Форум » Париж, лето 1793 » Обстоятельная беседа - дом на Бас-де-Рампар, 17 июня, поздний вечер. » Ответить
Обстоятельная беседа - дом на Бас-де-Рампар, 17 июня, поздний вечер.
Эро де Сешель: Переход из темы "Ужин на троих". - Садитесь, Бертран, - Эро указал на кресло перед столом, не забыв поправить тяжелое покрывало с золотыми кистями. - Как вы видите, здесь я тружусь, находясь вне стен Конвента. Ах, сколько бессонных ночей помнят эти стены! Не поймите меня превратно, дамы обычно не переходят порог этой комнаты, здесь только книги и бумаги… - небрежно смахнув какое-то письмо в ящик стола, он вновь обернулся к Бареру. - Моя библиотека считается одной из лучших, здесь много поистине фамильных сокровищ. Но позвольте я вам лучше покажу… - прошествовав на сей раз к шкафу, Феникс Конвента достал тяжелый том в кожаном окладе, при этом, как это случалось с ним почти всякий раз при движениях, призванных произвести полезный результат, что-то уронив. Этим «что-то» оказался томик Аретино-Раймонди, недвусмысленно показывающий страсти как нимф, так и богов.
Ответов - 11
Бертран Барер: Барер наклонился за книгой. - Меня не удивляет бессонница ваших ночей, Мари-Жан: такие книги подарят бессонную ночь кому угодно. - Он прошелся рукой по корешкам книг, обернулся к Сешелю. - Но в книгах не написано, отчего популярность Марата так высока, что это начинает вызывать опасения у всех, кто не слеп. Бертран рисковал. Возможно, головой. Но роскошь жилища Сешеля наводила на мысль что Эро не настолько бывший аристократ, насколько это демонстрирует.
Эро де Сешель: - Ах, он хвалился, что в течение четырех месяцев разоблачал клику Бриссо! - иронично заметил Мари-Жан, затем убрал фривольное сочинение обратно и начал перелистывать взятую книгу. - Оцените иллюстрации, Бертран, - так называемые бургундские моды… А сегодня? За все время он первый раз появился в Конвенте, и что мы услышали? Вы же помните его слова: «Опасность отечества призывает меня на свой пост», - и далее он участвует в прениях насчет Конституции! О да, мне известно, что он недоволен составом Комитета, но скажите, Бертран, отчего он решил он появиться именно сейчас?
Бертран Барер: Барер пожал плечами. - Удобный момент. Он помолчал, размышляя над словами Сешеля. Позиция Феникса напомнила Бареру некоторых бриссотинцев; картина получалась невеселая и Бертран поморщился. Собственная позиция нравилась ему еще меньше: натянутые отношения с Робеспьером были опасны; если Бриссо и его сторонники оправдаются, все станет еще уже. Жорж пока тепло относится к нему, но это уже не тот Дантон, что был. Словно очнувшись, Барер поднял голову и внимательно посмотрел на Сешеля. Мари-Жан говорил опасные вещи. Провокация? Нет, чутье подсказывало Бертрану: Сешель говорит искренне, насколько вообще может быть искренним адвокат и депутат Конвента. - Насколько я смею судить, вы далеки от восхищения Другом Народа, - улыбнулся, наконец, Бертран. - В наши дни это может быть приравнено к измене и контрреволюционным настроениям. Должно быть, вы удивитесь, Мари-Жан, но во многом я согласен с вами.
Эро де Сешель: - Вы знаете, я одобрял Бриссо, - серьезно заговорил Сешель, - но ныне я мыслю иначе. Он полагает, что революцию должно остановить сейчас, но лишь теперь нам представилась возможность в полной мере быть теми, кем мы являемся, - законодателями. Но народ по-прежнему голодает, и я понимаю его чаяния, я прощаю его за пушки, что были нацелены на Конвент, - я лично обнажил перед ним голову! Однако возьму в пример арест Эбера, предпринятый согласно вашему соображению, Эбера, освобожденного по требованию Коммуны. Осудить вас мне не позволяет то же, что заставляет преклониться перед воззваниями граждан Франции, - мой долг народного представителя. Нам должно соблюдать золотую середину между колебаниями изгнанных из Конвента по их же вине и дерзкими призывами наших коллег по управлению государством, лишь озлобляющими людей. Им может быть свойственно думать, что их наветы нам неведомы. Вот как я рассуждаю, Бертран, и рассуждения мои, присущие последнему времени, беспокоят меня, несмотря на успехи, достигнутые недавно. Но наш Комитет действует, и действует здраво, и разве можно полагать всерьез, что парижане обратят свой гнев на тех, кто призван продолжить дело революции?
Бертран Барер: - Парижане, Мари-Жан, - заговорил Барер, тщательно подбирая слова, - обратят свой гнев на тех, на кого укажет любой человек, попавший в нужное время в нужное место. Достаточно искры, чтобы взорвать бочку с порохом; достаточно слова, чтобы воспламенить парижан, обманув их. Неужели вы думаете, им будет дело до того, чем заняты их жертвы, служат ли делу революции или мешают ему? Эбер вполне способен на месть; я опасаюсь этого. Он же может и зажечь толпу, и снова запылают ночью факелы и польется по улицам кровь, сливаясь в ручьи более полноводные, чем весенние потоки с гор.
Эро де Сешель: Ах, эти искры… Из искр возгорается пламя, французы уже успели это усвоить - Вот каким образом я думаю, Бертран, - продолжил, увлекшись, Эро. - Всего более они навредили себе, возжелав ареста Марата, - предание суду избранника народа равнозначно признанию, что ничьи права не священны. Если можно оскорбить народ Парижа, то отчего он не имеет права на свой приговор? Вы помните, что еще недавно заявлял Инар, Бертран? Сей храбрец грозился в качестве возмездия на удар представительству национальному уничтожить Париж. И что же теперь? Инар вынужден опасаться за себя, а Париж готовится к новым свершениям. Благодаря прозорливости, как полагают французы, Марата, Эбера и прочих, - едва заметно переведя дыхание, - опыт! - Эро вернулся к столу и налил себе из графина воды с лимоном. - Полагаю, - продолжил он, держа перед собой стакан, причем последний оказался почти скрыт пышными кружевами, - нам надобно разубедить патриотов в этом - возвышая одних, тем самым они принижают заслуги других. Марат издает газету, Эбер издает газету, но их нет в Комитете, их нет в конституционной комиссии. Но разве для себя мы трудимся? Согласие необходимости существования представительства с участием народа в управлении - вот цель, к которой мы стремимся.
Бертран Барер: - Порой Париж напоминает мне стоглавую гидру, - тихо произнес Барер. Нечто демоническое было сейчас в Сешеле, вдохновенно вещающим, будто на невидимой трибуне. - Если бы сквозь камни проступила вся пролитая на его улицах кровь, оказались бы мы в ней по колено или по горло? Это слишком много смертей, Мари-Жан, и слишком много хвастливых речей. Ах нет, не слушайте. Это просто вечер. Бертран поднялся и прошел по комнате, почувствовав, как перехватывает от волнения дыхание. Словно юнец… - Вы верите в народ, Мари-Жан? - спросил он, посмотрев из окна вниз, на улицу. - Верите, что народ будет думать о будущем, а не о мести? Если протянуть голодному буханку хлеба, он съест ее целиком сразу, не думая о дне завтрашнем. Если дать ему мешок зерна, он перемелет его все на муку и съест. Если показать ему незнакомого человека, дать в руки камень и сказать: "Вот он! Причина того, что ты голодаешь!" - он накинется на этого несчастного, не задумываясь, так ли это на самом деле. Эбер умеет в нужный момент шепнуть на ухо народу слова искушения; Марат умеет притвориться таким же, как и они... А что умеем мы?
Эро де Сешель: - Крестьян должны успокоить недавние декреты*, тем самым мы получаем их поддержку, - рассеянно проговорил Сешель, заслушавшись оратора не менее талантливого, чем он. Стоглавая гидра представилась вполне зримо. Что за сюжет для Давида! Ах, едят ли гидры кошек… Он еле слышно вздохнул, пытаясь сконцентрироваться. Вино пошло на пользу его красноречию, но не собранности. - В остальном же, - Эро стряхнул с рукава воображаемую пылинку и улыбнулся почти мечтательно, - я уповаю на мой проект, которому должно стать началом, что объединит всех нас. Конституция, одобренная народом, - вот все мои мечтания нынче, любезный Бертран, хоть мне и не удалось поработать над нею столько, сколько я хотел. Вы знаете, сроки сегодня не менее важны, чем таланты. Что до Марата, обвиняющего нас в недостатке воли, требующего удалить хотя бы - подчеркиваю это слово, друг мой, хотя бы! не правда ли, прелестно? - Богарнэ и Кюстина и нападающего на вас… Нам надобно указать ему на его место и не дать усугубиться тому, что происходит. Могу ли я рассчитывать на вашу поддержку? *О разделе эмигрантских и общинных земель.
Бертран Барер: Вечер отчетливо приобрел оттенок густого красного вина, терпко ложащегося на язык и отдающего отчего-то пожаром. Никакой мистики, никаких предчувствий; Бертран посмотрел на стену, на картину, висевшую на ней, коснулся губами бокала, отставил его в сторону... - Что вам даст моя поддержка, Мари-Жан? - прямо спросил он. Хозяин был нетрезв: Бертран видел это так же ясно, как собственную руку. - Но если вы нуждаетесь в ней, что ж: я готов вам ее предоставить. Но не рассчитывайте, что это решит все вопросы: только при Старом режиме один человек мог все решить, - Барер улыбнулся, отпустив опасную шутку как знак своего доверия к Сешелю.
Эро де Сешель: - В неделю выполнено то, на что у Учредительного собрания ушло два года! - с некоторой обидой и не слишком к месту ответил Эро. - До конца месяца проект должны утвердить, и в случае наибольшего промедления мы говорим о месяце подготовки. Вы не поверите, Бертран, в чем за глаза меня обвиняют - к счастью, я хорошо собираю сплетни. Наш школяр пишет вещи, щеголяющие мнимой ученостью, поучает других и берет на себя все заслуги, упрекая меня в присвоении все тех же заслуг. - Эро говорил, давно позабыв про пустой бокал в руке. – А мне смешно, Бертран, хотя я должен был бы печалиться, когда говорят о народе, меж тем подразумевая цели политические. Мой опыт позволяет мне не путать одно с другим, и я вновь смеюсь, слыша речи, полные самоотречения! Народ – не политика, но политика нужна народу. Я не принимаю у себя санкюлотов – но я не сплю ночей и для их блага. На вашем лице я не вижу насмешки, дорогой друг, и заклинаю вас, - протягивая к Бареру руку, Эро незаметно для себя выронил бокал, который не напомнил о себе, и упав на пушистый ковер – хрусталь и ковер были слишком дороги, чтобы второй не поддержал заботливо первого, - обещая мне поддержку, подумайте над моими словами! Лишь людям зрелым и мудрым не нужны иллюзии.
Бертран Барер: Мой дорогой Мари-Жан, - начал Барер и остановился, подыскивая слова, что с ним не случалось уже давно. - Если вы начнете приглашать санкюлотов, ваш хрусталь будет разбит, а ковер - испачкан. Не делайте этого, у вас очень уютно. Барер понимал, что вступил на опасную дорожку: шутки над образом национального героя и над представителями народа были прямой дорожкой к веселой мадам Гильотен. - Я не знаю, наступит ли время, когда все будет иначе. Я хочу верить в это: но что значит моя вера против человеческой сущности? - Барер покатал в ладонях бокал, тяжело вздохнув. Посмотрел на Эро и улыбнулся. - Но в вас я готов поверить.
полная версия страницы