Форум » Дело Дантона (игра завершена) » 068. Камера арестованных дантонистов. Люксембург, 12 жерминаля. » Ответить
068. Камера арестованных дантонистов. Люксембург, 12 жерминаля.
Дантон:
Ответов - 81, стр:
1 2 3 All
Дантон: Жорж-Жака препроводили в тюрьму со всей почтительностью. Трибун милостиво кивал на приветствия тюремных служащих и охраны, и великодушно пропускал мимо ушей звучащие за спиной немногочисленные злорадные смешки. Никто, ни тюремщики, ни арестант не знали, сколько времени придется провести Дантону в этих стенах. Неслыханное дело - любимец парижской черни схвачен! Дальнейшие события могли принять любой оборот, в памяти людей еще был жив пример Марата, что был обвинен жирондистами, предстал перед судом и был полностью оправдан. Поэтому сам комендант тюрьмы вышел навстречу своему новому постояльцу, с тысячью извинений препроводил его в большую просторную камеру и на удивление хорошо обставленную камеру и сообщив, что завтрак будет подан в 9 утра, с поклоном удалился.
Эглантин: В заточении хорошо спят те, у кого совесть чиста - либо те, у кого она напрочь отсутствует за ненадобностью. Фабр относил себя ко второй категории, и потому преспокойно проспал всю ночь - только под утро увидев во сне нечто тревожное, неопределенное, сопровождаемое перезвоном бьющегося стекла - и проснувшись. Уцелевшие от реквизиции часы на камине действовали, показывая без четыерти девять. В зарешеченное окно светило солнце, март сменился апрелем, дворец-тюрьма оживал. Слышались перекликающиеся голоса, гомон, четкий топот сапог по бесконечным коридорам, хлопанье дверей. Некстати вспомнился вчерашний допрос у прокурора. Сейчас, поразмыслив над вопросами и ответами, Эглантин решил, что Тенвилль был еще относительно любезен и только примерялся к будущему противнику... "Как-то там Беатрис? Лишь бы она не наделала глупостей, лишь бы выполнила обещание и сидела тихонько, как мышь под метлой..." Щелкнул ключ, комнату-камеру отперли. Пожаловал надзиратель в сопровождении пары жандармов - с подносом и накрытыми тарелками, явно позаимствованными в буфете бывших хозяев Люксембурга. Фабр с интересом узнал, что ему полагается казенный завтрак, а после такового разрешены прогулки в дворцовом саду. Небольшой опыт Эглантина свидетелствовал о том, что вообще-то в тюрьмах к заключенным относятся несколько иначе, но почему бы не воспользоваться дарованными привилегиями? Уходя, надсмотрищик шепотом сообщил потрясающую новость - Жоржа Жака Дантона тоже арестовали. Без крика, стрельбы, шума, треска и народного возмущения. Взяли в его собственном доме и доставили в Люксембург, да-да. Теперь он находится в этом же крыле, гражданину Фабру разрешено его навестить... нет, Дантон не скандалит и не пытается вышибить дух из охранников, только возмущается поданными блюдами. А где мы ему сыщем приличного повара, если бывшие служители дворца поразбежались? "Как интерееесно, - протянул про себя Эглантин, когда словоохотливый надзиратель удалился. Дверь в комнату осталась приоткрытой, подвтерждая разрешение выйти в любой момент. - Ну, раз Жорж здесь, он вполне может обождать четверть часа, пока я позавтракаю. Мы вроде как в тюрьме, и ближайшие несколько дней никуда отсюда не денемся".
Дантон: После легкого завтрака, состоявшего всего из четырех блюд, бутылки вина и полусотни замысловатых пожеланий в адрес поваров и обслуживающего персонала, Дантон соизволил отправиться на прогулку в сад. С достоинством прошествовав по коридору своего этажа и любезно кивая в ответ на восторженные приветствия прочих заключенных и некоторых служащих, он поинтересовался у дежурного тюремщика, чем ему предложат скрасить образовавшийся досуг. Торопливо записав названия потребных заключенному книг и газет, всего около дюжины наименований, служащий робко напомнил, что многоуважаемый гражданин Дантон при желании может навестить своих знакомых: Фабра, Сешеля, Филиппо и Лакруа. Означенные граждане с прошлой ночи занимают апартаменты в этом же крыле дворца, только следует пройти по коридору в другую сторону. На лице Дантона не отразилось никаких эмоций, он лишь спокойно поблагодарил услужливого тюремщика, напомнил, чтобы побыстрее прислали газеты и отправился в указанном направлении.
Эглантин: "Арестовали Дантона, а Люксембург еще не пылает со всех четырех сторон, как удивительно. И никого не топчут ногами в коридоре, и не вызывают на диспут с применением подручных средств и подвернувшейся мебели..." За такими размышлениями и истреблением содержимого тарелок - что-что, а на отсутствие аппетита Фабр не жаловался с юности - Эглантин упустил из виду прозвучавшие в коридоре тяжелые шаги, а затем и распахнувшуюся без стука дверь. Отец Нации изволили пожаловать. - О, - несколько нервно хмыкнул Эглантин, преувеличенно старательно укладывая поперек опустевшего блюда вилку и нож. - Какое совпадение, гражданин. Вы в этой гостинице проездом или подумываете надолго устроиться?
Дантон: - Очень смешно, - буркнул Дантон. - Но в каждой шутке есть доля шутки, знаешь ли. Сколько я планирую здесь пробыть, ты спрашиваешь? - Отец Нации извлек из жилетного кармана тяжеленный золотой брегет и посмотрел на циферблат. - Так... Конвент у нас собирается в одиннадцать и часов до трех. Слабо быть, в четыре я рассчитываю быть уже дома.
Эглантин: - Знаю, что не смешно, - буркнул Эглантин, выбираясь из-за стола и жестом гостеприимного хозяина указывая на пару кресел. - Но я стараюсь, как могу. Коньяка не будет, и горячего шоколада тоже. Я так понимаю, что Миа Экселенц еще не имел предварительной беседы с гражданином общественным обвинителем? Мне вот доставили такую сомнительную радость. Фукье-Тенвилль, между прочим, рвет и мечет, бьет копытом и щерит зубы. У него там целый архив будущих обвинений для вашего покорного и его знакомых. Так что сдается мне, к четырем дня мы никуда не веремся. И к четырем утра - тоже. Фабр старался держать себя в руках, сохраняя показную ирноичную легкомысленность, но в какой-то миг у него с языка сорвалось отчаянное: - Я же говорил, мать вашу! Говорил, что ничем хорошим это не кончится, что Макс не позволит никому из нас открыть рот!..
Дантон: - Спокойно, Фабр, - Дантон удобно расселся в кресле. - Чем тебя так запугал этот старый пьяница Фукье? Не паникуй раньше времени. В нашем деле есть одна маленькая тонкость: нас защищает депутатская неприкосновенность. Арестовать нас может Комитет общественной погибели, но предать нас суду, - Дантон выразительно поднял палец, - только Конвент. Робеспьер и его братия по закону должны в двадцать четыре часа после нашего ареста представить Конвенту обвинение. Если Конвент проголосует за - тогда нас будут судить, но я лично в этом ой как сомневаюсь. Ты помнишь, как нелегко было добиться обвинительного заключения против Эбера? Хотя откуда тебе помнить, бедняга, ты тогда в тюрьме сидел... Так вот, хотя Эбер и его банда надоели всем до смерти и все мечтали видеть его на гильотине, не только Робеспьер, отправить его в Трибунал удалось с огромным трудом. А уж с нами этот номер тем более не пройдет. Конвент не выдаст нас. Они же понимают, что если не станет меня, они окончательно и бесповоротно окажутся во власти Робеспьера.
Камиль Демулен: Из: Типография, ночь на 12 жерминаля. http://1794.forum24.ru/?1-6-0-00000038-000-0-0-1197304370 На протяжении пути от типографии до Люксембурга Демулен продолжал жаловаться и возмущаться, но повидавшие всякого конвоиры обращали внимания на беспокойного арестанта не больше, чем на назойливую муха. И Демулен наконец обиженно умолк, глядя в окно кареты на занимающийся рассвет 12 жерминаля II года Республики, единой и неделимой. Камиль уже немного успокоился. Вне всякого сомнения, убеждал он себя, эта ужасная ошибка разрешится через пару часов. Да Робеспьер в порошок сотрет тех, кто посмел поднять руку на Камиля! Исписанный знакомым почерком лист бумаги с загнутым краешком все так же стоял перед глазами, но Демулен усилием воли запретил себе об этом думать. Ошибка, твердил он по себя, ошибка. Потому, что окажись все это правдой… Память немедленно подбрасывала совсем свежие воспоминания: ласковые объятия, слова заботы и нежности. Он даже отпускать его в типографию не хотел, с самого вечера не хотел, вот… Судя по всему, в эту ночь еще кого-то арестовывали, так как в канцелярии люксембургской тюрьмы, не смотря на неурочный рассветный час, царила суматоха. Служащие и жандармы сновали туда-сюда, по углам слышался взволнованный шепот. Приосанившийся Демулен решил было, что вся эта бурная деятельность вызвана его несправедливым арестом. Но вскоре вынужден был с досадой убедиться, что на него если кто и обратил внимание, то только один из клерков, велевший сопровождавшим Демулена жандармам запереть арестованного в соседней комнаты, ибо работы в связи с… (тут служащий благоговейно понизил голос, и Демулен не расслышал фамилии) ну совершенно невпроворот, и оформить поступление нового заключенного удастся через час, не раньше. Сдав Демулена с рук на руки тюремным служащим, жандармы куда-то ушли. Разговаривать с тюремщиками Камиль счел для себя унизительным, и гордо молчал до тех пор, пока до него не дошла очередь. Было уже девять утра, когда взлохмаченный клерк с покрасневшими от бессонницы глазами записал имя Камиля Сульпиция Демулена, 34 лет в большую пыльную книгу, и только тогда измученного ожиданием и неизвестностью журналиста снова обступили конвоиры и препроводили на один из верхних этажей бывшего Люксембургского дворца. Камиль устал. Устал ждать, устал бояться, устал терзать себя тысячью подозрений и самых фантастических предположений. Шагая по дворцовому коридору к своей будущей камере, он как во сне слышал доносящийся из-за неплотно притворенной резной позолоченной двери раскаты знакомого зычного голоса. Лишь почти поравнявшись с дверью, он узнал говорившего. Безумная надежда немедленно придала ему сил: - Жорж! ЖОРЖ! На помощь! Меня хотят посадить в тюрьму!
Дантон: Снисходительно объяснявший Фабру, сколь незначительна и курьезна постигшая их неприятность, Дантон вдруг подскочил, услышав знакомый голос. - Верховное Существо меня побери, это же наш Камиль! С неожиданной для своей комплекции быстротой Дантон из камеры бросился в коридор. И там увидел несчастного, напуганного Демулена в сопровождении конвоя. - Люси! Неужели они и тебя не пощадили?! О мерзавцы!
Камиль Демулен: - Жо-орж! - При виде могущей фигуры Отца Нации давно сдерживаемые слезы хлынули потоком. - Жорж, заб-бери меня отсюда. Я н-не знаю, что произ-зошло, я хочу видеть Робеспьера, а его отказываются поз-звать! Демулен не задумывался над тем, что Дантон делает на тюремном этаже. Хотя раньше за Жоржем не водилось привычки проводить утренние часы в подобном месте.
Дантон: Дантон властным жестом отстранил конвоиров, и те, как ни странно, повиновались. - Видеть Робеспьера? - переспросил он горько. - Я бы тоже с у довольствием его повидал. Я бы его взял за жабры, мразь такую, треснул бы об стенку и вышиб из него его гнилой душок... Ладно, меня, ладно, Фабра, но за то, что он упрятал в тюрьму тебя, не пожалел, гадина такая, его убить мало! Жандармы старательно делали вид, что ничего такого не слышат. - Ладно, Люси, - продолжал Дантон, успокоившись, - вытри слезы. Сейчас время быть сильными. Все образуется, вот увидишь.
Камиль Демулен: Демулен растерянно хлопал мокрыми от слез глазами. - Я не п-понимаю. Что ты такое гово-рришь про Робеспьера? Нет, я видел нап-писанный его рукой ордер, но, но... - Камиль снова начал бормотать что-то про ужасное недоразумение, но взглянул на рассеяно-сочувственное лицо Дантона и начал медленно сползать по стенке. - Ты х-хочешь сказать, что М-макс ДЕЙСТВИТЕЛЬНО приказал всех н-нас арестовать и казнить? Страшная догадка, которую он гнал от себя с того самого момента, как на пороге типографии появились солдаты, начинала принимать обретать форму. - Нет, - простонал несчастный. - Это слишком страшно, чтобы быть правдой.
Дантон: - Ты меня удивляешь, право, - сказал Дантон, неуклюже, но старательно похлопывая журналиста по плечу в знак поддержки и утешения. - Если не Робеспьер затеял этот дурной спектакль, то кто ж еще, по-твоему? Или ты еще не понял, на что способен этот человек? Пойдем, Люси, - он обнял Камиля за плечи и потащил в камеру, занимаемую Фабром, - там наш Эглантин сидит, у него, наверное, найдется для тебя глоток вина, а нет, так ребята сбегают, - Дантон взглянул на жандармов, словно те и впрямь были приставлены к ним лишь для того, чтобы бегать за выпивкой. - Тебе надо выпить и успокоиться.
Камиль Демулен: Но Демулен только судорожно цеплялся за рукав Дантона. - Жорж ты не понимаешь. Он мог бросить в застенок тебя, Фабра, других.... - Камиль с детской непосредственностью совершенно не заботился о том, какое впечатление могут произвести его слова. - Но он не мог п-приказать арестовать м-меня! Я н-не мгу объяснить, откуда я это знаю... - щеки журналиста залил жаркий румянец, - но со вчерашнего вечера это совершенно невозможно. М-мы, мы с ним сегодня... Камиль снова замялся. - В об-бщем, ночью мы помирились. А он взял, и арестовал меня, - с обидой закончил свое выступление Камиль, кивая хозяину камеры и с ногами забираясь на его постель.
Дантон: - Помирились они, - хмыкнул Жорж презрительно. - Камиль, ты вчера родился, что ли? Ты что, не знаешь Робеспьера? Я уверен, он помирился с тобой специально, чтобы усыпить возможные подозрения.
Камиль Демулен: Глаза Демулена немедленно наполнились слезами, и он с горестным воем повалился на фаброву постель. - Это слишком жестоко! Предатель, П-предатель! - твердил Демулен, судорожно прижимая к себе подушку. А ведь несколько часов назад он вот так обнимал Макса. - А ведь он еще не х-хотел меня отпускать, г-говорил, чтобы я не ходит к тебе прошлой ночью, - бессвязно бормотал Камиль.
Эглантин: "Сцена вторая, явление первое - "Те же и Камиль Демулен в истерике", - при появлении рыдающего журналиста и его конвоя Фабр отступил к стене, сунув руки в карманы сюртука и спокойно, даже несколько отстраненно созерцая происходящее. Камиль скорчился на его постели, хныча в подушку - Эглантина всегда поражала двойственность натуры Демулена, безрассудно смелого в своих статьях или под тысячами чужих взглядов, но совершенно терявшегося в повседневной жизни. Если только кто-нибудь не указывал Камилю, что делать, о чем думать и куда идти нынче вечером. За всю свою жизнь Камиль наверянка ни разу не оказывался за решеткой, иначе сразу бы уловил разницу между Люксембургом и настоящей тюрьмой вроде Консьержери. Но Камиль сейчас мог только рыдать, оплакивая свою судьбу, бормоча что-то насчет того, что Максимильен обманул его, нарушил собсвтенные обещания, что его, Камиля, здесь не должен быть, что это недоразумение, чудовищная ошибка... Камиля хотелось одновременно и пожалеть, и наорать на него, чтобы пеерстал вести себя, как слезливая воспитанница пансиона для благородных девиц. Чтобы наконец открыл свои зареванные глазки и усвоил, где его враги, а где друзья. Вместо этого Эглантин нехотя оторвался от стены и направился к дверям. Стоявшие в коридоре жандармы с интересом заглядывали в дверь, следя за камилевой истерикой и перешептываясь. Перешедшая из рук в руки ассигнация - и спешно доставленная из буфета на первом этаже бутылка, чудом уцелевшая в винных подвалах Люксембурга. Дверь в комнату-камеру закрылась. Не стоит плодить сплетни о том, что Камиль Демлуен ревет, как обиженная девчонка. Фабр откупорил бутылку, наплескал в бокал коньяку, подошел к постели и довольно резко потярс лежавшего ничком человека за плечо. - Хватить рыдать. Подушку промочишь, а мне на ней еще спать. Выпей и привыкай к тому, что мы тут на какое-то время задержимся. Интересно, - вполголоса обратился от к хмурому Дантону, - что так Макс наобещал нашей певчей птичке?
Дантон: - А что всегда обещает Макс? - огрызнулся Дантон. - Всеобщее счастье в самом ближайшем будущем, мир во всем мире, милость Верховного Существа, любовь и дружбу до гроба, прекращение террора, возобновление "Старого Кордельера"... А кое-кто слушает, развесив уши, а потом еще удивляется и плачет, когда Макс не просто не исполняет обещанное, а поступает ровно наоборот!
Эглантин: - В таком случае ты противоречишь сам себе, - невесть почему на Фабра нашло злое упрямство. Он всунул бокал приподнявшемуся Камилю, отчетливо услышав, как стучат о стекло зубы, и отступил назад. Машинально обхватив себя ладонями за локти, создавая себе непрочное укрытие, из которого можно было бросить вызов миру. - Если Максимильен без зазрения совести может обмануть Камиля, что ему мешает обмануть тебя? Обмануть весь Конвент? Состряпать и предъявить нашим бараноообразным депутатам доказательства твоей измены делу Республики, которые позволят им лишить нас этой пресловутой депутатской неприкосновенности и передать нас как обычных обвиняемых в нетерпеливые ручонки обвинителей и дознавателей во главе с Вадье и Тенвиллем? В сложившейся ситуации я бы не рассчитывал на лучшее - тем более, на пресловутый гнев народа - а исходил бы из худшего. Он исподлобья взглянул на Дантона, ожидая ответа. Это было их давнее противостояние, в котором Эглантин добровольно исполнял роль "адвоката дьявола". Только из развлечения и безобидной словесной дуэли оно сейчас становилось чем-то бОльшим, репетицией грядущей свары в Конвенте.
Камиль Демулен: Встрепанный и несчастный Камиль покорно отхлебнул коньяка. - Он не мог так со м-мной поступить! - снова всхлипнул Демулен. - Ордер был подписан не п-позднее вчерашнего утра, - он начал размышлять вслух, - а часов с четырех пополудни и почти до рассвета я неотлучно был рядом с ним... И за все это время ни единым словом или взглядом... О, лицемер! - не обращая внимания снова поскучневшее выражение лица Фабра, Камиль опять ударился в слезы пополам с пафосом. - Лицемер! Все это время, что ты расточал м-мне свои сладкие речи, мой смерт-тный приговор лежал у тебя за пазухой! О, подлость, достойная античных тиранов... - Камиль на секунду умолк, сосредоточенно хмуря брови. - Кстати, граждане, - спросил он совершенно другим тоном, - кого из персонажей "Сравнительных жизнеописаний" уместно привести здесь в пример?.. Сулла не подойдет. Брут? Ммм... Н-нет, тоже не очень... Озабоченный новой проблемой, Камиль нахмурил брови и сосредоточенно шевелил губами.
Эглантин: - Наглядное свидетельство воздействия хорошего королевского коньяка на мыслительные способности журналиста-республиканца, - тихонько и ехидно хмыкнул Эглантин. - Такой подход к делу мне нравится гораздо больше. Камиль, а Камиль, открой великую тайну - а каким это манером ты умудрился почти полдня провести с Неподкупным, да еще и неотлучно? Да еще он расточал тебе всякие разные речи и комплименты? А, Камиль? Ну-ка признавайся. Последняя ваша встреча, помнится, закончилась тем, что тебя вышвырнули из кареты Макса прямиком на площади Революции.
Камиль Демулен: Погрузившийся в мир античных героев в поисках подходящего аллегоричного злодея, Камиль весьма неохотно вернулся к действительности. - Что? Н-надо б-было, и провел... - туманно поведал Фабру Демулен. - Только, только... - на глазах журналиста опять навернулись слезы, - Это было так подло!!! Я ему поверил, поверил, что он хочет со мной помириться, пошел навстречу, пожертвовал... - Камиль на минуту запнулся, - гм-гм, газетой... А он...
Дантон: - Не каркай, - бросил Жорж Жак Фабру. - Робеспьер может обмануть наивное дитя вроде нашего Камиля, но целому Конвенту ему не запудрить мозги, вот увидишь. Или эти люди - самоубийцы, все поголовно. Они не позволят нас перерезать. Ты слышишь, Камиль? Все будет хорошо, - Дантон встряхнул журналист за плечо. - Прекрати истерику, или ты хочешь, чтобы всем стало известно о твоем недостойном поведении в тюрьме?
Камиль Демулен: - А какая теперь разница? - ныл Демулен, цепляясь уже за Жоржа. - Мы все наверняка умрем, но все равно, мне хуже всех. Птому, что вас всего лишь арестовали, а меня еще и п-предали. Вам не понять... Он действительно не мог рассказать подробностей. Хотя в какой-то момент его обуревало желание пожаловаться, и подробно, минута за минутой, выложить сотоварищам по несчастью все, что происходило и говорилось между ним и Робеспьером вчера ночью. Выработанным годами чутьем охотника за сенсациями он знал, что его откровенность даст в руки Дантону великолепное оружие против Робеспьера, ежели им доведется схлестнуться в словестном поединке на трибуне. Но Демулен молчал и только горестно вздыхал. Каким бы лжецом и предателем не был Макс, какие бы низменные цели он не преследовал, но минувшая ночь стала для Камиля глотком свежего воздуха, мгновением счастья, пускай таким коротким и так страшно оборвавшимся... Но эти воспоминания принадлежали только ему. И он не собирался отдавать их на поругание кому бы то ни было. И Жоржу он ничего не расскажет. Хотя мог бы, хотя понимает важность имеющихся у него улик.
Эглантин: - Мы все умреееем, мы все умрееем... - с классическим подыванием трагика поддержал страдающего и стенающего Камиля Фабр и тут же вернулся к своей обычной манере разговора: - Для истории, который ты так поклоняешься, отчего-то имеет большое значение, как именно мы умрем. И про тебя запишут: рыдал до последней минуты, взывал к Неподкупному и твердил, что это чудовищная ошибка, всего его предали... Обидели детку, отняли игрушку. Фу, Камиль. Смотреть противно. То, что тебя арестовали - трагедия. А нас - так и надо. А я, между прочим, вообще тут не при чем. Газету я не издавал, Компанию честно распустил, хотя сердце и кошелек кровью обливались. Меня-то за что?
Камиль Демулен: - А ты... - указующий перст был обвиняюще направлен в сторону Фабра. - Ты даже сейчас надо м-мной издеваешься!, - догадался Камиль. - Когда мне так плохо и больно! Ты стал совсем бессердечный... Жорж! Ну хоть ты ему скажи, чтобы перестал так шутить...
Эглантин: - Кто шутит? - Эглантин оглянулся с таким видом, будто намеревался немедля вызвать неведомого шутника за своей спиной на поединок до первой крови. - Я-а? Камиль, ты меня с кем-то путаешь. Я всего лишь жертва безжалостного правосудия и по этому поводу серьезен, как надгробие твоей будущей могилы. Кроме того, бессердечен не я, а ты. Ты променял нас, своих друзей, на общество Максимильена и девицы Дюпле, ты согласен с тем, что наше место - за решеткой, ты так выразительно страдаешь, что так и хочется дать тебе пинка, и ты еще смеешь обвинять нас в бессердечии! Хороший вышел экспромт. Публика бы одобрила.
Камиль Демулен: Испуганный Камиль разом заткнулся, забился в угол и съежился там, только влажные от слез глаза блестели оттуда жалобно и укоризненно. - Не смей так говорить! Ты ничего не понимаешь! А я не скажу, как все было на самом деле, не надейтесь! Ну же, что стоишь? Давай, бей меня...
Эглантин: - Ну, если ты так настаиваешь и полагаешь, что заслужил... - Эглантин пожал плечами. Обошел кровать, постоял рядом с испуганно зыркающим Демуленом, словно прикидывая что-то и прицеливаясь. Вскинул длинную ногу в разношенном, одолженном соседками Беатрис сапожке с медной пряжкой, и аккуратно, но сильно пнул Камиля пониже спины. Символически, проворчав: "Снеси этот удар - и не единого больше". Журналист слетел на пол - не от силы удара, больше от неожиданности. Наблюдавший за приятелями Жорж Жак только утробно хрюкнул. - Все, доволен? - поинтересовался Фабр. - Скажи спасибо, что это был я, а не Жорж Жак, иначе тебя снимали бы с веток вон того каштана за окном. Да, вот такой я друг. Будет тебе хлюпать носом и страдать. А что ты там вытворял у Дюпле, ты и сам разболтаешь. Потому что у тебя язык без костей, и ты совершенно не способен удержать его за зубами.
Дантон: -Ну хватит, прекратите оба! - скомандовал Дантон. - Опять начали собачиться! Даже в тюрьме, перед лицом общей опасности. Вы хотите выбраться отсюда или нет? Если да, то мы должны держаться друг за друга. Друг за друга, Камиль, а не за Робеспьера, я понятно выражаюсь?
Камиль Демулен: Камиль молча поднялся с пола. Губы журналиста снова обиженно задрожали. Он вовсе не хотел, чтобы его били. Более того, он был свято уверен, что после его великодушной жертвы Фабр раскается в своих словах, будет извиняться и утешать его... Но не тут-то было. Бросив на Эглантина такой взгляд, что совесть проснулась бы и у трухлявого пня, Демулен подсел поближе к Дантону. Уж здесь-то Фабр не посмеет его тронуть. - Х-хорошо, Жорж. - Камиль рукавом вытер лицо. Постепенно злость и обида на предателя вытесняли его собственное горе. Робеспьер не имел права так с ним обращаться!
Дантон: - Вот так-то лучше, - одобрительно хмыкнул Жорж Жак. - Люси, ты завтракал? Тебе не мешало бы подкрепиться, сразу настроение улучшится.
Камиль Демулен: - Нет, - вымученно улыбнулся Демулен, впервые обратив внимание на накрытые салфеткой миски и кастрюльки - остатки фаброва завтрака. - Не уж-жинал и не об-бедал.
Эглантин: - Должно быть, Камиль был так ужасно занят, что у него не хватило времени поесть, - съязвил Фабр. - Или он довольствовался обещаниями Макса. Наилучшая разновидность обеда - легка в приготовлении, ровным счетом ничего не стоит и подается в огромном количестве. Тем не менее, он опять отправился в коридор, договариваться с надзирателями насчет еще одной порции для голодающей звезды французской журналистики. Жалеть Камиля и сочувствовать ему Эглантин не собирался - по крайней мере, сейчас. Чем быстрее Демулен уразумеет, что происходящее - не шутка, тем лучше для него. Больше никто не будет прощать Камилю его выходки всего лишь за красивые глаза и тот факт, что двадцать или пятнадцать лет тому он учился в одной школе с будущим Неподкупным. И все-таки, что же Камиль делал на улице Сент-Оноре, да еще почти весь день?
Дантон: Дантон меж тем смотрел на часы. - Фабр, у тебя есть бумага и чернила? Когда накормишь нашего птенца, надо будет набросать кое-какие тезисы. Мне кажется, нас должны в скором времени вызвать в Конвент, так надо хоть придумать. о чем мы будем там говорить.
Эглантин: - О погоде, прекрасная тема и никогда не приедается... Да есть у меня бумага, не беспокойся. У меня всегда все есть, только я вот не понимаю, почему именно я должен обо всем заботиться - о чернилах для тебя и пище телесной для Камиля... Камиль, не чавкай, это неприлично. Демулен вообще-то не чавкал, но от столь нахального замечания подавился и раскашлялся. Фабр заботливо стукнул его по спине, вытащил из ящика нарядного столика несколько листов бумаги и шлепнул их перед собой. - Итак, сограждане, нынче великолепная погода, апрель, то бишь жерминаль, природа стремится к обновлению и гражданин РОбеспьер тоже - сегодня он зеленее, чем обычно - а кое-кому ужасно не хочется умирать.... Хорошее начало, Жорж?
Дантон: - Не поясничай, Фабр, - скривился Жорж Жак. - Я понимаю, что трудно удержаться, но хотя бы раз в жизни постарайся. Давайте подумаем, какие обвинения нам могут предъявить? Контрреволюцияю и роялизм - вряд ли, это только людей смешить. Скорее всего, опять поднимут дело твоей Ост-Индской компании, Фабр.
Эглантин: - Я не паясничаю, - серьезно откликнулся Эглантин. - Я так живу. Камиль рыдает, ты бросаешься в бой, а я острю к месту и не к месту... Далась всем эта несчастная Компания. Кстати, во время моей краткой стычки с гражданином прокурором Тенвилль помахал передо мной тем злосчастным Декретом, писанным на колене левой рукой, и протоколами допросов со-директоров, которые уже угодили в колесо правосудия. Жаль, я не сумел толком прочитать, что в них говориться. Шабо, похоже, сдает всех и вся, путая правду с вымыслом и то, что было, с тем, чего не было. Тенвиллю, похоже, поручено обвинить меня во взяточничестве, с тем, чтобы протянуть ниточку к тебе, Жорж, и попытаться доказать, что неправедно отнятые у народа деньги были потрачены на любезный твоему сердцу контрреволюционный заговор. Жорж, а Жорж, только между нами - правда, что под шкурой истинного республиканца ты на самом деле матерый роялист? Ты способствовал побегу Луи Бурбона и строил планы по спасению мадам Антуаннет из Консьержери, ну признайся же!
Камиль Демулен: Только приступив к завтраку, Камиль понял, как он был голоден. Лишь прикончив последнюю куриную ножку и облизав с пальцев остатки жира, он прислушался к разговору. И разговор этот ему не понравился: - Разумеется, больше всего об-бвинений достанется мне, - посетовал он. - Я (впрочем, как и Жорж) был близко знаком с М-мирабо и Лафайетом. Я не одобрял расправы над жирондистами и не стеснялся говорить об этом вслух. А еще моя г-газета. Особенно сегодняшний номер... Ну почему, почему солдаты не явились на полчаса позже! Я бы успел сжечь тираж! Подробно перечисляя улики против себя, Камиль испытывал какое-то болезненное удовольствие. Вот, нате вам. Да что по сравнению с этим Ост-Индская компания?
Эглантин: - Какой такой "сегодняшний номер"? - вместо того, чтобы записывать предполагаемые тезисы оправдательной речи, Фабр пытался нарисоватьна листе карикатуру на Дантона и Робеспьера - бык, наступивший копытом на хвост некоей помеси жабы и ящерицы в парике и очках. - Камиль, а ты вообще о чем, душа моя? Тебе ж вроде запретили издавать газету... Камиль, ты что вообще затеял, умница ты наша?
Дантон: - И в самом деле, - Дантон поскреб затылок под париком. - Камиль, ты сегодня все утро твердишь о какой-то газете. Что ты имеешь в виду?
Камиль Демулен: Демулен смущенно потупил очи. Как провинившаяся воспитанница пансиона благородных девиц, сообщающая старшей наставнице о своем грехопадении. - Ну, запретили, - как-то уж слишком небрежно отмахнулся Камиль. - Н-но м-мне удалось договориться с-со своим издателем. Сегодня утром долж-жен был выйти в продажу седьмой номер... Но... Ночью я передумал и хотел его уничтожить, чтобы полностью переписать заново, но н-не успел. Л-ладно, это уже не имеет значения. Меня взяли прямо в типографии... Демулен беспомощно развел руками.
Эглантин: - Можно, я пну его еще раз? - кровожадно спросил Эглантин, приподнимаясь из-за стола. - Жорж, ну пожалуйста? Можно я слегка повожу его мордочкой по полу, может, хоть это заставит его стать умнее? Жооорж, ну разреши мне отпинать это туповатое и непредусмотрительное светило журналистики, которое с такой легкостью дает повод для нашего ареста, а? Я тебе потом напишу речь, только дай мне набить ему мордашку.
Камиль Демулен: Камиля задели за живое. Задели его любимую газету! Вместо того, чтобы в ужасе спрятаться за широкую спину Дантона, он горделиво выпятил грудь: - Этот номер должен был стать надгробной плитой Робеспьера! - От осознания своей правоты он даже перестал мямлить и заикаться. О том, что не успел сжечь номер он жалел все меньше и меньше. Пусть честные патриоты почитают, что такое их святой Максимильен. - Я вот этими руками, - Демулен продемонстрировал тонкие, все еще хранящие полусмытые следы чернил пальцы, - выковал нам победу! Любой, кто прочтет седьмой номер, прозреет и отвернется от Робеспьера!
Дантон: -Камиль, - ласково сказал Дантон, - как ты считаешь, много граждан прочли бы твой седьмой номер? Даже при самом благоприятном для тебя стечении обстоятельств, а? Как ты вообще рассчитывал его распространять - разбрасывать на улицах как листовки? Ни одна книжная лавка не взяла бы в продажу запрещенную газету.
Эглантин: - Камиль, я сейчас с ума с тобой сойду, - устало признался Фабр. - Давай-ка по порядку. Ты по собственной инициативе договорился с владельцем типографии, заморочил ему голову и отпечатал номер своей газетки. В которой в очередной раз высказал все, что ты думаешь о Максимильене Робеспьере, КОс и прочих высоких материях. Затем ты прямым ходом отправился в гости к Дюпле, где торчал полночи... и со слезами на глазах уверяешь нас, якобы помирился с Максом. Гм. Ладно, опустим подробности вашего так называемого перемирия. С улицы Сент-Оноре ты припустил в типографию, где тебя и схватили. Как я понял из твоего малосвязного лопотания, ты пытался уничтожить тираж... Камиль, у тебя в голове мозги или флюгер, который вертится туда, куда подует ветер? Ты вообще хоть иногда думаешь - так, для разнообразия? Кто прочтет твою газету, если гвардейцы наверняка отправили весь выпуск в печь? Эй, а в мудрости своей ты догадался сохранить хоть один номер своего гениального творения?
Камиль Демулен: Камиль обиженно выпятил губу. - Фу, Жорж, что за низменные рассуждения. Моя, - он выделил это слово, - г-газета очень популярна. Её всегда охотно покупали. И не только аристократы, - напомнил он, - но и самые истовые якобинцы.
Камиль Демулен: - А что такого? - огрызнулся он за слова Фабра. - Или ты думаешь, что я на завтра уже и не вспомню, о чем писал вчера? Но Камиль всеже порылся в кармане валяющегося на кровати сюртука и предъявил Эглантину смятый и скомканный титульный лист, который он машинально запихнул в карман в момент появления арестной команды.
Дантон: -Твою газету охотно покупали, - подтвердил Дантон, - но, видишь ли, в последнее время цена на нее сильно возросла. Теперь за покупку "Старого Кордельера" люди распалчиваются не деньгами, а собственной головой. Впрочем, это все не важно. Фабр прав - ты со своей газетой сильно осложнил нашу жизнь. Ты что, не мог посоветоваться со мной, прежде чем затевать это?
Эглантин: - Камиль у нас взрослый мальчик, он теперь ни с кем не советуется.... Дай! - Эглантин выхватил газету, разгладил скомканный лист на столе и углубился в чтение. Читал он быстро, перебегая глазами с одной чуть размытой строчки на другую, иногда кивая собственным мыслям, иногда чуть слышно хмыкая. Дочитав статью до конца, он покачал головой и машинально прикусил длинный ноготь на мизинце. - Неет, - заявил Фабр после некоторого раздумья. - Я не буду его убивать. Он только что сам это сделал. Поздравляю, Камиль. Ты добился своего - весь Париж обратил на тебя внимание. Ты будешь замечательно смотреться в Трибунале и на площади Революции.
Камиль Демулен: Демулен насупился. - Ты все время был так занят, я никак не мог застать тебя одного... П-погоди, - до Камиля начало что-то доходить. - Почему тебе не нравится газета? Она же противопоставляет тебя Робеспьеру. А вместо благодарности... Камиль кротко вздохнул, давая понять, что ради старой дружбы не будет осуждать черную неблагодарность Дантона. - Франсуа, ты пессимист, - неуверенно буркнул Камиль. - Вот увидишь, как только люди прочитают.. Хотя бы несколько человек... Париж восстанет против Неподк-купного!
Дантон: - Ты со своей газетой дал им в руки вещественное доказательство нашей контрреволюционности, - популярно объяснил Дантон. - До этого у них не было доказательств вообще никаких, не считая полубезумных откровений бывших дельцом из Ост-Индской компании. С твоей газетой они есть. Робеспьер должен сказать тебе спасибо.
Камиль Демулен: - Но я с-сам хотел её уничтожить... - вякнул Камиль. Он уже забыл, что пять минут назад как лев защищал свою писанину. - П-после того, как мы с Максом ночью п-помирились, он обещал помериться с тобой, Жорж. А мне он говорил, что любит меня, - Камиль снова всхлипнул. - И тогда я решил остановить своего издателя, и полностью переписать седьмой номер. С нуля.
Эглантин: - Мэтр Пинель из Шарантона крайне обрадовался бы такому пациенту, как наш Камиль, - задумчиво сообщил Фабр. - Но что мне нравится больше всего, так это потрясающая способность нашего общего друга мгновенно менять мнение на прямо противоположное и полнейшая неспособность подумать о том, как его действия отразятся на других. В Шарантоне твое законное место, Камиль, в Шарантоне. Или в доме Дюпле, ведь Максимильен тебя так лююююбит... Просто удивительно, сколько сарказма можно иногда вложить в одно простенькое словечко.
Камиль Демулен: Камиль, редкий случай, понял издевку и вспыхнул до корней волос. - Да, любит! - взвился журналист. - Т-тоесть любил... То есть я так дум-мал. Нет, в смысле, он, к-конечно, меня вчера лю... Демулен запутался, понял, что едва не сболтнул лишнее, покраснел и окончательно умолк, мрачно созерцая свои руки, и пытаясь оттереть большим пальцем пятнышко чернил.
Дантон: - Не надо издеваться над ним, Фабр, - сказал Дантон. - Дело сделано, и ссориться теперь ни к чему. Надо думать, как нам выпутаться из этой передряги. Времени осталось мало, Конвент уже заседает. Чувствую, скоро нас вызовут для объяснений.
Эглантин: - Душераздирающее зрелище, - поделился с невидимой аудиторией Эглантин. - Жорж, мы пригрели змею на своей груди. Камиль, продолжай, ты рассказываешь поразительно интересные вещи. Макс что, вчера возлюбил тебя, как ближнего своего? Он зафыркал, пытаясь подавить смех. Смех, правда, был невеселым. Камиль в своем репертуаре - запутался сам, запутал всех окружающих, пытаясь угодить и тем, и другим, и в итоге сидит тут, под замком в Люксембурге, пуская слезу и жалуясь на несправделивость жизни. - Разве я издевасюь, Жорж? - Фабр возмущенно развернулся к Дантону. - Когда я начну издеваться над ним всерьез, он разревется. Пока я только выясняю, что еще умудрился натворить Камиль, о чем он не посчитал нужным нам сообщить.
Камиль Демулен: - Н-ничего я больше не натворил, - буркнул все еще красный как маков цвет Демулен, бросив настороженный взгляд на Дантона. Тот, вроде бы, был настроен более миролюбиво, чем Фабр. Можно было слегка расслабиться - если что, защитит. А значит бить и унижать его не будут.
Эглантин: - Только мимоходом обрюхатил девиц Дюпле, наговорил гадостей всему Комитету Погибели, вместе взятому, и прогулялся под ручку с Максом вокруг Карузели на виду у всех честных парижан, - никак не мог угомониться Эглантин. Он всегда относился к Камилю, как к младшему барту - непутевому, талантливому и сумасбродному, вечно умудряющемуся влипнуть в какую-то историю. И ему очень не нравилось это косноязычие Демулена, едва речь заходила о нескольких часах его жизни в ночь с 11 на 12 жерминаля. У Камиля что, и в самом деле достало ума идти и уговаривать Неподкупного помириться с Дантоном? Остается предположить либо сияющую первозданной чистотой невинность, лиюо возведенный в абсолют идеализм... Бедняга Камиль. Вечно-то у него все, не как у людей.
Камиль Демулен: - Что ты н-несешь? Кто тебе сказал такое? Не были мы вчера у Карузели. И Булонского леса сразу поехали домой, - оправдывался Камиль. - И девицы Дюпле, фи... Чтобы я на них позарился?!! Демулен был не слишком куртуазен, но зато честен, и прямо высказывал свое мнение о дочерях мэтра Дюпле.
Эглантин: - Зря ты так, мамезлль Элеонора еще вполне ничего, если бы она улыбалась почаще и не строила из себя неприступную красотку, - возразил Эглантин. Господи, до чего же легко обвести Камиля влкруг пальца. Скажи ему что-то, заведомо не являющееся истиной, и он со всем жаром бросится опровергать свои слова, выдавая себя. - Ах, так вы в Булонском лесу прогуливались? Жооорж, ну почему такая несправделивость? Меня Макс никогда не пригласит в Булонский лес на прогулку, а потом не повезет угощать обедом. Ах, я забыл, обеда тебе не досталось. Его заменили рьяные споры о будущем Франции под соусом из несиполнимых обещаний и юношеских воспоминаний. Эй, Камиль, а ты уверен, что Макс не позволил себе ничего лишнего? Ну там, воспоминания о совместных прогулках и занятиях в колледже, о списанных уроках и задушевных беседах долгими ночами, пока соученики мирно сопят носом в подушку?
Камиль Демулен: - Он опять издев-вается, - трагически закатив глаза пожаловался Камиль Дантону. После секундного молчания, Камиль по доброте душевной все же снизошел ответить и насмешнику: - К твоему сведению, Франсуа, списывать он мне никог-гда не д-давал.
Эглантин: - Ни мгновения в этом не сомневался, - закивал Эглантин. - Такие, как Макс, удавятся, но не позволят никому краем глаза заглянуть в свою тетрадку... Эй, а как же любовь? Если он тебя любит, то должен был давать списывать! Если же не давал - значит, нет никакой любви, а есть невыгодное сотрудничество и эксплуатация человека человеком, а сие порочно и в новой наступившей эпохе должно быть решительно отвергнуто. Между прочим, прямая цитата их тебя же самого, - он помахал в воздухе сложенной газетой и скорбно вздохнул: - В твою ьы умную голову, Камиль, да чуть поменьше ума и побольше цинизма, и цены бы тебе не было. Впрочем, цена тебе есть. Сколько стоит один номер твоей газеты? Вот это и есть твоя цена. И хватит ябедничать. Издеваются над ним, поди ж ты!..
Дантон: - Да прекрати ты издеваться над ним, Фабр! - Дантон уже начал раздражаться по-настоящему. - Отношения можно выяснять и на свободе. Потерпите, осталось недолго. А пока мы оба в тюрьме, нас должны беспокоить иные вопросы.
Камиль Демулен: Камиль благодарно улыбнулся Дантону. - С-спасибо... Углубляться в тему любви что-то не хотелось.
Эглантин: - Отношения можно выяснять где угодно и когда угодно, в том числе даже на эшафоте. К тому же это не пустое любопытство и даже не стремление подразнить Камиля, как тебе кажется... Это всего лишь попытки установить, в какую лужу мы вляпались - благодаря усилиям того же гражданина Демулена и нашим собстенным, - авторитетно растолковал Эглантин. - Пока мною обнаружено две таких глубоких лужи - дело Компании и попытка Камиля выпустить еще один номер своей газеты. Никто не желает признаться еще в чем-нибудь?
Дантон: Дантона куда больше беспокоила газета, нежели дело Ост-Индской компании. Газета - действительно запрещенное дело. И этот факт можно доказать. Конечно, замешан тут был один Камиль, остальные ни сном, ни духом не ведали о седьмом номере "Старого Кордельера". Но Дантону и в голову не пришло оправдываться подобным образом.
Камиль Демулен: Демулен опасливо косился то на одного, то на другого. Наконец затянувшаяся пауза стала невыносимой. - Н-ну ч-что вы на меня так смотрите? - взвыл он. - Я старался для нашего общего б-блага!
Эглантин: - А что, разве мы в этом сомневаемся? - издевательски-ласково вопросил Фабр. - Ты же все творишь исключительно ради общественного блага. И нашего тоже. Между прочим, Жорж, оцени, какую услугу оказал нам всем Камиль. Если бы после его п-п-патриотических речей возмущенные граждане не разнесли бы Бастилию по камешку, томиться бы нам в тамошних сырых и отвратительных казематах, а не в здешних райских условиях... Ладно, в самом деле, хватит препираться, - он вернулся за стол, шлепнув перед собой чистый лист бумаги. - Давайте-ка всерьез задумаемся над нашей участью.
Камиль Демулен: Демулен внимательно вслушивался в речи Эгантина, бдительно ловя в его словах издевку. На сей раз обошлось... - М-может Робеспьер все же одумается, и выпустит нас? - предположил Камиль.
Эглантин: - Щаззз, - с совершенно уличной и вульгарной интонацией отликнулся Фабр, чья речь обычно являла собой образец академической правильности. - Держи карман шире. Весь КОС во главе с Максом принесет нам письменные извинения. Камиль, тебе вообще кой годик? Пятнадцатый али четырнадцатый? Хотя нет, в четырнадцдать люди уже, как правило, что-то соображают. А-а, я понял. Ты наконец обучился у меня сарказму и проверяешь, как получается? Молодец, отличное начало. А теперь заруби на своем красивом носу, что гражданин Робеспьер нашу компанию терпеть не может - по личным и общественным причинам. Мы ему мешаем. Он попытается выкинуть нас за борт, а мы должны любой ценой помешать ему это сделать. Желательно, выбросив его самого с камнем на шее. Да-да, Камиль, в знак своей сердечной привязанности ты помашешь ему вслед кружевным платочком.
Камиль Демулен: Камиль до сих пор не мог до конца поверить в происходящее. Он, Камиль, и вдруг сидит в тюрьме? Его нельзя сажать в тюрьму. Без него патриоты никогда не взяли бы Бастилию, он друг Робеспьера, он... В конце-концов, у него жена и маленький сын. Демулен пристыженно прикусил губу. Он вспомнил о Люсиль и Орасе в самую последнюю очередь, а они ведь, верно уже беспокоятся - он не был дома со вчерашнего утра! - Я должен нап-писать Люсиль! - неуверенно протянул Камиль.
Эглантин: - Пиши, кто же тебе мешает, - пожал плечами Эглантин. - Не забудь пару раз капнуть на бумагу водой - это придаст письму необходимый мелодраматизм. Хотя я на твоем месте посоветовал бы дорогой Люсиль сложить в чулок всю имеющуюся в доме наличность, схватить дитя в охапку и срочно уезжать из Парижа куда-нибудь в провинцию.
Дантон: - Не торопись, Фабр, и не распространяй панику, - сердито сказал Дантон. - За нами сейчас придут и уведут для объяснений в Конвент, а ужэ там... Вот, слышите, стража идет. Но стража протопала куда-то мимо их камеры.
Камиль Демулен: Демулен переводил взгляд с одного на другого. Но больше хотелось верить словам Дантона., а не пессимисту Фабру. В конце концов... Жорж обязательно что-нибудь придумает и вытащит Камиля из это лужи! - Ну х-хорошо, я пока не буду н-ничего писать.
Верховное Существо: *** В послеобеденное время заждавшиеся арестанты получили известие из Конвента. Нет, их не вызывали на заседание для того, чтобы держать ответ перед представителями народа. Тюремщик принес им текст обвинительного доклада гражданина Сен-Жюста, объявил, что Конвент одобрил доклад практически единогласно, и завтра Жорж Жак Дантон и его сообщники по контрреволюционному заговору предстанут перед Революционным трибуналом. Сейчас их переводят из Люксембурга в Консьержери, и гражданин Фукье-Тенвилль ждет их для представительного допроса.
Камиль Демулен: - Д-допрос? Какой еще д-допрос? - Шарахнувшись от стоящих в дверях стражников, Камиль испуганно вытаращил глаза на Дантона. - Нас д-должен выслушать Конвент!
Эглантин: - Слишком поздно. Теперь уже никто никому ничего не должен, а наши законы с легкостью необыкновенной меняются согласно пожеланиям гражданина Робеспьера, - желчно высказался Эглантин, трижды перечитав краткий текст поставновления. В глубине души он все-таки надеялся, что ошибается, что у Конвента достанет решимости противостоять КОСу... Как же. Он оказался прав, даже в мелочах он оказался прав, только какая теперь с этого польза? - Камиль, не вздумай опять хныкать. Нам бросают на съедение льву, что ж, значит, у нас остается единственное развлечение - встать костью поперек чужого горла. Он взял со стола листы, исписанные тезхисами будущей оправдательной речи Дантона, разодрал их на четыре части и легкомысленно подбросил к потолку.
Камиль Демулен: Камиль не собирался хныкать. Он собирался свалиться в обморок, и лишь чудом остался на ногах. - В к-какое страшное время мы живем, - пожаловался он, повинуясь нетерпеливому жесту стражника и покорно шагнув к выходу. - О, коварный тиран!.. Но я б-буду искать утешения в примерах ан-нтичных героев. Я ув-верен, справедливость восторжествет, - утешал Камиль то ли сотоварищей по несчастью, то ли себя самого.
Эглантин: - А как же. Непременно восторжествует. Как только станет понятно, на чьей стороне эта самая справделивость. Она дамочка ветреная и непостоянная, Максимильен ей нынче нравится больше, чем мы... Внизу арестованных поджидали черные кареты - по одной на каждого, какая недопустимая роскошь.
Дантон: Жорж Жак - что невероятно - долго молчал. Такой поворот дела на миг выбил почву у него из-под ног. Никак он не утешил Камиля, никак не прореагировал на желчные реплики Фабра. Только через какое-то время Дантон пишел в себя. - Трусы, - пробормотал он, садясь в карету. - О, какие же они трусы! Ну да ничего. Нас не выслушал Конвент, но уж в Трибунале-то нас выслушают обязательно.
полная версия страницы