Но рядом мирно спала Николетт, и, глядя на нее, Амели постепенно вспомнила... особняк на улице Клиши растаял в ушедшей ночи. - Николетт, просыпайтесь, - она тихо коснулась плеча подруги, - нам надобно поскорее увидеть наших друзей.
Николетт Жоли: Николетт ощутила легкое прикосновение и проснулась. Первые несколько мгновений она недоумевала, где находится, но потом все вспомнилось совершенно отчетливо. Она поднялась, пытаясь поправить одежду, которая после сна была в совершенном беспорядке, и нельзя бsло сказать чтобы ей это удалось полностью. -Что случилось, Амели? Что происходит? К чему такая спешка? - с недоумением спросила она.
Амели Кандель: Амели последовала ее примеру скорее машинально - к тому же прическу было уже не спасти, и она просто взялась распускать волосы, слишком уставшая, чтобы быть единственной и неподражаемой. - Мы все больны... - прошептала она. - И сейчас мое единственное стремление - узнать, не заболели ли остальные еще сильнее нас.
Пьер Верньо: Верньо, потянувшись, выбрался из вольтеровского кресла, в котором провел ночь. Разумеется. за все часы темноты и безмолвия он и глаз не сомкнул, но, из присущей ему деликатности, старался даже не шевелиться, чтобы не потревожить товарищей, которые смогли задремать. Но сейчас и Франсуа, и Шарль одновременно пошевелились, и Пьер счел для себя возможным переменить позу. - Доброе утро, - прошептал он на пределе слышимости, чтобы не будить прикорнувшего в другом кресле Луве, встал и подошел к окну, на ходу попроавляя костюм. Но тут же он воскликнул, забыв о необходимости собладть тишину: - О боже! Вы только поглядите, кто идет сюда!
Шарль Барбару: Барбару присмотрелся. - Не могу поверить... - он засмеялся негромко, - и как всегда, я предстану не в лучшем виде. Что ж, это судьба. Отдых отогнал мрачные мысли, события вчерашнего вечера уже потускнели в памяти. Разумеется, надо будет обсудить с Пьером его идею, но не так срочно... - Надо разбудить наших конвоиров.
Франсуа Бюзо: Франсуа тоже встал на ноги и принялся расправлять помятый за ночь халат. - О чем это вы, друзья? - он тоже направился к окну. - Уже идут по наши души?
Жан-Батист Луве: - Ммм... Что такое? - Луве выглянул из глубокого кресла, расплетая узел, в который заплел свои длинные тонкие конечности, пытаясь уснуть в столь неудобной позе и обстановке. Любопытство победило усталось, и он со стоном выбрался из своего лежбища и проплелся к окну. Тут же лицо его озарилось. - Жак! Он идет на помощь! Луве сам толком не знал, в чем именно им может помочь Бриссо, но все раво обрадовался и почувствовал прилив надежды.
Жак-Пьер Бриссо: Бриссо, ещё издали вглядываясь в окна дома, где жил Бюзо, заметил Пьера и прибавил шагу, хотя и без того шёл довольно быстро. Он мигом поднялся по каменной лестнице и остановился у нужной двери. Жак ещё не знал, радоваться ему или печалиться. Кого он увидит сейчас и в каком состоянии?
Шарль Барбару: Барбару стремительно вышел в прихожую. - Лейтенант! Будьте так любезны, разбаррикадируйте дверь, у нас желанные гости. Вернее, гость. Шарль улыбался, предвкушая встречу. Он не видел Бриссо уже недели две, и хотел о многом с ним поговорить...
Николетт Жоли: - Боже, Амели, я совсем забыла, что сегодня репетиция, - Николетт поднялась на ноги, неосознанным жестом приложив пальцы к вискам. Отчего-то у нее болела голова, может быть, от сна в душной комнате. Быстрым шагом девушка ушла в гостиную.
Амели Кандель: Амели изумленно и как-то растерянно посмотрела ей вслед. То, что творилось с Николетт, - лучше ли это ее состояния?.. Она должна увидеть Пьера... Но она в таком виде!.. Внезапное осознание своей слабости - не такой Амели Кандель привыкла представать перед мужчинами! - лишило ее последних сил, и женщина вновь опустилась на подушки, чувствуя себя заложницей тех рамок, в которые была заключена первоначально не по своей вине... и с которыми смирилась в более зрелом возрасте - надо сказать, не без удовольствия и не без успеха.
Жак-Пьер Бриссо: Бриссо услышал глухой шум отодвигаемой мебели, дождался, пока дверь откроется, ступил на порог и вдруг увидел Барбару. - Здравствуй, Шарль, - сказал он, быстро всматриваясь в лицо бывшего коллеги и пытаясь определить по глазам, насколько серьёзно сложившееся положение.
Шарль Барбару: - Доброе утро! - отозвался Барбару. Заметив тревогу на лице коллеги, он поспешил его успокоить: - Все живы и целы. Я полагаю, до вас дошли слухи о наших ночных визитерах? - не дожидаясь подтверждения, (к чему? И так понятно, что весь Париж обсуждает вчерашнее), Барбару продолжил: - Вчера мы отделались весьма легко. Разумеется, были вынуждены остаться у милейшего Бюзо, ибо наша суровая охрана приняла решение никого не выпускать, дабы потом не отчитываться за гибель подопечных в какой-нибудь уличной стычке... Идемте же! Я уверен, остальные будут просто счастливы. По крайней мере, завидев вас, Луве чуть не выпал из окна...
Жак-Пьер Бриссо: Жак дружески улыбнулся, и морщинки на его лбу начали разглаживаться. После двух недель ожидания и сомнений, измучивших его, он теперь вновь обретал спокойную уверенность и прежние силы. - Так значит, и Верньо, и Луве, и Бюзо, и вы сами живы. А я уж думал, что по крайней мере одного соратника мы потеряли навсегда. Он прошёл в прихожую, затем в гостиную и предстал перед товарищами. - Доброе утро, граждане. Рад слышать, что никто из вас не пострадал, - тут Жак сделал паузу, потому что заметил у входа в спальню девушку. С неё он перевёл вопросительный взгляд на Франсуа Бюзо.
Шарль Барбару: - Должен представить вам мадемуазель Жоли, актрису Республиканского театра... вчера она согласилась сопровождать меня к Франсуа, - Шарль взял девушку за руку. - Николетт, это гражданин Бриссо, наш коллега, вождь и вдохновитель. Барбару улыбнулся и вновь обратился к Николетт: - Вы в театр, моя милая? Позвольте, я попрошу поймать для вас экипаж...
Пьер Верньо: - Вы смелый человек, - с уважением заметил Верньо, оставив на время тщетные попытки по приведению в порядок своего пострадавшего за ночь костюма и улыбнувшись Бриссо. - Но вы-то сами как? До вас не докатилась волна народного возмущения, я надеюсь?
Николетт Жоли: - Да, пожалуйста, - сказала Николетт. - А то я очень боюсь не успеть на спектакль.
Франсуа Бюзо: Почувствовав на себя взгляд Бриссо, Франсуа смущенно вспыхнули, хотя никакой вины за собой не ощущал. Даже когда Барбару опередил его, объясняя присутствие в квартире дамы, Бюзо продолжал мучительно хмуриться. - Доброе утро, Жак, - поздоровался и он. - Это чудо, что вам удалось прийти сюда. Я опасался, что все мы теперь на положении лишь по недосмотру недобитых обреченных.
Амели Кандель: ...Четверть часа в постели если и не произвела целительного действия, то вернула Амели к жизни настолько, чтобы она могла позаботиться о себе. Поправив свой восхитительно красивый, но неудобный наряд, и побрызгав на виски и волосы найденной лавандовой водой, она принялась кокетливо закалывать волосы – привычными движениями скручивая тугие пряди, завивая за неимением папильоток на пальцы растрепавшиеся локоны… Она принуждала себя не думать, ожидает прихода Верньо или нет. О Пьер, как трудно ему сейчас приходится! Она явно слышала, что пришел какой-то гость… Но кто? Верно, друг, если до сих пор тихо… Женщина невольно вздрогнула и уколола шпилькой руку, тотчас посмеявшись над собой: засни она сейчас навеки, и как знать, вдруг никому и не будет нужды навестить первую актрису театра Республики Амели Кандель?
Жак-Пьер Бриссо: - Доброе утро, гражданка, - сухо сказал Бриссо, давая Николетт пройти в прихожую. - Может быть, кроме нас шестерых в квартире есть ещё кто-нибудь, кого также следует проводить?
Шарль Барбару: Барбару повел девушку в прихожую, чувствуя, что против воли слегка покраснел. Мгновенно вспыхнула досада на Бриссо: Жак мог быть и повежливее, не унижая своих товарищей по несчастью тем, что так обходился с их женщинами! Шарль закусил губу, сдерживаясь, и только погладил руку Николетт. - Моя дорогая... я не знаю, когда мы увидимся, но приложу все усилия, чтобы это случилось как можно раньше... - не смущаясь присутствием Леграна, он наклонился, целуя девушку. - Лейтенант.. не будете ли столь любезны попросить кого-то из солдат поймать экипаж для гражданки Жоли? Улыбнувшись Николетт еще раз, он отпустил ее руку и стремительным шагом вернулся обратно в гостиную.
Пьер Верньо: Верньо почувствовал легкое смущение, увидев, какого приема удостоилась Николетт. Кажется, их ужины, прогулки и походы в театр осудили не только правоверные якобицы, но и товарищи по партии. - Не будьте же столь суровы, Жак! - взмолился он, стараясь, чтобы это прозвучало шутливо, но вышло, кажется, несколько жалобно. - Не уподобляйтесь Марату и прочим.
Жак-Пьер Бриссо: - Уподобиться Марату... - повторил Бриссо; что-то давно забытое вдруг всколыхнулось в его душе и затихло. - Разве уподоблюсь я ему тем только, что напомню об опасном положении, в котором мы находимся, попрошу своих друзей быть благоразумными? Положим, прогулка и театр - ещё не достаточный повод для обвинений со стороны наших противников, хотя и к этому можно придраться. Но что сказали бы санкюлоты, что сказали бы якобинцы, увидев здесь среди вас ночью женщину? Что бы они сделали с вами, а заодно и с ней? Поймите меня, пожалуйста, я не хочу, чтобы с моими товарищами, с этой девушкой, которая дорога одному из вас, иначе она не оказалась бы здесь, произошло что-нибудь ужасное. Вы помните, что враги не простят вам ни вашей слабости, ни ваших прав? Осознаёте ли вы, что малейшая неосторожность не только ухудшит наше положение, но и возвысит якобинцев в глазах парижан (не забывайте, что мы в Париже, а не у себя на родине). Я сам тем, что пришёл к вам, увеличил опасность, но иначе нельзя. Я понимаю ваши чувства теперь, в этот миг, когда любое наше движение расценивается, как удар по якобинцам, физический или моральный. А не двигаться невозможно. Парижане не считают нас членами Конвента, защитниками прав и интересов граждан, но для многих людей, в особенности южан, мы являемся ими. Они ждут от нас политической активности, которая в то же время толкает нас в пропасть. Мы потеряли Париж, и мы должны его завоевать, если хотим сохранить уважение к себе. Вот почему наша репутация должна быть безупречной, как в глазах друзей, так и в глазах врагов. Пьер, - Жак посмотрел на Верньо, - Жан, Франсуа, - он взглянул на товарищей, - Шарль, - Бриссо обернулся к нему, - разве это не так?
Шарль Барбару: Барбару виновато отвел глаза. Разумеется, в чем-то Бриссо был прав... сейчас Шарль осознавал, насколько неосторожны были они все, расслабившись и ударившись в развлечения. - Что вы предлагаете, Жак? Безупречная репутация не защитит нас. Не будьте идеалистом! Этой ночью санкюлоты оказались у наших дверей не потому, что мы явились в театр. - Марселец налил себе вина и залпом осушил бокал. - Нет, Жак. Они пришли, потому что мы теперь не защищены статусом, пришли уничтожить тех, кто лишился защиты. Пришли потому, что мы помешали лично одному человеку в его стремлении заполучить власть! Слегка поостыв, Барбару поставил пустой бокал на стол. - Пора действовать. Кажется, у Пьера были некоторые мысли по этому поводу.
Жан-Батист Луве: Луве выслушал речь Бриссо с нехарактерным для него, всегдашнего скептика и насмешника, уважением, однако покачал головой. - Но ведь наша сила в том, что мы люди, со своими недостатками и слабостями, а не фанатики, живуие одной лишь революцией, - заметил он вполголоса, ни к кому особенно не обращаясь. - За это нас и любят - за то, что мы можем сходить в театр или выпить шампанского... Почему бы и нет? Где здесь преступление?
Жак-Пьер Бриссо: - Думаю, с точки зрения якобинцев, преступление заключается не в самих прогулках и ужинах, а в совместных беседах, которыми те сопровождаются, - откликнулся на слова Жана и Шарля Бриссо, - и, запрещая первое, они надеются пресечь второе. Я внимательно выслушаю Пьера, но прежде хотел бы узнать некоторые подробности о вчерашних событиях, в частности: кто руководил толпой, если, конечно, вы видели, и как вам удалось избежать гибели?
Франсуа Бюзо: Бюзо поправил воротник халата. - Вы не поверите, нас осчастливил своим визитом сам Прокурор Фонаря. Признаться, я не ожидал его здесь увидеть, но значит за нас взялись всерьез... - Франсуа вздохнул. - Нас спасли мужество охраны и некоторый разлад в рядах нападающих. Наши добрые патриоты испугались вида первой крови и предпочли ретироваться.
Пьер Верньо: Верньо вдруг оживился. - Совсем забыл сказать вам, друзья! - вскричал он. - Вчера в Булонском лесу я повстречал... угадайте, кого? - Сешеля! Этот субъект начал мне то ли угрожать, то ли предупреждать о чем-то. Я тогда не отнесся к нему всерьез, но после ночных событий мне вдруг пришло в голову: не было ли нападение на нас санкционировано на самом верху?
Амели Кандель: *** Убедившись, что выглядит так хорошо, как только возможно в подобных обстоятельствах, Амели прошлась по комнате. В спальне Бюзо она ощущала себя, как в клетке, и размышляла, является ли невнимание Пьера делом случая, вынужденной необходимостью или чем-то еще. Несмотря на разумные доводы, уже пришедшие ей в голову, она вспоминала и грезила этими воспоминаниями, и под конец совершенно измучилась душевно, будучи вынуждена вновь прилечь на предоставленное ей ложе. Она слышала мужские голоса, которые то затихали, то становились громче, и пару раз почти поддалась порыву выйти из своего временного добровольного заточения, но каждый раз задавала себе вопрос - зачем? Уйти потом… незаметно, если Пьером не будет высказано иного желания, - вот все, что ей остается.
Шарль Барбару: - Сешеля? - Барбару нехорошо прищурился. - Полагаю, сей достойный деятель сказал ровно столько, чтобы не подставить себя. Очень надеюсь как-нибудь повстречать его... наедине... в Булонском лесу, например. - Шарль покачал головой. - Я уверен, что нападение если и не было санкционировано, то, во всяком случае, о нем знали. Удобно, не правда ли? Если бы нападавшим все удалось, то сейчас нас бы стало меньше, кроме того, толпа могла расправиться с остальными, действуя по примеру первой группы, воодушевленной заикающейся музой.
Франсуа Бюзо: - Выходит, на всех нас объявлена охота? - протянул Франсуа. - Вчера нападавшие отступили достаточно легко, это значит, что они уверены в своих силах и не считают нужным лезть на рожон... Не сегодня так завтра. Что же это, друзья? - он обвел взглядом присутствующих. - Нас уже приговорили без суда и следствия? Бюзо начинал сердиться. Даже собственная душевная драма на некоторое время отходила на задний план перед лицом угрозы.
Жак-Пьер Бриссо: - Видимо, так оно и есть... - задумчиво произнёс Жак. Он, не глядя ни на кого, наклонил голову и прикоснулся пальцами правой руки к подбородку. - Нам ничего другого не остаётся, как защищаться, хотя едва ли это возможно в Париже, где ни днём, ни ночью никто из нас не может быть уверен в том, что находится в безопасности, - Бриссо сделал несколько шагов по комнате. - Вопрос в том, как?
Шарль Барбару: Барбару обернулся к дверям: без сомнения, не следует рисковать, обсуждая подобное, пока охранники могут их слышать. - Мне думается, Жак, если мы перестанем встречаться, нас перебьют поодиночке. Наши встречи не слишком ухудшают ситуацию. Как вы считаете, каков шанс, что вскоре нас арестуют уже по-настоящему? И как скоро, на ваш взгляд, это произойдет? - Шарль чуть понизил голос, - Иначе говоря, сколько у нас времени на то, чтобы найти решение?
Жан-Батист Луве: - Решение как будто уже нашел Пьер, - молвил Луве, пожевав губами. - Несколько радикальное и продиктованное отчаянием, но, основываясь на нем, можно придумать иное, более верное.
Пьер Верньо: Верньо с досадой покосился на Луве. Он-то надеялся, что его вчерашний план (который теперь ему самому казался бредовым) все забыли. - Пустое, - проговорил Пьер нервно. - У меня нет никаких здравых идей.
Жак-Пьер Бриссо: Жак улыбнулся: - Ну-ну, Пьер, что ж вы так сразу... Поделитесь и со мной вашими соображениями, от этого никто о вас хуже думать не будет. Обстановка не самая подходящая, чтобы строить планы, но лучше делать это сейчас, ведь, кто знает, другого случая может попросту не представиться. Чем раньше нас посетит какая-нибудь хорошая идея, тем лучше и быстрее мы сможем ею воспользоваться. Уже серьёзно Бриссо сказал: - Отвечая на ваш вопрос, Шарль... Четыре дня... В лучшем случае. Этого времени достаточно, чтобы создать у горожан нужное настроение. Впрочем, якобинцев нельзя недооценивать, а Марата тем более. Они понимают, что мы и теперь представляем для них помеху, ведь наши средства пока ещё не исчерпаны. Раз они смогли добиться того, чтобы нас посадили под домашний арест, они добьются и того, чтобы нас судили. Но 2 - 3 дня, вместе с сегодняшним, - это только на раздумья, а подготовка тоже требует времени. Говорите, Пьер.
полная версия страницы