Форум » Дело Дантона (игра завершена) » 061. Допрос Фабра. 11 жерминаля » Ответить
061. Допрос Фабра. 11 жерминаля
Фукье-Тенвилль: Дворец Правосудия. "Итак, Фабр арестован..." Фукье-Тенвиль устало откинулся на спинку кресла, взглянул в окно... Пора приниматься за работу. Фабр - сильный противник. Он не позволит за здорово живешь растерзать себе глотку. Фукье усмехнулся, откинул со лба пряди блестящих, черных волос, потянулся... "Очень хорошо! Как раз по мне. Великолепный противник" - подумал он почти с нежностью. Перед ним лежали документы Ост-Индской компании. - Пожалуй, начну с этого, - сказал сам себе Кантен, - а потом всё остальное...
Ответов - 15
Фукье-Тенвилль: Вызвав дежурного пристава, прокурор велел немедленно привезти гражданина Фабра дЭглантина на допрос в Революционный трибунал, как только будут улажены все формальности с водворением его в тюрьму.
Фукье-Тенвилль: Не прошло и часа (Кантен едва успел поужинать и выпить полбутылки отличного Кьянти), как в дверь его кабинета постучали, и жандармы ввели Фабра. Связанного. - Этто ещё как понимать! - грубо набросился на деревенских увальней, неизвестно как принятых в жандармерию Парижа грозный прокурор, - развязать немедленно! Присаживайтесь, Фабр. Выпьете? Может, хотите есть? Как вы себя чувствуете? Вас прилично устроили? Уверен, ваш арест - недоразумение! Сейчас мы с вами побеседуем, гражданин, и думаю, вы рассеете все мои сомнения, не так ли? Прокурор искренне улыбнулся. Когда он того хотел, он мог быть почти неотразимым.
Эглантин: - Никуда не годится, - меланхолично оценил Эглантин. Связали его внизу, в вестибюле Дворца Правосудия, и чувствовал он себя во время этой процедуры совершенно по-идиотски. Связывать арестованного стоило во время перевозок туда-сюда, но уж никак не при входе в кабинет прокурора. - Слушайте, Фукье, ваши остолопы оторвали меня от очаровательной женщины - и все ради свидания с вами. Что-то я ранее не замечал за вами стремления завести со мной дружбу, да и теперь не вижу к тому особых причин. Побеседовать? Отчего бы и нет? У вас там домашняя самогонка или что-то пристойное? Он демонстративно потер запястья, повернул стул спинкой к прокурору и уселся верхом. Просто так, из мальчишеского стремления досадить. Гражданина Фукье-Тенвилля Фабр опасался. Примерно также, как опасался бы пребывания в одной комнате с бешеной собакой. Или с хищным зверем, прикидывающимся ручным. А еще Эглантин догадывался, что, вне зависимости от сказанного им - признает он свою вину или будет отрицать - исход будет одинаков. Решение уже принято, Тенвилль просто должен придать ему видимость законности.
Фукье-Тенвилль: Так-так, - подумал Кантен, продолжая улыбаться арестованному, - как это всё мне знакомо, Фабр… Петушиные бои перед поваром, оттачивающим разделочный нож… Ты же знаешь, чем всё это закончится… Итак, гражданин, - вслух сказал Кантен, продолжая стоять у окна, что давало ему повод смотреть на Фабра сверху вниз, - гражданин Шабо обвиняет вас в вымогательстве взятки в размере 100 000 ливров за то, чтобы Национальным Конвентом был принят декрет, поручающий некоторым знакомым вам лицам ликвидацию Ост-Индской компании. Причем именно эти лица и являются основными акционерами этой компании. А ведь гражданин Робеспьер рекомендовал сформировать ликвидационную комиссию из независимых агентов! Вы, на словах поддержав Неподкупного, тут же изготовили прямо противоположный Декрет и намеревались узаконить его в Конвенте! Как это понимать? Вы в доле? А почему так мало потребовали, а? Ведь цена вопроса, ни много, ни мало, 50 миллионов! Ну и, конечно, подрыв экономики Франции… Что вы можете мне на это ответить, гражданин? Может, сразу чистосердечное признание и не будем ломать комедию? Голос Кантена был всё ещё мягок – бешеный пёс корчил из себя пушистого щенка…
Эглантин: - Было б там чего подрывать, в этой экономике, которую до меня уже благополучно подорвали тридцать поколений Бурбонов, Капетов и иже с ними, - то ли разозлился, то ли изобразил злость Эглантин. - Шабо сидит у вас еще, если мне не изменяет память, с минувшего брюмера. И ни я, ни его супруга, ни его компаньоны не имеют от него никаких вестей.Откуда мне знать, может он там уже давным-давно свихнулся и подсчитывает несуществующие миллионы, за которые почему-то должен отвечать я. Робеспьер требовал независимых агентов - мы предоствили ему независимых, а эту бумаженцию, в которую вы указующе тычете пальчиком, я первый раз вижу. Мы такого не составляли и не писали. Эта подпись также похожа на подпись Шабо, как подпись пьяного клошара. Еще и Сешеля сюда приплели, молодцы, умники. А Перейра в жизни так не подписывался, даже с пьяных глаз и на колене.
Фукье-Тенвилль: Надо же, - огорченно всплеснул руками прокурор, и пригорюнился, - ай-яй-яй, гражданин Фабр! Вам надо к доктору! У вас явно плохо с памятью, дружище! Ну, это лечится, ежели не запустить… Не узнать собственную подпись… Да что подпись! Вот строчки, вписанные в проект декрета вашей рукой! Ну, конечно, и это вы тоже позабыли… Н-да, что же с вами, таким забывчивым, делать… Да и подпись под декретом ваша… А Шабо, знаете ли, всё помнит. У него, наоборот, в тюрьме настолько память прояснилась, что на допросах мне даже приходится просить его остановиться – стенографисты не успевают записывать. Да и у сообщничков ваших, Базира и Делонэ, фонтан красноречия не иссякает, хоть затыкай…А что до гражданина Сешеля, то мы на эту тему позже поговорим. Итак, вы отрицаете своё участие в деле Ост-Индской компании? Несмотря на предъявленные вам неопровержимые улики? Или всё же хотите сделать признательное заявление?
Эглантин: - Давайте-ка для начала уточним, что именно вы имеете в виду под словами "участие в деле", - прокурору досталась совершенно обворожительная улыбка, и Фабр удивился сам себе - он не мог толком улыбнуться Беатрис, но сейчас, когда от него требовалось сыграть роль для одного человека, он с легкостью изобразил требуемую маску. - Я входил в число директоров Компании. По требованию Комитета Общественного Спасения в брюмере Второго года Республики я и мои со-директора ликвидировали Компанию, передав вырученные средства в казну Республики. Этот вариант декрета о роспуске Компании я вижу впервые, и потому не могу считать его хоть сколько-то убедительной уликой. Мы сделали то, что требовала от нас страна и лично гражданин Неподкупный. Мне не в чем признаваться и не в чем себя упрекнуть, можете так и записать. Он чуть наклонился вперед, смотря на прокурора пусть и снизу вверх, но с вызовом: - Чушь все это, Тенвиль. Чушь собачья, белыми нитками шитая. Вы это знаете, и я это знаю. И те, что сидят за решеткой, тоже знают, но думают, что своей болтовней спасут себе жизнь. А я в это больше не верю. Кстати, если не секрет, Дантона уже арестовали?
Фукье-Тенвилль: - Значит, упорствуем во лжи, - пробормотал прокурор, - жаль, гражданин, очень жаль… А ведь дело-то простенькое… Или нет? Мы до сих пор чего-то не знаем? Есть некое двойное дно, да? Вы явно кого-то прикрываете, Фабр! Если бы это было не так, вы бы не упорствовали! Всё намного серьёзнее с этими деньгами… Да и взяли вы себе малую толику, потому что предназначалось всё это богатство совсем на другие цели… заговорщицкие, контрреволюционные! Правда, Фабр? Теперь Фукье уже не миндальничал. Говорил холодно, резко, грубо. Того, что арестованный может на него кинуться, он не боялся. За занавеской дежурили три жандарма и два стенографиста, записывающих допрос. Что бы не сказал или не сделал Фабр, Фукье с лёгкостью фокусника подгонял это под общую фабулу обвинения. Выворачивать показания то так, то эдак, было его любимейшим занятием, и равных в этом ему не было! - Ну а насчет улик… их убедительность будет оценивать суд… не вы и не я… впрочем лично я считаю их совершенно достоверными!
Эглантин: - Ну и замечательно. Значит, я прав, у вас все подготовлено, и вы знаете все ответы на вопросы. Остается только дождаться суда, справедливейшего в мире, ибо ему покровительствует Верховное Существо, - безмятежно отозвался Эглантин. То обстятельство, что Тенвилль начал злиться, непонятым образом успокоило его самого. - И ради этакой ерунды вам понадобилось вытаскивать меня из уютной камеры? А я только начал к ней привыкать. Бумаги вы прекрасно подпишете без моего участия, ваши подчиненные уже научились делать вполне пристойные фальшивки.
Фукье-Тенвилль: - Кстати, гражданин, - лениво вопросил прокурор (он ещё не наигрался), - о какой-такой очаровательной женщине вы говорили в начале допроса? Это о той самой... эх, забыл... ну, ничего, адрес и фамилия записаны... Да, если хотите что0то ей передать на словах, говорите - я всё передам!
Эглантин: - Спасибо, не извольте беспокоиться, - в тон прокурору отозвался Эглантин. - Если я начну перечислять всех очаровательных женщин, с коими сводила меня судьба, и передвать им мои нежнейшие пожелания, вам придется обегать пол-Парижа. Что, согласитесь, отнюдь не к лицу прокурору Республики. К тому же вторая половина Парижа будет в это время хихикать вам в спину, спрашивая, что делает у любвниц Эглантина человек, отродясь предпочитавший мальчиков?.. Он улыбнулся, ожидая реакции. Бешенство, спокойствие, равнодушие, язвительность - что выберет Тенвилль?
Фукье-Тенвилль: - "У любовниц"? - Фукье поднял бровь, - нет, Фабр... у соучастниц! Грязных заговорщиц, таких же как вы! Предательниц французского народа!!! Эй, пристав! Фукье отдернул штору - из соседнего кабинета вышел дежурный чиновник. - Сейчас же выпишите повестку гражданке Беатрис Ларошдрагон и немедленно приведите её ко мне. Для допроса в качестве свидетельницы. Пока свидетельницы. При сопротивлении не стесняйтесь применить силу. Некоторым дамам это даже нравится, не правда ли, Фабр? Отпустив пристава, Кантен близко-близко подошел к дЭглантину, нагло, плотоядно оглядел его с ног до головы: - Да, мне очень нравятся мальчики, Фабр. Но, видите ли, у меня слишком живое воображение - я и взрослого мужчину могу принять за "мальчика". Как приятно видеть ужас на лице, скажем, бывшего государственного деятеля, когда он понимает, что вот сейчас его крепко свяжут и будут драть, как портовую шлюшку... Кантен усмехнулся, отошел от арестованного. - Увести, - резко бросил жандармам, и крикнул в спину Фабра, - и вы не всё обо мне знаете, гражданин! Уж если на то пошлО, дамы меня интересуют сильнее... громче кричат, когда их насилуют!
Эглантин: - Неудивительно, добровольно-то вам уже давно никто не дает, только в насильно и в приказном порядке, - через плечо бросил Эглантин, не слишком громко, но достаточно, чтобы его услышали. Оставив за собой хоть эту мелочь - последнее слово. Что ж, побеседовали. Порычали друг на друга. Он убедился в своих подозрениях - конкретных обвинений у них нет, сторонники Дантона просто мешают Неподкупному. И их убирают - по любым обвинениям, пусть и самым невероятным и смехотворным. Беатрис... Хоть бы у нее хватило ума покинуть дом, затеряться, затаиться. Фабр не верил в серьезность угроз прокурора. Не верил, ибо чуял в них что-то фальшивое, наигранное, попытку загнать его в угол хоть какими средствами. Беатрис. Теперь ей волей-неволей придется быть сильной. Она знала, на что шла. Господи, почему? Ничего не вернуть, ничего не исправить, стены, лестницы, двери, карета с зарешечнными окнами, лицо перед внутренним взором. Кривая ухмылка, при которой приоткрываются зубы. Держаться. Держаться, высоко нести голову, не поддаваться - это все, что теперь ему осталось.
Фукье-Тенвилль: - Все свободны, - отпустил Кантен секретарей, подошел к бюро, вытащил недопитую бутылку "Кьянти", присосался прямо к горлышку. Что ж... приказ Неподкупного будет выполнен... Кантен пинками загнал скулящую совесть в самый дальний закоулок своей души, заставил забиться в непроницаемый мрак... "Господи! - пульсировало сердце, - зачем мне всё это нужно? Зачем мне эта бойня? Ведь я был честным человеком! Что я нёс сегодня? Что говорил бедняге Фабру? Зачем впутал в заговор бедную девчонку, Беатрис, кажется... Сколько ей лет? Двадцать пять? Столько же, сколько моей жене... Что же с нами со всеми будет?" Прокурор швырнул опорожненную бутылку в мусорное ведро. Пора идти домой. Он искренне надеялся, что любовница Фабра успела бежать... Нет, в любом случае, сегодня он видеть её не хотел. Кантен надел шляпу с черным плюмажем, проверил, легко ли скользит боевая сабля в ножнах и вышел на улицу. Постоял минуту, размышляя. Вздохнул, мысленно попросил прощения у гражданки Фукье и направился в мастескую Луи Давида. Франсуа, влюбленный и любимый, каждый вечер ждал его там...
Эглантин: Как ни странно, остаток ночи Эглантин провел более чем благополучно. Его отвезли обратно в Люксембург и вернули в комнату бывшей королевской фрейлины. После чего заперли дверь и оставили в одиночестве. Сквозь зарешеченное окно были смутно видны темные дворцовые сады и редкие огоньки предместья Сен-Жермен. Фабр постоял у окна, гадая, что с его друзьями и соратниками, и как там Беатрис, и, понимая, что сейчас не может ни исправить чего-то, ни изменить, улегся спать. Снов ему не снилось. Только темная пустота и чьи-то неразличимые голоса на грани слышимости. 11 жерминаля кончилось, настало двенадцатое. Первое апреля по старому стилю.
полная версия страницы