Форум » Париж, лето 1793 » Битва богов и титанов. Якобинский клуб, 18 июня, вечер » Ответить
Битва богов и титанов. Якобинский клуб, 18 июня, вечер
Верховное Существо: У якобинцев было еще более многолюдно (и оттого душно), чем в прошлый раз. Члены клуба, кажется, собрались в полном составе и сосредоточенно давились на своих местах, трибуны для публики едва не обрушивались под весом толпы, а кому не посчастливолось разжиться входными билетами, толпились во дворе. Такое столпотворение объяснялось просто: сегодня Париж предчувствовал столкновение между двумя властями - правительственным комитетом и Коммуной.
Ответов - 96, стр:
1 2 3 All
Эбер: … Коммуной, представитель которой сегодня выглядел особенно спокойно и уверенно; последствия погрома никак не коснулись Эбера, и он вполне разумно решил, что нервничать пока не стоит. Много народу, не протолкнуться, но Эбер специально пришел пораньше и занял место ближе к трибуне, чтобы не пришлось толкаться и работать локтями, когда начнется заседание. Теперь он осознал, насколько полезна оказалась предусмотрительность – в набитом до отказа Якобинском клубе вряд ли возможно было бы свободно передвигаться. Попросив слова, Эбер взошел на трибуну. Легкий гул почти прекратился, люди перестали переговариваться. Еще не начав речь, трудно было уловить настроение народа… Духота не мешала мыслям, ясным и тщательно продуманным. - Важные вопросы не решаются быстро; мы всегда ищем решения путем анализа. Вопрос бриссотинцев уже обсуждался здесь. Напомню, граждане, мы высказали свою точку зрения на гнусное положение вещей, при котором федералисты продолжают шиковать на народные деньги уже после ареста. Наше уважаемое правительство, - по мере того, как Эбер говорил, его голос становился громче и язвительней, - уверило нас, что народная воля превыше всего, что меры в отношении этих мерзавцев будут приняты. Что ж… Меры действительно были приняты. Я расскажу вам. Дабы следить за расходами федералистов, был назначен человек, комиссар Коммуны, не вызывающий сомнений в своем патриотизме и своей честности… Однако комиссара сместили, граждане. Не стоит ли нам расценивать это как прекращение контроля за расходами бриссотинцев? Не стоит ли нам усмотреть здесь потакание врагам народа? Санкюлоты… интересуются, как, черт возьми, это понимать?
Эро де Сешель: …Несмотря на то, что первый красавец Конвента (разумеется, Эро не считал, что Сен-Жюст ему в этом соперник), главный мастер эпиграмм и душа законотворчества Мари-Жан Эро де Сешель пришел сегодня в клуб одним из первых (но не слишком рано, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей персоне – отчего-то в остаток нынешнего дня ему хотелось побыть незаметным), мысли его были далеки от собрания. Ощущать себя фактически заговорщиком полезно для остроты и развития чувств, но губительно для нервов, если вступить в нечто противоречащее закону решает натура тонкая. Но существовала одна вещь, что спасала Сешеля – бесценный опыт прошлых лет при дворе, и это являлось тем противоядием, что не давало ему погрязнуть в пучине сомнений и уныния. И это было очень кстати, потому что документы на потенциальных беглецов хоть и не были еще готовы, но уже жгли руки. Последние слова Эбера, однако, привлекли внимание Эро, и он крайне мягко поинтересовался: - Если Комитет общественного спасения должен согласовывать каждое назначение, к чему полномочия, данные ему Конвентом? Вы нападаете, гражданин Эбер, вместо того чтобы обсуждать вопрос по существу. В последнее время вы часто поступаете так, и будь вы депутатом, вас можно было бы упрекнуть в саботаже, особенно в свете недавних событий.
Луи Антуан Сен-Жюст: *** Недавно пришедший Антуан сидел на скамье подле Робеспьера. Пока еще вполуха прислушиваясь к гневным обвинениям Эбера, он шепотом пересказывал другу события дня. Увы, встретиться раньше не удалось, и Сен-Жюст был вынужден делиться своими наблюдениями крайне торопливо: - ...таким образом в Комитете большинство проголосовало за поиски нового комиссара. Особенно усердствовал Сешель, как видишь, он и сейчас занимается тем же самым... - Антуан с усмешкой кивнул в сторону Эро и продолжил, еще больше понизив голос. - Но это еще не всё. Согласно рапорту конвоира гражданина Барбару... Ты помнишь, что я ежедневно собираю просматриваю после обеда эти рапорты. - Сен-Жюст хотел тут же спросить, что Робеспьер надумал по поводу информации от другого охранника, утверждавшего, что в погроме участвовал Демулен. Но время было дорого и сейчас Антуан ограничился текущими событиями. - Так вот, после заседания Сешель якобы случайно встретился на улице с Барбару, пошел вместе с ним домой и какое-то время они беседовали наедине. Любопытно правда?.. - Антуан перевел дух. - Прочие поднадзорные вели себя как обычно, по крайней мере в первой половине дня. То есть встречались и трапезничали, но без участия посторонних лиц...
Эбер: - Что ж, поговорим по существу, - Эбер небрежно оперся на трибуну. Сешель безусловно ловок, но поможет ему ловкость в Якобинском клубе? – Коммуна была бы вам очень признательна, если бы вы объяснили мотивацию своего решения. И о каких событиях вы толкуете, гражданин Сешель? – не без тени злорадства поинтересовался Эбер.
Робеспьер: Робеспьер сначала подосадовал, что Сен-Жюст взялся посвящать его в последние сплетни в такой неподходящий момент. Он даже хотел перебить его словами: "Слушай, Эбер говорит о твоем Комитете, между прочим!", но тут Антуан выдал совершенно потрясающие сведения. - Право?! - воскликнул Робеспьер и тут же, опомнившись, понизил голос до шепота: - Об этом ты должен говорить не мне, а с трибуны, и прямо сейчас... Хотя нет, тебе нельзя: скажут, что ты пристрастен, а Дантон потом сживет тебя со свету. Но молчать об этом нельзя. Что же делать?..
Эро де Сешель: Гражданин Эбер, если вы не согласны с тем, что посторонились - дайте знать, я исправлю. Могу встать рядом с вами просто. Эро поднялся со своего места и прошел к трибуне, где дал знак Эберу посторониться, после чего заговорил спокойно-любезно - впрочем, достаточно громко, чтобы шум в клубе не был помехой его речи: - Я благодарен вам, Эбер, что вы предоставили мне возможность выступить в начале заседания. Это отвечает тем мыслям, с которыми я пришел сегодня сюда. Но признаться, я желал говорить вовсе не о новом назначении, граждане! Ибо это назначение - одна из тех необходимых официальных мер, что во множестве принимаются правительственными комитетами и требование согласовывать их - по меньшей мере неразумно, поскольку сие повлечет за собой остановку работы всех наших учреждений. Руководствуясь здравым смыслом, граждане, вы должны понимать, что подобное означает только усиление бюрократии, выгодное демагогам, но не практикам. Это будет не дело, угодное народу; вы можете потребовать этого, но прислушайтесь к своим сердцам! Мое же сердце скорбит по тому, что между нами существует непонимание - непонимание, которое должно было исчезнуть вот уже полмесяца назад. Но от меня требуют пояснений - я исполню свой долг народного представителя. На место гражданина Виктора Жекруэла назначен гражданин Ксавье Дюпон*, человек, знакомый с финансовым ведомством, кто сможет более основательно контролировать расходы арестованных. Честность прекрасна, но одной честности ныне мало, нам нужен профессионализм, и гражданин Камбон - тот, в чьем выборе мы можем быть уверены, никто лучше его не знает сфер материальных и настоящих нужд, никто не упрекнет его в нечестности. Вы все знаете, что сейчас решается вопрос о принудительном займе. Кто выдвинул его? Рамель, ближайший помощник Камбона, Рамель, участвующий в разработке новой Конституции! Кто поддержал его? Камбон. И кто же был против, граждане? Верньо, Барбару и Бюзо! Позволительно ли после этого говорить о поддержке бриссотинцев? Что до недавних событий, то случившийся погром лишь свидетельствует о том, что расхождение наших взглядов дало корни, от которых произрастает древо инсинуаций и наветов! Мы трудимся для народа, мы живем его интересами. Выступая столь частным характером, можно добиться лишь усиления дисбаланса, способного навлечь новые беспорядки. Но мы не хотим беспорядков, мы желаем системы - системы порядка и мира. Системы, основанной на честности не в ущерб знаниям; на твердости мнений не в ущерб их широте; на принципиальности не в ущерб пониманию. Это напоминает мне идеалы, впитанные нами в годы ученичества и вдохновляющие нас теперь. Мне жаль, что мое выступление сегодня началось на такой ноте, но я покорно преклоняюсь перед требованием, прозвучавшим здесь, ибо обратное означало бы пренебрежение доверием. А доверием Коммуны, Эбер, - Эро позволил себе повернуться к оппоненту, - мы дорожим ежечасно, и я буду глубоко оскорблен вами, заяви вы обратное. По напудренному виску Эро стекла струйка пота, но он и не подумал доставать платок – подарок Адель, нечто кружевное и воздушное, понимая, что рискует этим испортить все впечатление – он надеялся, благоприятное – от своей речи. *Вымышленное имя, если кто-то знает более подходящий вариант - исправлю.
Бертран Барер: Бертран сидел и слушал, думая узнать еще мнения. Сешель говорил складно, но осознавал ли он, что этому собранию нужны иные речи? Робеспьер не зря пользуется здесь популярностью, чудом сочетая дар теоретика с чисто практической хваткой. Впрочем, довольно о Робеспьере. Что там говорит Мари-Жан? Дорожим ежечасно? Прелестно… Бедняга Эбер.
Эбер: «И чего он только хочет? – подумал Эбер почти с интересом. – Как глупо и небезопасно играете, гражданин Сешель. И первый стул сломается, и на втором не удержите равновесия.» - О да. Дорожите, и это видно по вашим действиям, - ответил Эбер вслух. – И, стало быть, вы считаете, что причиной беспорядков являются наши расхождения? Но не кажется ли вам, что требования народа ближе к нашим позициям, чем к вашим?... Не считаете ли вы, что правительственный комитет, пусть не обязанный согласовывать каждое свое решение (в этом я с вами солидарен), но обязан прислушиваться, прежде чем принять решение? Вы говорите о погромах, Сешель, но что вы сделали, чтобы их предотвратить? – Не прозвучало ли слишком провокационно? Плевать. «Посмотрим, как у них получится меня обвинить».
Эро де Сешель: - Полноте, любезный Эбер, о каком предотращении вы говорите? Разве Конвент не сделал решающий шаг, исключив из своих рядов недостойных? Разве, выйдя на улицу из правительственных стен, мы не прислушались к мнению народа? И разве не подтверждает это, что народ и есть глава республики? - В этот раз Эро де Сешель ощущал истинное вдохновение, дарованное внутренней уверенностью, что ему по силам с легкостью отразить любые нападки, даже самые ядовитые.
Робеспьер: Пока длилась перебранка Эро и Эбера, Робеспьер лихорадочно соображал, как бы ему сделать достоянием гласности потрясающую новость о рандеву с Барбару. И наконец придумал: не обязательно оглашать слушок в полный голос с трибуны, достаточно пустить его по рядам... Чем Неподкупный и занялся, пока Эро превозносил заслги правительства. Шепот полз, пока не превратился в полноценный ропот, и наконец раздался зычный голос какого-то патриота: - А зачем ты с бриссотинцами встречаешься тайком, благодетель ты наш?! А?!
Эро де Сешель: Высказывание было донельзя неприятным, но, увы, ожидаемым. Эро мимолетно пожалел об отсутствии хотя бы стакана простой воды. Впрочем, вопреки возможным ожиданиям зала, волнение его не посетило - видимая лишь Мари-Жану муза революции в своих легких одеждах, должно быть, сидела где-то неподалеку. - Ваши слова, гражданин, изумляют и огорчают меня. Я был бы рад не наносить этих визитов! Но в то время как одни посвящают себя кабинетной работе - например, гражданин Сен-Жюст усерден в чтении бумаг, другим приходится также нарушать желанный распорядок дня и работать на местах, не доверяя суждениям только исполнителей. С учетом недавнего погрома я решил провести инспекцию лично. Почему же мною было решено начать именно с бывшего депутата Барбару? Да потому, граждане, что именно он учинил насилие в отношении представителя закона, пустившись на рукоприкладство. Движимый долгом выяснить умонастроения арестованного, я посетил его квартиру. И кто упрекнет меня в этом? Ах, я отвечу! - Эро повысил голос. - Тот, кто будучи скован формальным подходом, боится принимать решения, и тот, кто предпочитает строки отчетов велению сердца!
Луи Антуан Сен-Жюст: - Тайные сношения с арестантами теперь называютсяя новыми методами работы? - возмущенный до глубины души, Сан-Жюст встал с места и тоже повысил голос, чтобы все присутствующие в клубе могли его слышать. - Одновременно с этим вы настаивали на отстранении от дел комиссара, занимающегося контролем за делами поднадзорных бриссотинцев. Какое трогательное стремление оградить их (хоть временно) от любых неприятностей и пообщаться с ними лично и наедине! Вы, Сешель, всего лишь рядовой член Комитета, не забывайте об этом! Народ или Комитет в полном составе не давал вам полномочий вести секретные переговоры с поднадзорными! Вы дискредитируете правительство, и я настаиваю на проведении расследования этого инцидента! Убедившись, что по рядам собравшихся снова пошел шепоток: "тайные сношения... переговоры с поднадзорными...", Антуан сел обратно на свое место. Настроения завсегдатаев Клуба чувствовались совершенно отчетливо, Сен-Жюст купался в этих волнах народной поддержки.
Эро де Сешель: - Гражданин Сен-Жюст, позвольте заметить, что вы говорите так, будто я пробрался туда под покровом ночи. Тайные сношения! От кого же я делал тайну? От охранника, может быть? Прискорбно слышать подобное, когда нас должно объединять общее дело!.. Что же еще вы возведете мне в воображаемую вину? Подкуп охранника и всех тех добрых граждан, что видели меня у дома Барбару? Фантазии хороши для сочинительства, но вредны для политики. Я назвал бы это клеветой, но слишком ценю вас как коллегу, молодой человек, - Эро ни на шаг не отошел от трибуны.
Софи Жарден: Софи Жарден на собрание Якобинского клуба пришла вовремя, что было совсем не характерно для молодой особы. Но, посчитав, что пьеса гражданина Луве – дело важное и серьезное, актриса с самого утра начала готовиться к «своему выходу» - выбрала платье, шляпку и, самое главное, собрала принадлежности для вышивания и взяла небольшой надушенный платок. Только войдя в зал клуба, Софи отметила множество желающих присутствовать на заседании. Почти все места на скамьях были заняты, но Софи, не смутившись, прошла немного вглубь и села недалеко от трибуны. Вид открывался замечательный. Таким образом, заняв стратегически правильное место, молодая женщина очаровательно улыбнулась сидящему рядом, на что тот тоже не поскупился на беззубую улыбку и даже подмигнул заплывшим глазом. Гордо отвернувшись от него, актриса достала вышивание и погрузилась в работу рукодельницы. Как только начались дебаты, Софи попыталась высмотреть среди присутствующих свою жертву. Не заметив Сен-Жюста, она немного расстроилась. Ведь получалось, что первое действие пьесы Луве предстоит перенести…Обсуждение посещения гражданином Эро-Сешелем арестованного Барбару вызвало у Софи живой интерес. Ей нравилось, как мягко и уверенно излагает Сешель. Актриса даже отвлеклась от работы, завороженно слушая его. Но тут встал и виновник пребывания Жарден в стенах этого заведения. Женщина слегка улыбнулась, но вышивать не продолжила. Она просто наблюдала за словесным состязанием двух красавцев-мужчин и ни о чем не думала.
Луи Антуан Сен-Жюст: - Прискорбно, что мне приходится напоминать вам элементарные правила, гражданин - отозвался со своего места Сен-Жюст. - Если вы желали допросить гражданина Барбару, необходимо было сперва получить соответствующую санкцию, вызвать свидетелей, вести протокол. Вы этим пренебрегли! Вы действуете как их соучастник! Какой позор для правительства! - трагически закончил Сен-Жюст и оглядел соседние ряды в поисках Дантона. Пора бы тому тоже молвить свое слово: Антуан помнил, что утром Жорж был склонен согласиться с его позицией.
Эро де Сешель: Эро также посмотрел в сторону Дантона - и тоже с надеждой. Барер, очевидно, выскажется не раньше, чем исчезнет необходимость поддержки - иначе окажется, что он защищает оратора. А вот Жорж... Он может сейчас помочь. И если и будет недоволен, то не скажет это публично, предпочтя беседу с глазу на глаз. По крайней мере, на это очень хотелось надеяться. - Гражданин Сен-Жюст, сколько патетики! Подобный тон я слышал недавно от цветочницы, у которой в грозу разбилось несколько горшков. И с чего вы взяли, что я не вел протокол?
Дантон: Дантон сидел с каменным лицом, но с трудом подавлял желание схватиться за голову от услышанного. Свидание Эро с Барбару стало новостью для него тоже, и не сказать, чтоб новостью приятной. И эти неуклюжие отговорки... "Решил провести инспекцию лично"!.. А главное, Эро выбрал для филантропических визитов самый неудачный момент из всех возможных. Дантон не одобрял свиданий с бриссотинцами ни с политической, ни с человеческой точки зрения (любви ни к кому из них он не испытывал). Самым мудрым и правильным сейчас было встать и заорать: мол, граждане, может, Эро и встречался с Барбару по своим делам, но при чем здесь Комитет? мы об этом ни сном, ни духом и отношения к этому не имеем. Но такой вариант Дантон даже рассматривать не стал всерьез. И продолжал мрачно молчать, прикидывая соотношение сил.
Эбер: - Протокол – это прекрасно, а как насчет свидетелей, гражданин Сешель? – ядовито поинтересовался Эбер. – Боюсь, что ваш аргумент о самостоятельности народного правительства будет уже не совсем уместным… Судя по высказываниям гражданина Сен-Жюста, речь тут идет о какой-то другой самостоятельности. Но граждане! – издевательски пафосно обратился Эбер к народу. - Мы, конечно, должны доверять гражданину Сешелю – ведь он представитель Комитета! Правительства, утверждающего, что слушает народ, хоть и не прислушивается; что выражает нашу волю, хоть и не доверяет представителям санкюлотов; и гражданин Сешель – воистину достойный представитель Комитета, заслужившего наше доверие. – Последние слова прозвучали на фоне нарастающего ропота. Эбер повернулся к Эро. – Гражданин Сешель, мне кажется, тут все хотят узнать подробности вашей… инспекции, так вы выразились?
Эро де Сешель: Вопрос определенно был рассчитан на то, чтобы лишить выступавшего дара речи - и к чести Эбера, ему это вполне удалось. Но молчание было смерти подобно, и заговорить пришлось. - Право, я был столь наивен, что счел присутствия охранника достаточным! - возразил Мари-Жан. - Безусловно, свидетели необходимы, но напоминаю уважаемому собранию, - пришлось вновь повысить голос, чтобы его слова услышали хотя бы те, кто этого желал, - что речь идет о домашнем аресте, и свидетели наличествуют по умолчанию! Теперь о подробностях, граждане. Бывший депутат Шарль Барбару выражал недовольство строгостью содержания, однако же мне пришлось напомнить ему о минимальных разумных соображениях, призванных охранить арестованных от чрезмерных злоупотреблений народного гнева, пусть и справедливого, но вне законности, а нас всех - от проявлений распущенности, недопустимой для лиц, подвергшихся заслуженному наказанию! Только чудом он не закашлялся, но все же замолчал, чтобы перевести дыхание.
Жан-Батист Каррье: - "Шарль Барбару выражает недовольство"! - проорал из зала звучный хрипловатый голос коллеги Эро по Конвенту. - И члены Комитета спешат к нему - узнать, чем они изволят быть недовольными. Черт возьми! - Каррье встал и выпрямился во весь свой немалый рост. - Если так в наше время арестовывают контру, арестуйте меня тоже! Я тоже хочу посидеть под таким арестом, чтоб бабы, выпивка и Эро-Сешель на побегушках! Публика зааплодировала и засвистела, выражая восторг.
Эро де Сешель: - Паясничайте, уважаемый Жан-Батист, дразните этих добрых людей, что верят вам! - парировал Эро, мужественно дождавшись, пока свист немного утихнет. - Позвольте спросить, что делали сегодня вы сами? То, что вы называете побегушками, есть акт гражданского самосознания и предусмотрительности депутата, и мне горестно слышать, что вы не желаете этого понять!
Бертран Барер: Услышав слова Каррье, Барер не удержался и вполголоса отпустил замечание, зная, что оно пойдет по рядам: - Зависть - плохое чувство для комиссара, но вполне простительное, если речь идет о Жан-Батисте и Шарле Барбару...
Жан-Батист Каррье: - Зависть вообще плохое чувство, - заявил Каррье, когда шуточка дошла и до него, - в том числе и для тебя, мой дорогой анонимный сочинитель. Но довольно, - он протолкался к трибуне, влез на нее и встал рядом с Эбером: - Граждане, здесь и сейчас, как депутат Конвента и просто патриот я завяляю, что не довряю Комитету общественного спасения и подозреваю их всех до единого, за исключением гражданина Сен-Жюста, в связи с бриссотинцами. Объяснение, которое Эро дал своему свиданию с Барбару, - это курам на смех. Я предлагаю, чтобы с сегодняшнего дня арестованными занималась исключительно Коммуна, - Каррье хлопнул по плечу Эбера. - Правда, Коммуну тоже можно упрекнуть в излишней мягкости к нашим бордосским друзьям, это ведь они так их распустили, что уже упомянутый здесь Барбару считает возможным прилюдно бить по мордасам офицера национальной гвардии, который, между прочим, спас накануне его никчемную жизнь. Согласитесь, подобные выходки превосходно характеризуют этих людей, якобы умученных тяжелыми условиями заключения. Итак, я предлагаю просить Конвент, чтоб бриссотинцев отдали Коммуне при условии более строгого над ними пригляда. ГОтово ли общество якобинцев подписать это обращение?
Бертран Барер: Барер поджал губы, с неодобрением глядя на Каррье. Эти его методы... Бертран ощутил неудовольствие пополам с досадой. Возможный изящный спор с приведением аргументов, который порадовал бы Бертрана, сегодня явно не состоится. Если б не опасение, что Каррье переключится на него, Барер бы поднялся и вышел, но, опасаясь привлекать к себе внимание и вынужденно вступать в рискованную дискуссию, остался на месте.
Эро де Сешель: Эро покачал головой и с видом «ну что тут можно поделать!» пошел обратно к скамьям. Момент покинуть место выступавшего был не идеальным, но не худшим – все видят, что ему просто не дали высказаться до конца. Бриссотинцев Коммуне! Как ни странно, он не заволновался и теперь. Безусловно, никто из Конвента этого не допустит – таких сумасшедших, как Каррье, найдется мало. Невозмутимо сев на свое место, Эро наконец позволил себе промокнуть платком лоб.
Буасси: Буасси смог прийти в клуб только с немалым опозданием. Впрочем, следовало поблагодарить Барбару за внезапное появление - без этого он мог вообще не успеть... теперь, оказавшись в клубе в разгар речи Каррье, Франсуа старался, по возможности никому не мешая, найти свободное место и одновременно понять, что же именно здесь происходит. Обе задачи оказались не из легких. но первую удалось решить быстрее - его узнали и великодушно потеснились. Буасси устроился как можно удобнее и превратился в слух.
Камиль Демулен: В этот вечер Демулену хватило ума не лезть в первые ряды а напротив, внимательно слушать из затененного угла недалеко от выхода. Прошло почти двое суток, а никакой реакции на неудавшийся погром так и не последовало. Камиль непривычно мучился неизвестностью, но больше усидеть дома не мог. Но еще больше терзала Демулена мысль, что не удалось довести операцию до конца и добавить несколько свежих веточек к своему венцу предводителя восстаний. Поэтому попытки Сешеля защищать мерзавца Барбару заставляли Демулена стискивать кулаки. Причины молчания Жоржа он понять не мог, это могло оказаться как благоприятным, так и неблагоприятным знаком для него лично. Чувствовать себя полуприступником в глазах общественности, при этом не являясь таковым в собственных глазах, было крайне мучительно и досадно. Лекарством для расшатавшихся нервов могло бы стать официальная поддержка инициативы погрома со стороны коммуны, но гордость не позволяла просить кого-нибудь из знакомых коснуться этой темы в выступлении. Однако предложенное Каррье решение вполне устраивало Камиля - если Коммуна получит контроль над бриссотинцами, то сиё автоматически покроет и легализирует устроенный коммуной погром. Прятаться за спины других было унизительно до слез, и Демулен мысленно клялся себе никогда более не покупаться ни ан чьи льстивые уговоры, ежели он сам не будет полностью уверен в предприятии.
Робеспьер: Трибуна была занята (что за манера - лезть на нее толпой и не слезать, высказавшись?!), и Робеспьер, поднявшись, заговорил с места, благо, в Якобинском клубе его слушали и так. - Я поостерегся бы в столь бескомпромиссной форме выражать недоверие правельственному Комитету. Однако же вынужден с прискорбием признать, что в вопросах надзора за известными арестантами Комитет себя скомпрометировал... Вернее, его скомпрометировали некоторые из членов, поддерживающие подозрительно близкие отношения с арестантами и неуклюже маскирующе это дело под некие расследования. Поэтому я поддерживаю предложение гражданина Каррье. Пусть бриссотинцев охраняет одна из существующих властей, и она же несет за них всю полноту ответственности, чтобы мы, по крайней мере, знали, с кого нам надлежит взыскивать в случае новых неприятностей.
Эро де Сешель: Это было ужасно, но спорить с данным высказыванием было затруднительно - и Эро решил воздержаться от дальнейшего навлечения критики на свою голову. Стоило подождать и узнать, поддержат ли Робеспьера достаточным числом голосов или нет нужды волноваться. Следующим, по всей видимости, выступит Сен-Жюст, мнящий себя олицетворением справедливости еще больше, чем Неподкупный.
Эбер: Эбер не ожидал такого поворота событий, но поддержкой Каррье удивлен не был… Робеспьер подхватил инициативу, и заместитель прокурора Коммуны счел нужным поддержать Неподкупного. - Коммуна готова взять на себя эту ответственность. Бриссотинцев пора судить по справедливости! – Эбер сошел с трибуны, полагая, что далее в дискуссии можно участвовать и с места.
Эро де Сешель: Ах, а тут уже можно и не спорить... - Быть может, Коммуна желает взять на себя еще какую-то ответственность? - с обычной иронией поинтересовался Мари-Жан.
Эбер: Эбер остановился на полпути к своему месту, повернулся к Сешелю и слегка улыбнулся. Сердце стало биться немного чаще, но Жак-Рене ничем не выдал своего волнения. Черт возьми, ведь не о чем беспокоиться. - О чем вы, гражданин Сешель?
Эро де Сешель: - Ответственность за прочие деяния, - продолжил Эро. - У Коммуны мало прочих забот, как то обеспечение надзора за ценами, борьба со спекулянтами, муниципальное управление... Право, верно! Надзирайте за бриссотинцами. Быть может, Коммуна также поможет нам утвердить Конституцию? Но, - Мари-Жан сделал паузу, - если вы упустите из виду ситуацию со снабжением, Конвент будет знать, что тому причиной. И причину эту я назову, несмотря на то, что мне больно произносить эти слова: стремление к власти в ущерб разумному разделению обязательств!
Марат: - Довольно болтовни! Опять якшаться с приспешниками Дюмурье? – неожиданно раздалось откуда-то от входа. Море людских голов колыхнулось, поворачиваясь в ту сторону. Туда, где стоял, тяжело прислонившись к дверям, невысокий, бедно одетый человек в странном, напоминающим пестрый тюрбан, головном уборе. Впрочем, весь его наряд заставлял вспомнить побирающихся на паперти нищих. - Марат! – единым вздохом пронеслось по рядам. И этой почтительности, которой приветствовали похожего на бродягу вновь прибывшего, могли бы позавидовать лидеры Конвента. Человек, названный Маратом, был явно нездоров. Об этом свидетельствовали заметные даже издали нарывы и пятна на лице и полуобнаженной, небрежно обмотанной какой-то грязной тряпкой шее. Но от этого его голос не звучал тише. Напротив, источал сарказм и агрессию. – Столько церемоний ради предателей! И наш драгоценный Комитет тоже хорош – одни покрывают делишки жирондистов, другие – отмалчиваются по углам, делая вид, что их тут нет! Не так ли, дорогой Жорж? – Продолжая говорить, Марат медленно двинулся к трибуне. – Какое любопытственное зрелище! Предательство и раскол зреют среди нас! В этих самых стенах! Ощутившие вкус власти начинают зубами рвать друг у друга жирный кусок, забрызгивая нечистой кровью всех, кто окажется поблизости. Благо наших сограждан ничто, разменная монета для ваших собственных игр, верно? Дантон! Сешель! Сен-Жюст! Робеспьер! И даже ты, Эбер! Все вы как горячей картофелиной перебрасываетесь правом охранять жирондистов, тогда как эту заразу нужно всего лишь уничтожить.
Дантон: Те, кто сидел поблизости от Дантона, заметили, что на миг Отца Нации жестко перекосило. - Чего ради сюда притащился этот юродивый? - простонал Жорж-Жак, хватаясь за голову. - Только его здесь не хватало!.. До этого момента он не хотел поддерживать Эро из принципа. Эро не послушался его в Комитете, да еще потащился потом к Барбару неизвестно зачем, и публичная порка в Якобнском клубе, по мнению Дантона, стала бы в такой ситуации тяжелым, но полезным уроком для него. К тому же, ему не хотелось углублять конфликт. Пусть даже якобинцы в очередной раз предадут торжественной анафеме Комитет. Их решение не будет иметь никаких практических последствий само по себе. Пусть Якобинский клуб и совесть республики, но все мы знаем, сколь мало совесть влияет на наше поведение в тех сферах, где мы имеем в виду выгоду и пользу... Однако вмешательство Марата выводило ситуацию на иной уровень. Марат - это, к сожалению, не абстракция, хотя его влияние, в сущности, тоже имет чисто моральную природу. И в тот момент, когда эта вонючка возвысила свой скрипучий голос, Дантон понял, что сидеть и молчать далее невозможно. Он встал и бросился к трибуне, чтобы занять ее раньше Марата (если позволить этому типу угнездиться на трибуне, он ведь не слезет с нее до второго пришествия, известное дело!). - Граждане! Я молчал до настоящего момента, поскольку не находил вопрос столь важным, чтобы общество тратило так много времени на его обсуждение. Но, увидев, даже Друг Народа, презрев свое недомогание и поставив под угрозу свое драгоценное для всех нас здоровье, явился лично, чтобы сказать слово, я понял, сколь глубоко и серьезно недоразумение. А между тем оно, уж простите, яйца выеденного не стоит. Вы говорите, бриссотинцам оказываются недопустимые послабления, но никто не объяснил четко, в чем именно они состоят. Ни Каррье, не Эбер не сказали по чему поводу ничего, кроме общих слов. Чиновник, назначенный гражданином Камбоном, еще не приступил к исполнению обязанностей, а вы его уже критикуете. На что это похоже, скажите на милость? Далее... что там еще было? Ах да, Эро встретился с Барбару. Я не знаю, зачем он это сделал, для меня это явилось таким же сюрпризом, как и для вас. Но у меня есть одно объяснение: Эро человек общительный, он достаточно долго пьянствовал с некоторыми из бриссотинцев, пока политические расхождения не сделали это окончательно невозможным. Как человек светский, Эро склонен разграничивать политику и личные отношения. Сегодня он пьет с Барбару, завтра со мной, а послезавтра с Проли, которого Эбер хорошо знает и которому покровительствует. Мы можем порицать Эро за это как за недостаток принципиальности и разборчивости, но я не стал бы видеть злые козни в стремлении поддерживать знакомство с симпатчным обалдуем, с которым в прошлом было немало вина выпито и немало женщин по-братски поделено. Если бы Эро встретился с Бриссо, это было бы подозрительно. Но Барбару... Кто такой Барбару, граждане? - Дантон развел руками и обаятельно улыбнулся, как бы призывая слушателей вместе с ним посмеяться над наивной подозрительностью ретивых патриотов, раздувших такую историю на пустом месте.
Эро де Сешель: Вздох облегчения можно было позволить себе разве что мысленно, но от этого он не становился менее приятным. Теперь можно было не бросаться в бой, а прикрыть на пару мгновений глаза и расслабиться. Жоржа уже не переспорят, Жорж не таков. И Марата можно не опасаться… Пришел, даже не верится – сегодня здесь поистине собрался цвет Республики… Правда, некоторых Эро был склонен отнести к сухоцветам… а также к сорнякам и прочим неудобным растениям. Уклон в ботанику заставил вспомнить и Шиповника – но Фабр, лелея свой богемный режим, уж точно нашел на этот вечер занятие повеселее…
Марат: Но Марат услышал в речи Дантона совершенно иное. - Друзья, вы только полюбуйтесь на это! - обратился он к залу. Лезть на трибуну следом за угнездившейся там тушей Друг Народа не пожелал. Вместо этого он с ногами вскочил на лавку первого ряда, зная что от случайного падения его в случае необходимости удержат тесно сгрудившиеся вокруг вожака патриоты. – Сам Дантон оправдывает действия своей птички-феникса, прося войти в положение любителя выпить. – Оратор сделал паузу, позволяя волне смешков прокатиться по клубу. Дождавшись, когда снова наступит относительная тишина, он продолжал. – Все мы не без греха, но одно дело помочить глотку с такими же добрыми патриотами и совсем иное – пить с врагом! С подозрительным. Хотел бы я знать, какие государственные тайны выбалтываются во время таких застолий!
Эро де Сешель: Логические построения придумывались и отбрасывались одно за другим, и ни одно не казалось Эро достаточно убедительным. Но в конце лихорадочных рассуждений его осенило: любое оправдание Барбару не приведет к должному результату. Говорить следует о другом. И он легко вспорхнул с места. - Браво, Жан-Поль! С вашими доводами трудно спорить и невиновному. Но скажите мне, о Друг Народа, - пусть вы не верите жирондистам, но отчего вы не верите мне? Чем нарушил я доверие патриотов? Если пустая подозрительность и зависть выше моих заслуг - я готов покинуть Конвент, ибо не считаю себя вправе при подобном отношении ко мне работать над главным документом нашей республики! Граждане! - Эро призывно поднял руки. - Вот я, я готов подчиниться воле лучших патриотов! Каков ваш вердикт? Я готов уйти и передать свои дела Антуану Сен-Жюсту!
Эбер: - Хватит паясничать, Эро, - блефовал Сешель совершенно неправдоподобно. – И да, действительно, чем это вы нарушили доверие патриотов? Если вы признаете бриссотинцев преступниками – почему оправдываете их? А может, считаете их невиновными? Коммуна же готова взять на себя федералистов, потому что мы не собираемся заниматься тем, чем занимаетесь вы – как удачно выразился Друг Народа, якшаться. Будьте уверены, мы вполне управимся со всем, возложенным на нас. – Эбер повернулся к Марату. – Уничтожить заразу, Жан-Поль? О каком уничтожении вы говорите, если Комитет не в состоянии даже ужесточить меры их содержания? Предатели родины под домашним арестом, не смешно ли звучит? И однако правительство считает это совершенно нормальным.
Эро де Сешель: - Вы вынуждаете меня пускаться в крайности, Эбер, - парировал Мари-Жан, предпочтя опередить Марата, - ибо предпочитаете цивилизованной беседе взаимные обвинения!.. С чего вы взяли, что я оправдываю бриссотинцев? Вы говорите за меня, утверждаете за меня, мыслите за меня... Я понимаю, добродетельный Дюшен, - Эро улыбнулся, - вам досадно не быть депутатом, но стоит ли так откровенно жаждать занять мое место? Право же, ваша жена этого не одобрит - как вы знаете, я человек свободный.
Эбер: - Ваше место? - громко возмутился Эбер. - На что мне место в собрании, где не желают слушать дух свободной нации? И не льстите мне, Сешель, я никогда не смог бы заменить вас в искусстве плести сплетни и жить двойными стандартами в отношении врагов народа, тем самым предав его! С чего я взял, спрашиваете вы? Предоставляю вам догадаться самому, если только все сегодня сказанное еще не помогло вам этого понять, - язвительность просила сказать что-нибудь порезче, но это был бы окончательный переход на личности, нельзя этого допустить. - И мы, пожалуй, можем поговорить цивилизованно, если только у вас остались еще аргументы кроме обсуждения вашей личной жизни и разбитых цветочных горшков.
Бертран Барер: - Граждане, граждане! - не выдержал уже Барер, - я глубоко уважаю Друга Народа, но это уж ни в какие ворота не лезет! Бертран встал. Поднял руки, пытаясь обратить внимание на себя. - Что с того, что Феникс выпил с Барбару? Да, Барбару пьяница. Драчун. Бабник. Но разве Сешель женщина и подпадет под чары этого болтливого южанина? Сешель, узнав о погроме, рискнул своей репутацией. Он пошел к Барбару. К марсельцу, граждане, не к Бриссо, не к Верньо! Он пошел узнать, что случилось. Неужели мы станем порицать его за инициативу? Вспомните, друзья! Если б Эро Сешель не проявил инициативу в июле 1789 года, что было бы тогда, друзья мои? Сейчас он поступил так же: рискнул собой ради других! Ради нас, друзья! Не позволяйте зависти и гневу затуманить ваш разум.
Робеспьер: - Довольно странно сравнивать посещение Барбару со взятием Бастилии, - заметил Робеспьер. - И не менее странно ставить взятие Бастилии в заслугу Эро-Сешелю. Кроме того, лично я не замечаю, чтобы визит Эро к Барбару принес какую-то пользу республике. Иными словами, аргумент, - Неподкупный сделал паузу и скорбно развел руками, - не кажется мне уместным. И в присутствии гражданина Марата я позволю себе напомнить собранию, что мы еще не приняли решения по поводу полномочий Комитета общественного спасения.
Эро де Сешель: - Я был там! - возразил Эро. - Вдохновленный народом, я взаимно вдохновлял его, и не вам, гражданин Робеспьер, ставить или нет мне это в заслугу - в отличии от Демулена, что был там со мной, когда мы еще не знали друг друга. Но провидение объединило наши стремления и привело нас на башни древней темницы - подобно тому, как дух исследователя повел меня в обитель поверженного врага народа. Как низко же вы, кто осуждал меня, цените патриотический дух, если считаете, что его так легко смутить!
Марат: - Тихо все! - гаркнул Марат. - Орете тут как базарные бабы! Коммуна, - он демонстративно обвел рукой ряды собравшихся, - считает, что приспешники Бриссо уже достаточно долго испытывают наше терпение. Казнить их всех за неуважительное отношение к честным революционерам и дело с концом. Из-за них получил по роже гвардеец, без вести пропал член Коммуны молодой гражданин Пикар, оскорблен приставленный следить за их деньгами комиссар. Это не должно сойти им с рук!
Дантон: Упоминание о Пикаре стало ошибкой Марата. Спорить с ним было, конечно, рискованно, но Дантона риск не страшил, и он возвысил голос: - Ваш Пикар обыкновенный бандит, и вовсе он не "пропал без вести", а находится под арестом и скоро выдаст своих сообщников, с которыми совершил ночное нападение на Бюзо!
Буасси: Буасси почувствовал, что ему становится очень неуютно. Итак, визит к Верньо расценивается как более серьезный проступок, нежели совместное распитие вина с Барбару. Счастье, что не стало пока известно об их встрече! Если уж Эро подвергается такой ожесточенной атаке, то он бы точно не унес отсюда ноги. Воистину - любопытство кошку сгубило... но Сешель... как интересно... Франсуа постарался придать лицу выражение невозмутимого спокойствия, которого на самом деле не испытывал, и продолжил внимать спору, одновременно лихорадочно размышляя, не стоит ли ему незаметно ретироваться из клуба прямо сейчас. Просто на всякий случай.
Эбер: Ага, а вот и судьба Жерома прояснилась... Сообщники. Сердце снова застучало как-то гулко, в голове прокрутилось несколько вариантов дальнейшего развития событий, но Эбер не потерял обычного самообладания. - Бандит? - почти лаконично поинтересовался он. - Скорее, патриот, которому надоело смотреть, как бриссотинцам спускают все с рук! Бездействие приводит к беспорядкам, а вы в Комитете продолжаете искать виновных черт знает где! Долой неопределенность; или вам, граждане комитетчики, выпить больше не с кем, кроме федералистов? Поэтому вы их так бережете?
Эро де Сешель: - Ах ну что вы, мы учимся трезвости, беря пример с Неподкупного, хоть он и не состоит в Комитете, - не отказал себе в удовольствии поддеть Робеспьера Эро. Но впрочем, что он такого сказал? Лишь отдал должное умеренности и добродетельности.
Робеспьер: - У вас оригинальный способ учиться трезвости, Эро, - Робеспьер не удержался тоже, хотя вообще-то вступать в перепалку было ниже его достоинства.
Эро де Сешель: - Не менее странные, чем у вашего доброго давнего знакомого для установления справедливости! - Момент, когда козыри можно было держать в рукаве, прошел, и Мари-Жан пожертвовал одну из карт - намереваясь, впрочем, насладиться эффектом.
Марат: Снова вмешался Марат: - Пытаешься прикрыться прошлыми делами, а? Прошлое это ничто, Орлеанский и Дюмурье тоже всеми силами доказывали нам свою верность, чтобы усыпить бдительность народа и после попытаться нанести свой подлый удар. Напрасная надежда. Комитет меня разочаровывает, - веско заключил он.
Эро де Сешель: В подобных обстоятельствах оставалось только развить мысль... Жорж, безусловно, может быть недоволен таким оборотом, но Демулена нет в Комитете, а он, Мари-Жан, есть. Никто здесь серьезно не осудит за причастность к погрому, а вот отвлечь внимание ряда лиц, быть может, удастся. Очень хотелось верить, что дискуссия примет иной оборот. - Я вижу, что увлекаясь подозрениями, здесь никто не обращает внимания на самоуправство! Разве есть норма то, что журналист поощряет погромы, прежде чем по справедливости изложить свое мнение в печати? Вы осуждаете меру наказания для бриссотинцев - но где мнения, высказанные честно, мнения, доступные народу, а не кулуарам, и притом мнения, изложенные цивилизованно в прессе, как и подобает при республиканском порядке? Вы осуждаете мнимое невнимание Конвента! Но до сих пор я внимаю лишь брани, позволительной низшему люду, а не просвещенным речам!
Верховное Существо: Робеспьер нехорошо прищурился. Дантон на трибуне словно застыл. Мгновение стояла оглушительная тишина, и тут же зал взорвался негодующим ревом и свистом. Простая публика мало что поняла из последней реплики Эро, патриотам показалось лишь, что он как-то плохо отозвался о гражданине Марате, и Фениксу Конвента тут же принялись грозить кулаками, сулить расправу, перебивая друг друга, требовать исключить его из клуба, отправить на гильотину или тут же, на месте вздернуть на фонаре.
Эро де Сешель: Побледнев под цвет своего парика, Мари-Жан сел на место, вновь намереваясь переждать бурю. Не кричать же, в самом деле, на весь зал о причастности Демулена к погрому!.. Но шум не умолкал, а Дантон все еще был на трибуне... и Эро, стараясь не замечать творящегося вокруг бедлама, начал протискиваться к нему, надеясь все же обнародовать новость. Какими словами, он пока не знал, ибо не желал ссориться с Камилем.
Луи Антуан Сен-Жюст: Сен-Жюст не без тени зависти глядел на Марата. Как этому сквернословящему оборванцу удается быть столь любимым в клубе?.. Хотел бы он оказаться на его месте! Но Антуану хватало ума понять, понимал, что Маратом нужно родиться, а у него самого совсем другие методы. - Кажется, сегодня опять все закончится дракой, - кисло сообщил он Робеспьеру. Но тот факт, что народ теперь крайне неодобрительно встретит любые исходящие от правительства послабления для бриссотинцев было очевидно.
Камиль Демулен: Чувство самосохранения подсказало все еще держащемуся в тени Демулену, с какой целью Сешель рвется к трибуне. Камиль не считал свой недавний поступок чем-то противоправным или незаконным, он действовал искренне и по велению сердца. Но прекрасно осознавал, понимал в силу профессии, как легко сгустить краски, как охотно поверят всему разгоряченные умы собравшихся. Сейчас разместившиеся неподалеку от трибуны лидеры бились каждый за себя. Особенно способствовала этому вызванная (пока еще!) не произнесенным слово "измена!" призрачная тень гильотины. "Разве есть норма то, что журналист поощряет погромы, прежде чем по справедливости изложить свое мнение в печати?" Проклятье! Его превратят в козла отпущения. Не потому, что желают ему зла персонально бестолковому и улыбчивому приятелю Дантона, а потому что знают: ничего серьезнее порицания и осуждения Камиль не схлопочет. При таких-то именитых друзьях! Это было бы особенно досадно и вызывало раздражение... но это было предсказуемо. Сешель наверняка постарается развить тему погрома, чтобы отвлечь внимание от своей дружбы с этим марсельцем Барбару... Отвлечь внимание... Отвлечь внимание? Демулен быстро огляделся по сторонам. Внимание соседей сосредоточено на трибуне, все кричат, тянут шеи и потрясают кулаками... Где-то в толпе затерялся Каррье, жаль, что он далеко. Взгляд журналиста обратился вверх. Вдоль стен тянулись оставшиеся от прежних владельцев якобинского монастыря книжные стеллажи, с потолочных балок свисают веревки, с помощью которых опускали для заправки давно уже покрытые пылью канделябры. Не то... Из-за духоты окна и двери раскрыты настежь, но это не приносит облегчения даже в этот вечерний час. Нагревшиеся за день, рассохшиеся оконные рамы. И так кстати мирно покачивается у стены позади скамей зажженная масляная лампа. Пара аккуратно отвязанных канатов, и потолочный железный канделябр со страшным грохотом рухнул в угол, по счастью пустой. А вот задетая при падении лампа разбилась, мгновенно вспыхнула на полу лужа масла. Тоненькая струйка дыма, затем вторая. Язычки пламени жадно лижут деревянный настил. - Пожар! - завизжала какая-то женщина сквозь ругань и изумленные крики соседей.
Софи Жарден: Софи долгое время вышивала, не уделяя пристального внимания сути решаемого вопроса. Все же политика – скучное дело и совсем не женское, как считала молодая актриса. Но с появлением на собрании Марата восхищенный шепот присутствующих заставил Жарден отложить работу. Наблюдая за проходом Друга народа к трибуне, Софи поежилась от его неприятного голоса. А когда увидела совсем близко от себя, были произнесены им слова об уничтожении бриссотинцев. Актриса с трудом сдержала вздох отвращения к этому ужасному и жестокому человеку. Как бы Софи и ненавидела Барбару, смерти ему не желала… И мысли о такой же судьбе Жан-Батиста не были радужными. Но соседа наоборот услышанная речь Марата привела в бурный восторг, что вызвало у молодой женщины желание уйти. Шум не прекращался. Присутствующие друг друга перебивали. Софи в душе начала проклинать «пьесу» Луве и свою глупость. Но собравшись с силами, продолжила вышивать, немного отодвинувшись от своего соседа-санкюлота. Иногда поднимая взгляд на трибуну, актриса высматривала Сен-Жюста. Все же из-за него она оказалась в этом ужасном месте… Вскоре, молодая женщина перестала акцентировать свое внимание на окружающих ее патриотах. Самое важное происходило на трибуне… …но шум позади скамей и последующие крики «Пожар!» застигли артистку врасплох. Вскочив со скамьи, Софи чуть было не уронила свое рукоделие, что ей не помешало наступить кому-то на ногу. Тихо извинившись, женщина растерянно посмотрела по сторонам.
Дантон: В помещении клуба, особенно на местах для простой публики, поднялась суета, совершенно не соответствующая масштабам "беды". Самые впечатлительные принялись проталкиваться к выходам. Крик "пожар, пожар" был подхвачен тут и там. Видя, что дискуссия, кажется, прервалась, Дантон спустился с трибуны. Он хотел разобраться, что стряслось, но, пока он пробирался сквозь толпу, к нему приблизился явно робеющий, пунцовый от волнения, задерганный офицер национальной гвардии (Отец Нации не знал его в лицо, иначе понял бы, что это не кто иной как лейтенант Легран, охраняющий арестованных жирондистов). Лейтенант, набравшись смелости, что-то сообщил испуганным шепотом. Лицо Дантона побурело. Было видно, что он крайне потрясен тем, что услышал.
Эро де Сешель: Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе - но на этот раз все вышло ровно наоборот. До трибуны Мари-Жан так и не добрался, зато с нее спустился Дантон, а это значило, что можно было попытаться переговорить с ним первым - выбравшись из этой суеты. - Жорж, что нашло здесь на всех - право, не понимаю... И отчего ты не заговорил в мою защиту раньше? - И Эро потянул его за рукав к выходу.
Бертран Барер: Барер неспешно поднялся со своего места и принялся прокладывать себе дорогу к выходу: самому распоследнему дураку было ясно, что более здесь делать нечего. К тому же Бертран заприметил как раз между собой и выходом тушу Дантона с почти вдавленной в него тушкой Сешеля. Прекрасный момент выразить свое сочувствие второму и уважение первому, решил Барер.
Дантон: - Ты? Тебя-то мне и надо! - заявил Дантон, хватая друга и коллегу под локоть и игнорируя недвусмысленно заданный вопрос. - Еще Барер... - он беспокойно огляделся, но, к счастью, Барер тоже был тут как тут. Чутье на события у них с Эро было отменное. Они еще не знали, что стряслось - на их счастье, вне всякого сомнения, - но уже почуяли драму и были наготове оба. С Эро на буксире Дантон подошел к Бареру и сказал, понизив голос, как мог: - Мы сейчас уходим. Пусть они тут разбираются без нас. И тихо, чтобы не заметил Сен-Жюст. Случилось страшное, друзья мои. Не хочу пугать вас обоих, но случилось страшное. Лейтенант Легран, сохраняя свой несчастный и ошарашенный вид, проталкивался сквозь возбужденную явлением Марата и пожаром толпу вслед за комитетчиками.
Бертран Барер: Подавив естественное желание поупираться и выяснить сначала, в чем дело, Барер кивнул: изображать из себя ломающуюся гражданочку на сеновале можно и позднее, толку будет больше. - Только если вы расскажете мне в чем дело, Жорж, и расскажете без утайки. - Бертран демонстративно бросил взгляд на покинутую трибуну. - Не здесь. Но наш уход заметят: вы слишком крупная фигура в нашей республике.
Луи Антуан Сен-Жюст: В первый момент Сен-Жюст как и все обернулся на крики и суматоху, но почти сразу же понял, что ничего страшного вроде бы не случилось. Однако засидевшиеся на месте посетители клуба восприняли это как сигнал неизвестно к чему, повскакали с мест, тянули шеи и создавали бестолковую давку. Кто-то пытался протиснуться к выходу, кто-то громко матерился. Марат топал ногами и призывал собравшихся к тишине. Окружившая его кучка самых верных почитателей громко вторили ему, что только усиливало всеобщий гвалт и неразбериху. Он обернулся к Робеспьеру: - Заседание того гляди сорвется!
Робеспьер: - Скверно, - процедил сквозь зубы Робеспьер, закрывая нос платком от дыма. Неужели якобинцы разойдутся, не приняв никакого решения, и Бриссо и его товарищам, таким образом, опять повезет? Но в создавшемся хаосе Робеспьер не рискнул бы даже пытаться восстановить порядок, раз уж и Марату это не удавалось.
Дантон: - Заметят? - усмехнулся Дантон, оглядев охваченный суматохой зал. - Сдается мне, им сейчас не до нас, и самое время нам исчезнуть. - Оглянушись на лейтенанта, он добавил: - Ты иди с нами. Больше всего Дантон беспокоился о том, как бы издвестие, сообщенное ему лейтенантом, не дошо до посторонних ушей. Особенно сейчас, после выступления Марата. Шила в мешке не утаишь, но если бы выиграть хоть несколько часов... Поэтому он предпочел отойти подальше от клуба, прежде чем сообщить следующим за ним Эро и Бареру: - Ваши дорогие бриссотинцы сбежали. Поздравляю.
Бертран Барер: Новость была плохой. Новость была отвратительной. Барер посмотрел на Сешеля и отвернулся. Первым делом следовало избавиться от обвинения, ясно прозвучавшего в голосе Дантона. - Они не наши, - начал Бертран и замолчал, обдумывая сказанное. - Когда они сбежали? Утром все были на месте.
Франсуа Легран: Бедный Легран! в данный момент он испытывал чувство смятения, он не знал, что сейчас будет с ним, но морально уже приготовился к тому, что его вполне могут отправить на гильотину, как пособника изменника или просто за преступную халатность или просто - за плохую весть. Эти ужасные мысли роились у него в голове в данный момент. Услышав вопрос гражданина Барера, он поспешил ответить на него сам: - Т-только что! - заикаясь произнёс лейтенант. - П-прибежал Лоран и сообщил мне, что трое поднадзорных сбежали из квартиры гражданина Луве, одного из этих самых беглецов! По свидетельству Лорана, они, будучи, якобы, пьяны, вышли на кухню, откуда и сбежали! Что интересно, один из них был в женском платье, Лоран подумал, что он проиграл пари! - После чего, Легран замолчал.
Эро де Сешель: За время с объявления новости Эро успел побледнеть, покраснеть, забыть о том, что нужно дышать, и выдохнуть лишь со словами: - Но это невозможно!.. Он уже хотел сказать, что среди бежавших нет Барбару, а следовательно, все обвинения безосновательны, но вовремя сообразил, что знать этого не может. Странное дело, когда Шарль рассказывал ему о замысле Бюзо, перспектива побега казалась неосязаемой - так, легкая дымка жарким днем. Лучшей тактикой сейчас было впасть в еще большее оцепенение, и Мари-Жан поддался этому велению своей аристократической физической оболочки. - Кто же сбежал, граждане? - уточнил он чуть слышно.
Франсуа Легран: - Граждане Луве, Гаде и Бюзо! - ответил на этот вопрос Легран. - Из квартиры гражданина Луве! Судя по всему через кухню, через чёрный ход! Франсуа уже несколько успокоился, хотя полностью волнение его не покидало.
Дантон: - Чьи же они, если не ваши?! - заорал Дантон, выйдя из себя, в ответ на беспомощную реплику Барера. - Кто не далее как сегодня утром защищал этих бедных, несчастных, невинных жертв от притеснений и издевательств? А?! Ваши выступления в Комитете все слышали, а кое-кто и запомнил! А Эро еще и удачно выбирает себе собутыльников, ничего не скажешь! И я, дурень, вмешался в это дело перед лицом Марата! Теперь представьте себе, что будет, когда эта замечательная новость дойдет до тех, кто там, - Дантон резко мотнул головой в сторону бывшей церквушки, едва виднеющейся в темноте.
Эро де Сешель: - Вот именно, любезный Жорж, - словно в полусне проговорил Мари-Жан, - в то время как на меня обрушивался неправедный гнев, отвлеклось внимание от сути дела. Помилуйте, при чем тут Барбару? Он никуда не бежал, судя по словам вот этого гражданина, - Эро изящным, но все же несколько нервным жестом указал на Леграна. - Судьба предоставляет нам два шанса: поймать их самим или же объявить об этом первыми. Не скажу, что мне по душе второй вариант, но я сомневаюсь, что осуществим первый.
Дантон: - Нам надо поймать их самим, - отрезал Дантон. - Потому что если ты собрался объявлять о побеге первым, то можешь заодно и сделать обвинительный доклад о самом себе, не дожидаясь, когда за это возьмется Сен-Жюст. Поэтому мы сейчас втроем поедем в Комитет и примемся за поиски, никому не говоря ни слова. Если до утра не найдем, придется объявить на весь свет, ничего не поделаешь. - Он обвел Барера и Эро тяжелым взглядом, в котором было столько ярости, что глаза, точно светились в темноте белым светом. - Молитесь, чтобы эти голубчики не успели уйти далеко. Лейтенант, надеюсь, твои люди принялись за поиски?
Франсуа Легран: - так точно. гражданин Дантон! - выпалил Франсуа. - Я сразу же приказал Лорану, чтобы он и другие гвардейцы срочно принялись за поиски! Будьте уверены, они перероют весь Париж! Как только они заметят беглецов, то дадут мне знать! Легран с некоторой надеждой посмотрел на гражданина Дантона. Если вдруг его людям удастся поймать сбежавших арестованных, то можно было рассчитывать на повышение.
Бертран Барер: Барер ухватился за слова Леграна. Случившееся было неприятным, конечно, но разве это давало право Жоржу кричать на них с Сешелем? Бертран посмотрел на Мари-Жана, пытаясь угадать его реакцию. Поморщился при взгляде на прямо-таки сгорающего от желания выслужиться лейтенанта. - Прекрасно, юноша, прекрасно! Вот видишь, Жорж, лейтенант справиться и без нас. Много ли будет толку от нас с Мари-Жаном, если мы станем бегать ночью по улицам в поисках беглецов? Пойдут ненужные слухи. Лучше нам подождать где-то всем вместе. Он старался говорить как можно убедительнее: мысль о том, что придется всю ночь сбивать ноги и портить обувь розысками, рискуя нарваться на неприятности, не грела Бертрану сердце.
Дантон: - Я тебя и не заставляю бегать самому, - ответил Дантон. - Но должен же кто-то руководить поисками ваших друзей. Мы поедем в Тюильри и займемся этим прямо сейчас. Вы оба по справедливости заслужили бессонную ночь. Лейтенант, - Жорж-Жак перевел взгляд на Леграна, - ты будешь нас оповещать о последних известиях, понял? Но только кроме нас никому не говори о том, что эта троица сбежала. Если я узнаю, что ты проболтался, тебя ждут большие неприятности.
Бертран Барер: - Заслужил, - смиренно ответил Барер, - но с хорошенькой девушкой, а то и двумя. Или теперь защищать осуждаемых Сен-Жюстом значит стать одним из них? Жорж, я ожидал от тебя большего. Не ты ли был за справедливость? Что с тобой случилось?
Дантон: - Что, будем и дальше заниматься словоблудием? - грозно осведомился Дантон, сверля Барера взглядом. - Да, я за справедливость, а разве не справедливо посадить бриссотинцев под замок? Или ты рад, что они сбежали? Тогда мы тебя и отправим оповещать об этом народ.
Франсуа Легран: - Так точно, гражданин Дантон! - ответил Франсуа, вытянувшись по струнке. - Всё будет в лучшем виде! Беглецы будут непременно арестованы! Разрешите идти? Что ж, это был реальный шанс или получить всё или всё потерять. Франсуа желал, чтобы реализовался первый вариант, хотя второй был более реален. Теперь нужно было кровь носом, а отыскать этих беглецов и вновь вернуть их под арест.
Эро де Сешель: Проверять, как отзовется Дантон на упоминание об Адель, не хотелось, и Эро смирился с тем, что его возлюбленной прелестнице придется подождать его... ах, неужели до утра? Обретя шаткое равновесие в мыслях, он отозвался примирительно: - Жорж, боюсь, слово "блуд" в нынешнем положении следует отнести не к Бертрану, а к наиболее безумным из клики Бриссо. Словоблудием же страдаем все мы, поверь, любезный друг. Но, - Мари-Жан вновь вытер лоб платком, озарившим летние сумерки своей роскошной и по цене и по качеству белизной, - из нас троих я не стремлюсь первенствовать в подобном искусстве. Поймай фиакр, Жорж.
Дантон: - Ступай, лейтенант, - устало кивнул Дантон. Эро он смерил долгим тяжелым взглядом, бывшим реакцией на последнюю, чрезвычайно непосредственно выраженную просьбу, и ответил: - Фиакр найдем по дороге, а если нет - ничего страшного, тут недалеко идти.
Франсуа Легран: - Есть, гражданин Дантон! - ответил Франсуа и, козырнув, чуть ли не бегом отправился назад. Сердце его бешено колотилось...
Бертран Барер: Барер постарался скрыть свое недовольство и только тяжело вздохнул. - Что поделать, Мари-Жан, надо стойко принимать удары судьбы, в чем бы они не выражались, - грустно-иронично сказал он. - Идемте, друг мой, за нашим могучим предводителем!
Эро де Сешель: Эро вздохнул и поплелся рядом, по другую сторону от Дантона. Сгущающаяся постепенно темнота, лишь немного нарушаемая тусклым масляным светом фонарей, позволила ему не надевать привычную любезную маску, а оттого, если бы вдруг кто-то захотел осветить его лицо, то увидел бы печально-задумчивое выражение, лишенное и капли иронии.
Луи Антуан Сен-Жюст: *** Беспорядок не прекращался и Сен-Жюст раздраженно огляделся по сторонам. Его внимание привлекла взволнованная молодая гражданка. Казалось, девушка была в клубе не на своем месте и растерялась в суматохе. Антуан счел бы её провинциалкой, впервые оказавшейся на заседании, если бы не нарядное платье. Впрочем, различие не имело никакого значения. - Я покину тебя на пару минут, - шепнул он Робеспьеру, поднимаясь с места. - Выведу на свежий воздух гражданку и вернусь.
Робеспьер: -Какая еще "гражданочка", Антуан?! - возмутился Робеспьер. - Нашел время для ухаживаний! Привстав в места, он недовольно оглядывал волнующееся людское море. Дантон куда-то исчез. Сколько Робеспьер не искал его глазами - он как будто провалился (что было довольно необычно для Данона, которого при любых обстоятельствах было если не видно, то прекрасно слышно). Если он и в самом деле отлучился, то это настоящий подарок судьбы. Без него, да еще при поддержке Марата можно принять любое решение...
Софи Жарден: Суматоха в клубе не прекращалась. Не прекращались крики и ругань пытающихся потушить пожар. Софи наблюдала за происходящим, комкая в ручках белоснежный надушенный платочек, на котором до недавнего времени вышивала свои инициалы. Пытаться протиснуться к выходу было глупо, ведь таких желающих было не мало. Да актриса и не спешила покидать клуб раньше своей «жертвы», а Сен-Жюст, она готова была поклясться, был еще там…
Луи Антуан Сен-Жюст: - Гражданка, вас проводить на улицу? - любезно, насколько то было возможно среди суматохи, поинтересовался подошедший Сен-Жюст. Став несколько месяцев назад важным человеком, он принял суровое решение блюсти подобающие республиканцу добродетели. Однако не забывал и о том, что человек публичный должен поддерживать положительный образ в глазах сограждан. Например, вывести из давки растерянно озирающуюся по сторонам девушку. - Или же вы потеряли здесь, - он сделал неопределённый жест в стороны толпы, - и ждете мужа или брата?
Софи Жарден: Софи обернулась на уже знакомый голос и к своему удивлению увидела рядом с собой самого Антуана Сен-Жюста. Умело скрыв радость от удачи, актриса смущенно произнесла: - Я никого не ожидаю… Суматоха меня немного напугала, - Софи извиняющее пожала плечиками. - Но буду вам признательна…
Луи Антуан Сен-Жюст: - Пойдемте, я провожу вас на свежий воздух, - объявил Антуан, плечом отодвигая толкущегося рядом мастерового и расчищая девушке дорогу. - Я сожалею, что сегодняшнее собрание прошло так беспокойно, - добавил он.
Софи Жарден: Софи продвигалась за Сен-Жюстом и, имея слабость к красивым и интересным мужчинам, незаметно им любовалась. Молодой актрисе польстило внимание молодого депутата. - Вам не стоит себя винить в случившихся бесчинствах… - произнесла Софи, стараясь не отставать от Сен-Жюста из брезгливого страха, быть задавленной в гуще потрепанных и безобразно одетых санкюлотов.
Луи Антуан Сен-Жюст: - Я не виню себя, - улыбнулся он. - К сожалению, порядок здесь часто оставляет желать лучшего. К тому моменту, когда они с Софи добрались до входных дверей, толпа успела немного рассосаться и Сен-Жюст с девушкой беспрепятственно вышли за порог. То там до здесь во дворе толклись и обмахивались шляпами (ночь выдалась не менее душной, чем день) небольшие группы посетителей клуба, явно решающих, отправляться ли по домам или же вернуться и подождать, не продолжится ли заседание. - Ну вот, теперь вы в безопасности, - произнес Антуан.
Софи Жарден: - И своей безопасностью я обязана вам… Благодарю вас, - произнесла Софи, оказавшись под ночным небом, и со смущением посмотрела на своего спасителя. – …вы смелы и благородны, не только выступая на трибуне… - слегка улыбнувшись, произнесла актриса, чтобы немного разговорить Сен-Жюста и остаться в его памяти не просто размытым женским образом…
Луи Антуан Сен-Жюст: - Это мой долг, гражданка... не знаю вашего имени, - поклонился Антуан. -
Софи Жарден: - Гражданка Жарден, - кокетливо сказала она и улыбнулась молодому депутату. Считая, что продолжительный разговор во время первой встречи не лучшая вариация знакомства, Софи с еле уловимыми нотками извинения в голосе произнесла: - Уже поздно… Время неумолимо спешит к полуночи, и мне приходится вас покинуть, - молодая женщина сделала маленький шажок в сторону дороги, ведущей от Якобинского клуба. – Спасибо вам за оказанную помощь. На прощание одарив благодарной улыбкой своего спасителя, Софи невесомо развернулась на носочках… и в этот момент из ее рук выскользнул белый надушенный платочек, на котором аккуратными стежками были вышиты республиканский триколор и с легким наклоном вправо две заглавные буквы СЖ. Не обратив внимание на свою потерю, актриса исчезла в сумерках.
Луи Антуан Сен-Жюст: - Гражданка, вы обронили... - окликнул её Антуан, но было поздно. Несколько секунд он озабоченно всматривался в темноту, затем наклонился и поднял с земли белый платок. Продолжая сжимать кусочек ткани в руке, он возвратился к оставшемуся внутри клуба Робеспьеру.
полная версия страницы