Форум » Дело Дантона (игра завершена) » 077. Фукье разоблачает Элеонору. Она во всем сознается Робеспьеру. » Ответить
077. Фукье разоблачает Элеонору. Она во всем сознается Робеспьеру.
Робеспьер: Дом семьи Дюпле,12 жерминаля, ранний вечер Робеспьер вернулся из Тюильри в пслеобеденное время, совершенно разбитый. Оставаться на вечернее засеание Комитета не было сил. Никого не хотелось видеть. Он мечтал только о том, как войдет к себе и запрется на замок.
Элеонора Дюпле: Элеонора встретила Робеспьера и его брата, будучи подавленной и уставшей. Как хотелось, чтобы сейчас развеялись все сомнения, все страхи… Но скорее, сейчас она должна помочь ему… Какой гнет, должно быть, лежит у него на душе! – Наконец вы пришли! Я так беспокоилась…
Робеспьер: - Отчего вы беспокоились, Элеонора? - спросил Робеспьер тусклым голосом. - Я зря напугал вас за завтраком, вам ничего не грозило.
Элеонора Дюпле: – Аресты… – прошептала она. – Я знаю, вы не захотите говорить сейчас об этом… Но я же знаю, как и все… О декрете… – Элеонора взглянула на Огюстена – его лицо сейчас не назвала бы особенно счастливым даже ее матушка. – Максимильен… принести вам чаю в вашу комнату?
Робеспьер: Робеспьер взглянул на Элеонору почти вызывающе. Да, были аресты. И он, если надо, готов объяснить, почему и зачем. Чтобы она не смотрела на него такими глазами. - Если можно, Элеонора, принесите, - кивнул он, уже поднимаясь по лестнице. - И можете захватить и свой прибор, если будет желание. Мы попьем чай и поговорим.
Элеонора Дюпле: – …Огюстен, – заспешила она, – я принесу Максимильену чай и тартинки. Может быть, он все же поест… Если вы голодны, матушка накормит вас… Я уговорю потом его спуститься в гостиную… Он не должен быть сейчас один… Вы же понимаете… В комнате Робеспьера. Элеонора поставила поднос на стол. Твердость тона Робеспьера не убедила ее в его спокойствии и невозмутимом состоянии духа, напротив, она встревожилась еще больше. Но, возможно, она преувеличивает?.. Элеонора помедлила с вопросом, не зная, что именно следует сейчас сказать.
Робеспьер: -Садитесь, - Робеспьер отодвинул стул, приглашая Элеонору сесть к столу. - Мне кажется, у вас есть ко мне вопросы. Не стесняйтесь. Новости встревожили вас? Я понимаю. Мне самому тяжело, и если бы была хотя бы малейшая возможность избежать таких мер, мы ею вспользовались бы. Голос лился спокойно и ровно, дикция сделалась особенно четкой - как будто гражданин Робеспьер говорил сейчас с трибуны.
Элеонора Дюпле: После недолгого колебания Элеонора молча села возле своего дорогого друга; она внимательно слушала и вдруг подумала: он пытается убедить скорее себя… – Я понимаю… Чем более вы склонялись к уступкам, тем сильнее их от вас требовали… И такое не могло продолжаться вечно... Но мне трудно было поверить, Максимильен, что…
Робеспьер: -Мне тоже было трудно поверить, - Робеспьер поджал губы. - Вы сами свидетельница, я до последнего старался спасти хотя бы одного из них. Он опустил глаза, но потом снова заставил себя взгялнуть прямо в лицо Элеоноры. Нельзя допустить, чтобы она видела его слабость.
Элеонора Дюпле: – Простите, что я спрашиваю… Но арест Демулена… Мне до сих пор не верится!.. Вы… поняли, что все потеряно? Я никому не говорила, как вы и просили…
Робеспьер: Робеспьер нервно облизнул губы. -Камиль ушел от нас среди ночи. Знаете, куда он отправился? В типографию! Знаете, зачем? Чтобы выпустить последний номер своей контреволюционной газеты, официально запрещенной, между прочим! Камиль - это самая страшная моя ошибка. Никогда не прощу себе этой глупой сентиментальности. Вот к чему приводит забвение своего долга ради каких-то "дружеских чувств"!
Элеонора Дюпле: Элеонора с изумлением посмотрела на него. – Чтобы выпустить еще один номер «Старого Кордельера»? Максимильен, это ужасно… Как же вы намерены поступить… в итоге? Будет суд?
Робеспьер: -Естественно, - Робеспьер энергично кивнул. - Будт процесс над заговорщиками. Или, по-вашему, следует их всех отпустить в честь былой дружбы с нами?
Элеонора Дюпле: – Нет, это, разумеется, невозможно… Вы ведь тоже не можете действовать сами по себе. Но ваше мнение, – как осуждение, так и защита, – очень много значит... Камиль – ваш давний друг… Я знаю, что вы пытались много раз ему помочь… – Элеонора опустила голову. «Замолчи, к чему сейчас этот разговор? Что может сделать он и что можешь сделать ты? Ему и так тяжело…» – говорила она себе, и ничего не могла решить. – Максимильен… вы как-то сказали, что у меня благородная и смелая душа… И дали понять мне, что я умею управлять своими чувствами, что я знаю, как… любить так же, как могу справляться со страхом… Я всегда чувствовала, что понимаю вас, и я понимаю, как вам сейчас трудно, милый друг… Мне тоже… нелегко сейчас.
Робеспьер: Максимильен подсел ближе, встревоженно взглянув на девушку. -Элеонора, сильно ли я разочарую вас, если скажу, что не понимаю вас сейчас? Вы как будто хотите что-то мне сказать, но не решаетесь. Не бойтесь. Со мной вы можете говорить начистоту. Я надеюсь, что заслужил это право - выслушивать вас, если, конечно, ваше обращение "милый друг" - не просто дань вежливости.
Элеонора Дюпле: Эти слова болью отозвались в ее сердце. Если бы она могла довериться сейчас ему! Но это касалось не только ее, но и Огюстена… и Руаль… Нет, надо молчать. Кроме того, сейчас самое главное – этот процесс, ни к чему лишние волнения и переживания… За прошедшие часы она то винила себя за это безумие с устройством побега, то убеждала себя, что иначе поступить было нельзя – раз у них была возможность помочь… Слава Богу, есть все основания верить Гро, что он не замешан в политических делах… Не та натура… Слишком идеалистичная, слишком романтичная, слишком независимая… Элеонора печально улыбнулась. – Более, чем заслужили… Но… мне нечего вам сказать, я просто очень переживаю… Я хочу быть рядом с вами, что бы ни случилось… Наверное, Бог… – она смутилась, – высшая сила, Верховное Существо дает мне силы пережить все это с вами, Максимильен…
Робеспьер: Максимильен покачал головой. -Я же вижу, что вам есть что сказать. Ваши глаза не умеют ничего скрывать, Элеонора. Но я не буду настаивать, я подожду, когда вы сами захотите поделиться. Я понимаю, что мысли и чувства должны иногда созреть внутри нас, прежде чем открыться кому-либо.
Элеонора Дюпле: О, не хватало еще, чтобы он неверно ее понял!.. Нет, ни за что на свете она этого не допустит… Элеонора растерялась. – Я уверена… в своих мыслях и чувствах, Максимильен… – и продолжила ласково, с горечью понимая, что у этих слов есть второй, скрытый смысл: – Я не хотела огорчить вас больше, чем вы огорчены… Простите мне мои расспросы… Вам нужно отвлечься… а я вновь вернула вас в события сегодняшнего дня. Я не сомневаюсь в вашей правоте и сочувствую вам, понимая, как вам трудно. Чай остывает, – она постаралась улыбнуться.
Робеспьер: -Я-то как раз в поряде, - Робеспьер сделал глоток остывающего чая. - Моя совесть чиста, а это главное. Что значат огорчения по сравнению с уверенностью в своей правоте? Мне хотелось бы, чтобы вы тоже успокоились и убедились в том, что все, что ни делается сейчас, - к лучшему.
Элеонора Дюпле: Хотя сердце Элеоноры никак не могло обрести сейчас безмятежность, она все же с присущей ей разумностью рассудила, что к прежней теме возвращаться не следует. – Вы правы, – сказала она. – Я скучала без вас, Максимильен…
Робеспьер: - Я тоже скучал, - признался Робеспьер с улыбкой. - В Тюильри я все время чувствую себя, как солдат на фронте, который вспоминает родной дом.
Элеонора Дюпле: Она обратила на него взгляд, полный нежности и признательности: – Благодарю вас, мой друг, мы все стараемся, чтобы этот дом стал для вас родным… Вы так бледны, Максимильен… И у вас опять нет аппетита, верно? Прошу вас, поешьте же, – Элеонора поставила ближе к Робеспьеру тарелку с тартинками – ломтиками хлеба с сыром и мясом.
Робеспьер: -А вы? - спросил Робеспьер, послушно взяв одну тартинку. - Почему вы не едите? Надеюсь, ваши родители не рассердятся на нас за то, что мы тут уединились вместо того, чтобы идти за общий стол.
Элеонора Дюпле: – Не рассердятся… И я как раз хотела предложить вам после спуститься в гостиную… – Элеонора помолчала. – Максимильен, я должна сказать вам… Волей обстоятельств мне удалось хорошо узнать вас… Пусть лишь в какой-то мере… Но лучше, чем многие другие… Я не представляю, как жила, не зная вас. – Элеонора взяла его за руку. – Знайте, я тоже всегда пойму вас, чтобы ни произошло. Вы так умны и судите так здраво… «И вы очень красивый», – хотела добавить она, но постеснялась. И так она взяла на себя смелость сказать многое!
Робеспьер: -Спасибо вам за эти слова... и за то, что вы здесь... С вами я оживаю, - ответил Робеспьер и в минутном порыве поднес к губам руку Элеоноры, доверчиво лежавшую в его руке.
Элеонора Дюпле: Элеонора была слишком смущена, чтобы сразу что-то ответить. Неужели он на самом деле произнес эти слова? Максимильен… В его душевных качествах мог усомниться только тот, кто его совсем не знает. Тот сочтет застенчивость за холодность, а стремление высказать истину – за высокомерие… – Во всех отношениях… вы очень дороги мне… Максим, – она прижалась щекой к его руке. Ее вдруг охватило ощущение счастья, такое, которого она никогда не испытывала. Она почти испугалась, вспомнив суеверие: после большой радости бывает много слез – не к добру это…
Робеспьер: -Не надо так, - сказал он смущенно, неловко погладив второй рукой волосы Элеоноры. - Мы с вами не должны...
Элеонора Дюпле: – Не должны – что, друг мой? – еле слышно прошептала девушка. – Разве я сказала что-то, что может вызвать осуждение? Или я дала вам повод упрекнуть меня в недозволенных мыслях? Я сказала то, что думаю… что у меня в сердце…
Робеспьер: -Но я не должен был это слушать, - откликнулся Робеспьер. - Я вообще не должен был ничего этого делать... Должен был проявить благоразумие Но рядом с вами я теряю волю, видимо.
Элеонора Дюпле: Понимая неловкость и сложность его положения, Элеонора заставила себя дать единственно подходящий сейчас ответ: – Вы вовсе не потеряли благоразумия, мой друг… Вы слишком строги к себе. – Она немного помолчала. – Пройдемте в гостиную, Максимильен?
Робеспьер: -Я не хочу, - признался он. - Я слишком устал и не вынесу сейчас большого общества. Но если вы хотите, чтобы я вас сопровождал, - тут же галантно поправился Максимильен, - то я слушаюсь и повинуюсь.
Элеонора Дюпле: – Как удобнее вам… Поверьте, Максимильен, в гостиной вам будет лучше. Я сыграю что-нибудь на клавесине, если хотите… “La Flore” Куперена – мне кажется, вам нравится эта пьеса, – Элеонора улыбнулась. – Прошу, мой друг, вам не стоит сейчас быть одному… Даже если вы считаете иначе. Знаю, в трудные минуты вы предпочитаете одиночество, но попробуйте сейчас последовать моему совету…
Робеспьер: -Мне очень нравится все, что играете вы, - ответил Робеспьер. - Но я предпочел бы быть вашим единственным слушателем, если это не слишком большой эгоизм с моей стороны. Право, сейчас мое общество вряд ли доставит кому-то удовольствие, вот даже вы хотите уйти... Лучше уж я буду сидеть в своей норе, пока не приду в себя.
Элеонора Дюпле: – Я вовсе не хочу уйти, – почти испуганно ответила она, изумленная его ответом. Боже, он совсем поник духом! – Но мне казалось, что… вы… вы недовольны… – Элеонора совсем смутилась, а щеки ее зарделись. Она вдруг порывисто обняла его и положила голову ему на грудь, не находя более слов и желая хоть как-то облегчить его боль. Просто быть рядом...
Робеспьер: Сердце стукнулось о ребра. Робеспьер растерялся, не зная, что сказать и что сделать. Он не должен так себя вести, веь он - мужчина, а она - девушка! Никогда еще он не оказывался в подобной ситуации.
Элеонора Дюпле: – Максимильен, – проговорила она робко, – видите, я никуда не ухожу… Порой вас все же сложно понять, мой друг! Обрести душевный покой вам сейчас не под силу… Переложите же часть вашей печали на мои плечи…
Фукье-Тенвилль: "И всё же, что это значит? - не переставал думать Фукье-Тенвилль по дороге к жилищу Робеспьера, - действовал ли Огюстен самостоятельно, или его старший брат затеял какую-то игру? Он может... А вдруг этот художник - и не художник вовсе?" Кантен вспомил нашумевшую во времена бегства в Ввренн историю о сыне какого-то маркиза, нанявшегося под чужим именем в подмастерья к королевскому столяру, и активно способствовавшему побегу Тирана. Может быть, Антуан Гро - тайный агент Комитета? И его выпустили с "высочайшего дозволения", а Трибунал известить забыли? Но если это не так, то где правда? В злодейские умыслы Робеспьера-младшего Фукье не верил. Впрочем, и марионеткой старшего брата Огюстен не был... Где же истина? Подойдя к двери дома доброго патриота гражданина Дюпле, Кантен дёрнул шнурок дверного колокольчика...
Верховное Существо: Дверь открыл Морис-младший, сын Дюпле. Наверное, это был один из немногих людей в Париже, кто не боялся Фукье-Тенвилля: мальчика учили, что Революционный трибунал велик и справедлив, а общественный обвинитель - герой и спаситель республики от заговорщиков, а Морис пока еще находился в том возрасте, когда старшим верят безоговорочно. Вежливо впустив гостя в дом и приняв у него шляпу, плащ и саблю, Морис кинулся в комнаты, крича: - К нам пришел гражданин прокурор!
Фукье-Тенвилль: Кантен улыбнулся вслед убежавшему мальчику, хотя и предпочел, чтобы почтенное семейство Дюпле не знало о его приходе... Фукье планировал встретится с Робеспьером с глазу на глаз. В его присутствии переговорить (Кантен решил пока-что избегать слова "допросить") с Огюстеном, возможно задать несколько вопросов девице Дюпле... Кантен видел её пару раз - красивая девушка, ничего не скажешь. Немного похожа на гражданку Фукье... а разве девушка, похожая на нежнейшую Шарлотту Фукье могла быть замешана в каком-то заговоре? Нет... тут явно какие-то дела Комитета... Кантену было жаль "терять" единственного свидетеля якобы контрреволюционной деятельности Дантона, но влезать в семейные дела Робеспьеров ему хотелось ещё меньше! Хватит с него полоумного председателя Дюма, на коленях умолявшего Фукье обвинить его старую и надоевшую жену хоть в каком-нибудь заговоре, чтобы, после казни заговорщицы, жениться на молоденькой любовнице...
Элеонора Дюпле: Навстречу Фукье-Тенвиллю вышла хозяйка дома, мадам Дюпле, обеспокоенная этим неожиданным визитом. Ни дня покоя! Младший Робеспьер только-только поужинал и ушел к себе наверх отдыхать, а Неподкупный тоже нуждается в отдыхе… И он беседует сейчас с ее Элеонорой… Старшая дочь! Мари-Франсуаз улыбнулась своим мыслям. – Добрый вечер, гражданин прокурор… Вы по какому-то срочному делу? Гражданин Робеспьер очень устал сегодня...
Фукье-Тенвилль: - Увы, дорогая гражданка, - Фукье только в Трибунале был груб и резок, в обычной жизни от отличался безупречной вежливостью, - дело, касающееся судеб Франции. Прошу прощения, что побеспокоил вашу семью в столь поздний час. Я поднимусь в комнаты гражданина Робеспьера... не беспокойтесь, я знаю дорогу. Кстати, гражданин Огюстен Робеспьер здесь?... Отлично. Если вас не затруднит, передайте Огюстену, что прокурор Республики ожидает его в комнате его брата.
полная версия страницы