Форум » Дело Дантона (игра завершена) » 094. 15 жерминаля. Казнь. » Ответить
094. 15 жерминаля. Казнь.
Верховное Существо: Переход из темы 093. Консьержери, камера приговоренных, перед рассветом 15 жерминаля Едва приговоренные забрались в телегу, как ворота Консьержери распахнулись перед ними. Гулко погрохотав под арочными сводами, повозка выкатилась на улицу. Запряженные в ней меланхоличные лошадки без понуканий возницы привычно свернули в нужном направлении. В сторону площади Революции.
Ответов - 88, стр:
1 2 3 All
Эро де Сешель: Эро де Сешель сидел на задней скамейке вместе с Фабром д’Эглантином, спиной к лошадям. Золотые лучи солнца словно стекали с неба и заливали все вокруг - заставив Мари-Жана, вздумавшего вдруг оглянуться, сощуриться. Галантный кавалер, любимец дам и бывший депутат Конвента, навлекший на себя немилость за грехи как явные, так и мнимые, да к тому же так не ко времени заговоривший о политике умеренности, с легкой улыбкой и без тени недовольства смотрел на пока немногочисленных прохожих. Может быть, потом их станет больше?.. К этой мысли Сешель отнесся философски.
Камиль Демулен: Камиль подозрительно тяжело и неровно дышал, с трудом сдерживая рыдания. Солнечный денек и приятная свежесть отнюдь не облегчали ему страданий, напротив. Для него все заканчивалось, и только теперь он начинал по-настоящему ценить жизнь.
Эглантин: Процессия двигалась по набережной - которую еще год или два назад намеревались починить, да так и не удосужились довести дело до конца - отчего повозка все время подскакивала на выбоинах и моталась из стороны в сторону. Удержаться при этом на скамейке без помощи рук было почти невозможно - и едва не свалившись на пол в третий раз, Фабр высказал, что он думает об этой стране и царящих в ней порядках. Слева все еще тянулась стена Консьержери с ее толстыми средневековыми башнями, постепенно уплывая назад - и вместе с ней из его жизни исчезала Беатрис, девушка из маленькой провинциальной деревеньки. На грязной воде Сены плясали солнечные зайчики, цокали по булыжнику подковы лошадей национальных гвардейцев, сопровождавших осужденных, и кто-то зевак ошарашенно заорал: "Сдохнуть мне на месте, это же Дантон!"
Верховное Существо: Несмотря на ранний час, улицы, по которым проезжал печальный кортеж, были забиты народом. Слух распространился по Парижу еще до рассвета, и сотни людей в этот ранний час поспешили убедиться своими глазами в том, во что верить не хотелось. Рабочие побросали свою работу, те, кому не надо было рано вставать, заставили себя выбраться из теплых постелей и толпились на тротуарах, кое-как одетые и непричесанные. Не было обычных насмешек над приговоренными и пения "Марсельезы". Впрочем, попыток бунта тоже не было. Парижане скорбно молчали и не шевелились, провожая взглядами телеги.
Эро де Сешель: Эро по-прежнему не выказывал признаков волнения, даже приветственно наклонил голову, узнав давнего знакомого. Должным образом проститься, если уж суждено встретить кого-то!.. Кто-то мог бы подумать, что натура аристократа настолько впитала изысканность манер, что и сейчас он не отступился от них - и, возможно, был бы не совсем неправ. Но для Эро прежде всего было важно достойно проститься - и с жизнью, и с людьми. Он слишком долго убегал от себя и от горькой правды - лишь в тюрьме ощутив, что эта слабость уже не властна над ним.
Камиль Демулен: Несчастный Демулен дрожал и в отчаянии озирался по сторонам. Толпа вокруг повозки сливалась в единую массу: лениво-любопытную и враждебную одновременно. Равнодушно взирающую на обреченных, которым восторженно рукоплескала несколько всего дней назад. Это было настолько неправильно, что Камиль, было собравшийся встретить смерть если не сравнодушием, но хотя бы в надменном молчании, не выдержал: - Французы! Разве вы не в-видите, что на ваших г-глазах убивают ваших последних защитников?! - со слезами на глазах выкрикнул журналист, но его голос потонул среди шума запруженной народом улицы.
Эро де Сешель: Мари-Жан резко обернулся на этот крик, на мгновение потеряв свою невозмутимость - граничившую со спокойно-измененным состоянием сознания. А какое еще состояние должно быть у гражданина, которого везут на казнь? Либо неестественно отстраненное (конечно же, со множеством различных оттенков настроения), либо на грани истерики или уже за гранью - последнее, к счастью, наблюдалось редко и, к несчастью, случилось с Камилем Демуленом. Итак, Эро обернулся - но решил удержаться от слов. Утешить чувствительного Камиля в подобный момент был способен разве что Дантон.
Дантон: - Молчи, Камиль, и не позорь нас и себя, - устало сказал Дантон, который ехал, развалившись с удобством (насколько позволяли связанные руки) и даже как будто задремал. - Чего ты хочешь от этого запуганного стада?
Камиль Демулен: - Я... я... - Связанные руки мешали утереть слезы, и те редкими каплями катились по щекам Камиля. - Я пытаюсь их вразумить. Но они почему-то не слышат. Н-не хотят слышать. Жорж, что стало с Францией?.. Разве ради этого я бросил их на штурм Бастилии?.. Вообще-то в далекий уже июль 1789 года Демулен лишь дал необходимый толчек готовой сорваться лавине, сам о том не догадываясь и не предполагая последствий. Но сейчас он не стал углубляться в эти тонкости, справедливо полагая, что Дантон правильно поймет его отрывистые бессвязные речи.
Дантон: - Они просто боятся, - вздохнул Дантон. - Нет больше народа, который ты поднял на Бастилию, есть перепуганное стадо баранов. Ни один из них не станет слушать тебя сейчас, потому что все понимают: иначе они окажутся на твоем месте. Сиди смирно, Люси, бери пример с Эро и Фабра.
Эро де Сешель: Один из тех, кого привел в пример Дантон, рассеянно прислушивался к разговору, провожая взглядом знакомые места. Здания, и вывески лавок, окна, лица… Много лиц.
Эглантин: Может, Фабр и сидел бы смирно, если бы в очередной раз не свалился со скамьи. Прошипев: "Ну все, мне это надоело!" - он умудрился подняться на ноги, ухватившись за ограждение повозки. Теперь он видел и своих товарищей: Жоржа, сидевшего с таким видом, будто он в личном экипаже отправился прокатиться, Эро - этому, похоже, было уже все едино, лишь бы затянувшийся кошмар поскорее закончился, Камиля, плачущего, замурзанного и не имевшего возможности вытереться, спину сидевшего на козлах гвардейца - а еще мерно колыхавшуюся толпу серо-коричневого оттенка, с редкими вкраплениями ярких пятен. Толпу, которая могла бы с легкостью смять не такое уж многочисленное оцепление, которая могла бы все повернуть по-другому. Могла бы, да больше не имела сил... Которая была теперь просто толпой, а не единым сплоченным во имя единого замысла целым. Куда все ушло? Когда они утратили способность находить общий язык с народом, занявшись только и исключительно своими делами? - Прииивет, граждане! - два десятка лет на сцене и словесные баталии последних лет в Конвенте пошли от природы звонкому голосу Эглантина только на пользу. - Дивный денек сегодня, а самое главное - есть на что посмотреть! Эй, красотка, да-да, именно ты! Улыбнись, мне будет что вспомнить перед смертью!
Эро де Сешель: Эро не хотел вмешиваться. Но почему-то все-таки вмешался. Было ли тому причиной упоминание о красотках - как истинный ловелас, Эро промолчать не мог, или же голос Фабра на какой-то момент взбодрил его - подобно тому, как дождь может освежить разморенного жарой путника, но так или иначе Эро де Сешель негромко спросил в своей обычной галантной манере: - Кого именно вы имеете в виду, Фабр, позвольте спросить? Ужель ту рыжую девицу?
Верховное Существо: Дантон недовольно оглянулся через плечо, но ничего не сказал. Пусть дурачатся, лишь бы не кисли. Красотка, к которой обращался Фабр, испуганно ахнула и спряталась за чьей-то спиной. Тола зашевелилась, но по-прежнему не решалась реагировать.
Эро де Сешель: - Торжествуйте, Фабр, - она все-таки не осталась к вам равнодушна, - подвел итог Эро. - Вы снова обыграли меня, а я вновь удивительно некуртуазен, если мне продолжает не везти. Впрочем, хотя бы с одной дамой мне сегодня улыбнется удача. Натурально, ее общество не может не внушать священного трепета! - Сешель вновь посмотрел в сторону народа.
Эглантин: - Эта дама любит нас всех без исключения и никому не отказывает, - повозку подбросило на очередной выбоине. - Эро, как думаете, та девчонка, что свидетельствовала против нас на судилище... пришла ли она сегодня? Стоит ли она в толпе, смотрит ли на нас?.. Эй, толстяк, брюхо подбери! - заорал он, углядев в толпе подходящую жертву. - А то смотреть мешает, потом не сможешь в точности рассказать приятелям, как убивали последних честных людей во Франции!
Камиль Демулен: Наблюдавший эту сцену Камиль потрясенно вытаращил глаза и отодвинулся подальше от двух сумасшедших и поближе к Дантону, единственному оплоту спокойствия среди приговоренных.
Эро де Сешель: - Ах, Фабр, не она - так кто-нибудь другой, есть ли разница? - откликнулся не раз выписывавший подорожные и иностранные паспорта Эро, оказавшийся поневоле "спасителем" и живописца Антуана Гро.
Камиль Демулен: Межде тем неповоротливая телега свернула на улицу Сен-Оноре. Сколько раз Камиль ходил этим путем! К Максимильену. Тогда... Еще несколько дней назад они были так близки и дружны, что даже Дантон не покушался на эти узы. Ворчал, подтрунивал, но не пытался запретить Камилю видеться с Робеспьером. Демулен вздрогнул и постарался прогнать ненужное наваждение, но взгляд уже привычно отыскал дом столяра Дюпле. Не в пример соседним домам, где любопытные гроздьями висели из окон и с балконов для лучшего обзора, все ставни в жилище Неподкупного были наглухо затворены.
Эглантин: - Жорж, а не поприветствовать ли нам нашего лучшего и вернейшего друга? - поинтересовался Фабр. - Странно, что он не стоит на балконе, приветственно размахивая флагом и осыпая нас цветами. Может, он, как всегда, не в курсе? Может, он не желает попрощаться с нами? С чего бы это, как думаешь?
Дантон: - Глядите-ка, этот трус спрятался! - Дантон тоже оживился, когда телега выехала на улицу Сент-Оноре. - Забился в щель, как мокрица. Эй, Робеспьер! - закричал он во все горло. - Покажись!
Эро де Сешель: - Безусловно, он сейчас очень занят, - начал отвечать с предельно вежливой улыбкой Эро. - Цветами, Фабр? Разве что патриотическими. Вы не знаете, выращивают ли в какой-то... - тут раздался громовой голос Дантона - и Сешель закончил фразу уже на ухо Фабру, но зато почти пианиссимо, - ...оранжерее синие розы? Мне известно лишь о белых и красных! - Эро все же покосился на Жорж Жака. Про Робеспьера ему совсем не хотелось думать - это было в прошлом.
Дантон: Телега со скрипом тащилась своим путем. Робеспьер так и не выглянул. Чего от него, впрочем, и ожидать. -Граждане, передайте от меня сердечный привет Неподкупному! - крикнул Дантон, оглядываясь назад. - Скажите ему, что мы его дождемся. Еще увидимся, Робеспьер! До скорого свидания!
Эглантин: - Мааакс, мы будем тебя ждать с нетерпением! - визгливым голосом дешевого фигляра из уличного балагана провыл Фабр. - Нам без тебя будет скуучно! Мааакс, неужели ты не явишь нам нам на прощание свою кислейшую морду? Поздравляю, граждане, теперь у вас остался только он - Макс единственный и неповторимый! Ничем не примечательный дом оставался позади, уплывал в прошлое. Фабр прокашлялся после криков и ухмыльнулся Эро: - Он торчит в нужнике, я в этом уверен. И ужасно страдает. Во всяком случае, я на это надеюсь. А патриотические букетики нынешним летом будут составлять из васильков, ромашек и маков. Жаль, нам никто не преподнесет такого букетика.
Камиль Демулен: Каммиль в отчаянии кусал губы. Закрытые ставни, за которыми спрятался человек, которого Демулен боготворил и боялся, к которому тянулся почти всю свою сознательную жизнь; рык Дантона и невнятный гул равнодушной толпы - все производило на него тягостное и мятущее впечатление. В душе нарастало чувство обиды, презрения и жалости к боязливым парижанам, к сейчас всесильному и опасному, но стоящему на глиняных ногах Комитету, к изнывающему и задыхающемуся под тяжестью собственной неподкупности Максиму Робеспьеру. Демулен расправил плечи, глубоко вздохнул и спокойно, без сожалений отвел взгляд от дома, который он видел в последний раз.
Эро де Сешель: - Ах да, я и забыл про полевые цветы! - отозвался Мари-Жан. - Розы! Прощай - алая роза, госпожа М... Прощай, белая роза, госпожа А... Право, Фабр, сейчас я попрощался с ними обеими с легкостью. Мог ли я думать, что так будет? Быть может, моя Адель вдохновит кого-то увековечить ее красоту!.. Фабр, как вам кажется, какими нас запомнят? - Сейчас тщеславие Эро было скорее философского оттенка.
Эглантин: - Драными, пожеванными и ужасно неопрятными, - предположил Фабр. - Впрочем, для Жоржа это является обычным состоянием, так что никто не удивится и не возмутится. А про вас скажут: "Что же до Эро, он, как обычно, сидел с таким видом, будто ему глубоко наплевать на весь Париж и Конвент, вместе взятые. Наверняка вспоминал Версаль и думал, что надо было сматываться в эмиграцию". Что же до меня... - он дернул плечом, поудобнее ухватившись за шаткое ограждение. - Весело жил, нелепо помер, растратил талант и деньги впустую, о чем ничуть не жалеет. Да, я ни о чем не жалею! - последнюю. фразу он прокричал в полный голос, адресуясь скорее не толпе, а небу над ней и крышами.
Эро де Сешель: - О, значит, думать обо мне будут неверно, - проговорил Эро. - До определенной степени. Эмиграция! Уехать из Парижа? Отречься от всего, что было твоим? Скрываться под чужим именем? Никогда! Скажу вам, рискуя показаться сентиментальным, что я также не жалею ни о чем - о, конечно, я сделал бы что-то по иному... доведись такая возможность. Но самую малость. - Взгляд Сешеля был сейчас спокойным, даже мягким.
Дантон: - А о чем можно жалеть в нашем положении? - вмешался Дантон. - Мы прожили такую жизнь, что дай бог всякому. Мы кутили, баловались с девочками, рисковали, интриговали, падали и поднимались снова, вершили великие дела... А впереди нас ждет бессмертие!
Эглантин: - Гильотина нас ждет, - сварливо напомнил Фабр. - И кладбище на Шалотт. Омерзительное местечко. Сбрасывают гробы прямо в ров. Я как-то сходил, полюбовался на свое будущее пристанище.
Эро де Сешель: - Удивительно, что мы действовали схожим образом. Наблюдая подобные процессии, я пришел к выводу, что умирать тоже можно учиться. Это агония Республики!..
Камиль Демулен: - Они все... Все эти люди убивают не нас, а б-будущее. Я уверен, что комитетчики за все поплатятся, - кивнул Камиль. Он безуспешно старался сдуть с лица лезущую в глаза прядь непривычно коротких волос. - И повторят наш путь. Не знаю, когда это случится, но это обязательно произойдет.
Эглантин: - Смотрите-ка, Камиль решил податься в пророки, - не без ехидства заметил Фабр. Улица Сент-Оноре была достаточно длинной, доходившей почти до самых садов Тюильри, а сейчас она казалась просто бесконечной. Создавалось впечатление, что повозки с эскортом движутся все медленнее, из-за запрудившей улицу толпы, опасливо жмущейся к стенам домов и все же пришедшей посмотреть на зрелище. На каком-то очередном перекрестке случился маленький инцидент: сквозь гул толпы прорезалось отчетливо и громко выкрикнутое имя. - Фабр! Франсуа! Мы здесь!.. Их было видно всего мгновение, пока повозка катилась мимо - двое мужчин и женщина, умудрившиеся забраться на оконную решетку какой-то лавки в первом этаже, и тем самым оказавшихся над головами зевак. Женщина отчаянно махала платком - белый лоскуток исчезал и появлялся, исчезал и появлялся... Толпа качнулась и переулок скрылся, прежде чем Фабр успел толком разглядеть, кто это был и сумел откликнуться.
Эро де Сешель: - Фабр, кто это был? - спросил Мари-Жан. - Может быть, ваши друзья-актеры? Они назвали ваше имя - что характеризует их как людей свободолюбивых, истинно свободолюбивых. А свобода - она сильней законов, как и любовь.
Верховное Существо: Приговоренные отчаянно бодрились и шутили, а тяжелая повозка уже выкатилась на забитую народом площадь Революции. Не смотря на довольно ранний час здесь собралось множество людей. Толпа шумела и заметно волновалась, оскорбительные выкрики в адрес Дантона перемежались невнятным, но каким-то растерянным ропотом. Повинуясь приказу национального гвардейца во главе процессии, охрана плотнее сдвинула ряды вокруг телеги. - Расступитесь, расступитесь, граждане парижане, дайте проехать! - надрывался возница, направляя лошадей через людское море в сторону возвышающегося в центре площади досчатого помоста с гильотиной, возле которой скучали несколько человек - Сансон с помощниками.
Дантон: - Ну вот и приехали, - жизнерадостно прокомментировал Дантон. - Дело движется к развязке, друзья. Он не бодрился - просто старался не заглядывать в себя, чтобы не обнаружить вдруг ни страха, ни жалости к себе. Надо просто отключить все глубокие чувства, не думать ни о смерти, ни о вечности, ни о любимой жене и детях, ни даже о республике. Только так и можно выдержать.
Камиль Демулен: Камиль зачем-то задержал дыхание, с болезненным любопытством разглядывая очертания гильотины на фоне по-весеннему ясного и чистого неба. "Как красиво", подумал он и тут же испугался собственных мыслей. Только бы снова не сорваться... Повозка не проделала еще и четверти пути до помоста, как там началось какое-то видение. Демулен побледнел и пошатнулся, однако на сей раз опасения его оказались напрасны. Впереди была последняя маленькая отсрочка. На плаху в эту минуту входили те, кого привезли на первой телеге. Они выехали из Консьержери на несколько минут раньше повозки с Дантоном.
Эро де Сешель: Когда торговые ряды закончились, Эро, ощущая известное равнодушие к происходящему, осознал, что его умонастроение двойственно: он до последнего отдавался впечатлениям, подобно тому, как человек, чья жизнь разрушена, не может не залюбоваться закатом, выйдя вечером из дома. Или же любование закатом в подобной ситуации – привилегия не всех? Так или иначе, сейчас было утро, а не вечер, и любоваться пришлось не красотами природы, а совсем иным видом. Надеясь, что он выглядит хотя бы относительно свежим, Мари-Жан с долей странного для человека в его положении интереса посмотрел в сторону гильотины.
Лазар Карно: Генерал Карно появился на площади Революции ещё до того, как на неё привезли дантонистов. До этого он уже успел нанести Луизе визит. она попросила его, чтобы лазаррассказал ей о последних моментах жизни Жоржа. Карно согласился. Всю дорогу он думал о том, как потом донести до детей,что папы больше нет. С этими думами он прибыл в сопровождении только двух адьютантов на площадь. Гвардейцы приветствовали его, народ взирал на самого Организатора побед, который прибыл сегодня на площадь, чтобы быть рядом с народом. Карно озирал народную толпу и кутался в плащ. Пробравшись через толпу поближе к эшафоту, он стал оглядывать гильотину, на которой вот-вот будет казнён его соперник. Карно усмехнулся и поправил свою знаменитую роскошную шляпу - он не собирался скрываться от тех, кто скоро будет отправлен на тот свет. Насвистывая про себя какую-то военную песенку, Лазар вглядывался вдаль. Наконец, телеги с осуждёнными прибыли и Лазар сразу же узрел среди сидящих в одной из них Дантона. "Ах, Жорж-Жак, - подумал он про себя. - Вот и спета твоя песенка!"
Эро де Сешель: Профиль всадника поодаль показался Мари-Жану знакомым - уж не Карно ли? Некстати пришла на ум одна из бесед с д'Эспаньяком. Тогда несколько бокалов вина способствовали тому, чтобы Эро дал волю своим опасениям. Его знакомства выдаются за заговор, по неведомой ему причине распространявшаяся после заседаний Комитета информация - повод считать его шпионом. Почему его, находившегося в то время на Рейне, а не Карно, к примеру? По паре высказываний Робеспьера можно сделать вывод, что он не вполне доверяет надежности бравого генерала. Почему предпочли обвинить его? Потому что Карно более нужен, не так ли? Ах, какой был скандал о передаче сведений Испании! Разумеется, ему нечего было возразить против того, что необходимая информация была прислана в письме. И разумеется, он уничтожил все бумаги, чтобы скрыть улики от революционного правосудия! А та интрижка с Николетт… Право, это было совсем другое и много позже! Странно, но об этом небольшом происшествии Комитеты, похоже, ничего не узнали. Эро отвернулся и стал смотреть на небо. Кто знает, вдруг сюда явится Сен-Жюст? Эта встреча была бы величайшей несправедливостью. Может так называемый предатель родины умереть спокойно? Но «Фениксу Конвента» было не суждено в ту минуту вновь углубиться в свои мысли. Телега проехала еще немного, и Эро заметил д’Эспаньяка, продвинувшегося на несколько шагов к эшафоту. - Жорж... - Он и сам не знал, что хотел сказать. И замолчал.
полная версия страницы