Форум » Дело Дантона (игра завершена) » 093. Консьержери, камера приговоренных, перед рассветом 15 жерминаля » Ответить
093. Консьержери, камера приговоренных, перед рассветом 15 жерминаля
Верховное Существо: Продолжение треда Консьержери, камера приговоренных, вечер-ночь 14 жерминаля. После ухода Робеспьера и Фабра. Чуть позже Фабр возвращается.
Ответов - 112, стр:
1 2 3 All
Камиль Демулен: Только когда дверь захлопнулась во второй раз, Камиль очнулся от летаргии и обвел камеру безумным взглядом. Несчастного била крупная дрожь, минута гордости и торжества миновала, и Демулену снова хотелось жить. А до рассвета оставалось всего несколько часов. - Жорж, Эро, - испуганно прошептал он, - Это ожидание невыносимо.
Дантон: Дантон без слов положил руку на плечо Камиля. Брр, лучше даже не пытаться представить себе, каково ему сейчас.
Камиль Демулен: Журналист взглянул на Дантона, но затем снова повесил голову и принялся жевать и без того в кровь искусанные губы. Демулен впервые в жизни не просто открыто пошел против Робеспьреа (противостояние началось еще в конце осени), но, что не укладывалось в голове, одержал верх на самим Неподкупным. Это было для Демулена величайшим потрясением. Если бы не страх перед смертью, он был бы сейчас на вершине блаженства. Причудливая смесь торжества и отчаяния буквально сводила с ума. Камиль закрыл лицо руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону.
Дантон: - Люси, - Дантон обхватил Демулена за плечи крепче, заставляя остановиться. - Прекрати, пожалуйста. И так тошно. Ты слышишь меня, люси? Успокойся. Эро, у него, кажется, истерика...
Эро де Сешель: Очнувшись от своих мыслей, Сешель печально взглянул на Демулена: - Эти часы мучительнее финала, друг мой, но и они будут легче, если ты станешь думать об этом просто как о конце долгого странствия. - Он улыбнулся, сменив тон: - В кои-то веки я говорю серьезно, что за странность!
Камиль Демулен: Камиль вымученно улыбнулся и снова попытался отвернуться. Сотоварищам по несчастью сейчас не до него, это он понимал. Но те продолжали его утешать. Но от этого на душе становилось еще более пакостно.
Эро де Сешель: Эро между тем негромко продолжил: - Камиль, человека ведут странные пути. Не ведая сам того, он питает безумные надежды, желая чуда и не думая о том, будет ли целебно это последнее упование. Мир так устроен, что в нем радость и боль души соседствуют бок о бок. Нам всем нужно будет показать, что мы умеем принять неизбежное.
Камиль Демулен: - Иного нам и не остается, - вынужден был признать Камиль.
Эро де Сешель: Мари-Жан с улыбкой взглянул на Дантона. Журналист выглядел уже лучше, а если внутреннее и не соответствовало внешнему, то все же Демулен, как хотелось надеяться Эро, отвлекся от терзающих его душу переживаний. Продержится он так до конца?
Эглантин: Переход из темы Консьержери, тюремный двор. ...Фабр не видел, куда и как ушел Макс Неподкупный. И не знал, смотрела ли ему вслед Беатрис - он ушел, не оглядываясь, зная, что в противном случае не выдержит, рванется к ней, пытаясь продлить это свидание еще хоть на пару мгновений. Но все, что ему осталось - это его достоинство, рваный и никуда не годный плащ, единственная защита и укрытие. Коридоры, лязг замков, звуки спящей тюрьмы. Поворот, отдельный короткий пустой коридор, камера Дантона и его сторонников, которым осталось всего несколько часов жизни. Скрип ключа в замке, скрип вытаскиваемого засова, шаг через порог. Дверь захлопнулась. Никто из заключенных не спал, три пары глаз с разных сторон уставились на него. Эглантин стоял около дверей, не в силах отделаться от мысли - все, произошедшее только что, было сном. Не было ни Беатрис, ни Макса с его злобой и местью, ничего не было. Ему все приснилось. Он мог обманывать других, а вот себя - никак не получалось.
Камиль Демулен: - Где ты был? - спросил Демулен, все так же сидящий на узкой койке подле Дантона.
Эро де Сешель: - Поддержу Камиля. В такой момент у вас могут оставаться от нас политические секреты, но не любовные, - добавил Эро, заподозрив неладное - для него всегда были характерны дурные предчувствия. Впрочем, куда уж дурнее... И таков уж он был - вновь не удержался от затейливого оборота…
Эглантин: - Во дворе, - несколько туповато, но исключительно точно и по существу дела ответил Фабр. - Во дворе Консьержери. Он наконец оторвался от двери, сделав пару шагов к своей койке и рухнув на нее. Нет, все было. И прикосновения Беатрис, и ее губы, и пришедший полюбоваться на устроенное им представление Максимильен - все это было. и бесполезно отрицать. - Я встречался с моей женой, с Беатрис,- медленно выговорил Фабр.
Камиль Демулен: Камиль удивленно приподнял голову: - Неужели наш комендант решил завтра составить нам компанию на площади Революции? - хмыкнул он. - Такие свидания здесь не положены, - пояснил Демулен.
Эро де Сешель: - Что ж, это будет уроком всем нам за неверие в своеобразную милость Верховного Существа, которое так чтит Неподкупный. - Эро подошел к койке, дотронулся холеной рукой до плеча Эглантина. - Вы же рады, Фабр? - осторожно спросил он. - Это лучше, чем ничего, учитывая весьма сильный характер вашей супруги.
Эглантин: - Я думаю, комендант тут не при чем... И вот тут-то его и накрыло - почти одновременно с прикосновением Эро, а может, именно из-за этого дружеского жеста. Резко, мгновенно, с головой - темной и удушливой волной неожиданно накатившего отчаяния. Все, все было кончено - и жизнь, и любовь, и сколько бы он не гордился тем, что оставил последнее слово за собой, это не имело значения. Макс будет жить дальше, а они умрут. Очень скоро. Рывок веревки, свист, глухой удар - все. Если Макс и хотел отомстить, он своего добился. Фабр зажмурился, и, точно переломившись пополам, упал на свою койку. Ткнулся лицом в суконный рукав куртки, отчего-то пахнувший дымом, отгородившись от всех, оставшись наедине со своей болью. Если бы он мог, он бы разрыдался - но слез не было, только тихий, почти беззвучный вой.
Дантон: -Нет, я попрошусь в отельную камеру! - не выдержал Дантон. - Вы все хотите с ума меня свести?! Фабр, прекрати стенать из-за того, что не изменишь! Слушайте меня все! - он вхлопнул в ладоши. - Мы уже покойники, ясно вам? Мы умерли еще сегодня днем. Прекратите оплакивать себя. Нам надо думать о том, какими мы выйдем завтра.
Камиль Демулен: От этого завывания Камиль дернулся и с отстраненным любопытством уставился на скорчившегося на койке бывшего актера. Ну что же... Хотя бы Фабр знает, каково сейчас Демулену. Камиль не испытывал к сотоварищу никакой жалости. С жестокостью ребенка он был рад, что кто-то разделяет его горе, горе последнего расставания с теми, кого когда-то любил. Когда-то, поскольку они уже все почти мертвы.
Эглантин: Голоса долетали откуда-то издалека, да они и не имели значения. Фабр не ждал слов утешения - скорее всего, он набросился бы с резкостью на любого, кто попытался бы его успокоить. Ему нужно было перетерпеть эту неожиданную боль осознания, свыкнуться с ней, сделать ее своей частью и принять ее в сердце своем. Постепенно он затих, подтянул под себя ноги и остался лежать в такой позе, неловко свернувшись на слишком короткой для него койке и по-прежнему закрывая лицо сгибом локтя. Ему было все равно, смотрят ли на него друзья и о чем думают - сейчас он жил только своими ощущениями, вынуждая себя смириться с тем, что завтра грядет его последнее представление. Он отыграет его достойно, потому что иначе нельзя - он опозорит сам себя и сотоварищей. Может, он даже вздремнет до наступления рассвета, пытаясь собраться с оставшимися силами.
Эро де Сешель: ...Качнув головой, Эро сложил руки на груди и встал чуть поодаль от Фабра. - Жорж, все в этой обители внушает подобные мысли, - не сразу откликнулся он на слова Дантона. - Высшие силы, вне сомнения, даровали - или в скором времени даруют - каждому из нас известную мудрость.
Дантон: - Да? - с сомнением спросил Дантон. - Что-то незаметно, чтобы кому-то из нас была дарована мудрость. Один рыдает, другой воет... Как вам не стыдно, друзья? Вспомните только ваши клятвы умереть за свободу. Вот за нее мы и умираем.
Эглантин: - Да умираем, умираем, - Фабр заставил себя приподнять ставшую очень тяжелой голову. - Сслез на его глазах не было, и он надеялся, что ему удалось вернуть лицу привычное выражение. - Будьте спокойны, Жорж. Я не собираюсь публично рыдать и каяться. В конце концов мне, в отличие от вас, уже приходилось торжественно умирать на публике, - он бледно улыбнулся. - Говорят, неплохо получалось.
Дантон: - Вот видишь, - кивнул Жорж Жак, - у тебя хотя бы есть опыт. С твоего позволения, мы все будем равняться на тебя.
Эглантин: - Ну вот еще, делиться бесценными опытом с профанами навроде вас, которые даже ни разу не удосужились явиться на представление, - Фабр поерзал на слишком жесткой скамье, пытаясь устроиться поудобнее. - Впрочем, нет. Камиль как-то изволил меня раскритиковать, а Эро выпросил десяток бесплатных билетов для своих подружек.
Эро де Сешель: - Дюжину, Фабр, - с улыбкой уточнил Эро. - В подобных цифрах следует быть особенно точным, не то вы рискуете обидеть собеседника.
Камиль Демулен: До сих пор Камиль старался не думать о том, что ждет их завтра. Старательно отгонял эти мысли подальше. - Не не смогу, - прошептал он вмиг побелевшими губами. - Я бы предпочел (если это и так неизбежно) умереть здесь. Я н-не смогу смотреть на беснующуюся толпу вокруг позорной телеги.
Эро де Сешель: - Смерть придет с солнцем, подобно заре, - предстоит всего лишь еще одна прогулка, к тому же, не пешком. Если кому-то будет любопытно это зрелище - что с того? Каждый имеет право на свою долю развлечений, - почти меланхолично заметил Эро, пытаясь удержать Демулена от нового всплеска эмоций.
Камиль Демулен: - Развлечений?!! - взвыл Демулен вскакивая с места. - Ты согласен стать развлечение для этих плебеев, что еще вчера рукоплескали нам, а завтра с улюлюканьем проводят на эшафот?!! Если тебе это доставляет удовольствие - в добрый путь. А я так не хочу! Я не хочу этого позора, я его ен заслужил!
Эро де Сешель: Всплеск, напротив, последовал, и Мари-Жан мысленно воззвал к высшим силам, о которых уже упоминал ранее. Одно слово… определенно, под конец ему изменяют его тонкие дипломатические способности. - Что в этом позорного, если ты этого не заслужил? - меланхоличный тон Сешеля сменился удивленной (и искренней, кто бы что ни думал) интонацией. - Камиль, разве ты не видел подобных процессий раньше? Жорж и Фабр правы - все точь-в-точь как на сцене. И искусство умирать - не хуже прочих видов искусств, в том числе искусства публицистического.
Камиль Демулен: - Искусство? - заламывая руки, Демулен метался по камере. - Это просто насмешка. Я не хочу умирать, не хочу... У меня семья и ребенок. У меня столько планов, столько несделанных дел... Не хочу... Но должен это сделать, я знаю. Я согласился на это. Но п-почему моя п-последняя жертва будет освистана и оплевана чернью? Темные л-людишки! Мне горько сознавать, что то, что я делаю д-дня них, дня Франции, в которой будут жить они (но не я!)... Этого никто никогда не оценит. И про визит Макса... гражданина Робеспьера не узнает никто, кроме пары тюремщиков, которые никому об этом не расскажут. я не хочу умирать, зная, что останусь в памяти людей мелкой сошкой, б-безликой фигуркой на шахматной доске ре...революции. Демулен в отчаянии прижался лбом к оконной решетке. Там, над крышами спящего города, медлено занималась заря.
Эглантин: - И в учебниках истории твою фамилию напишут с ошибкой, - тихонько пробормотал Фабр, вздохнув при виде печального зрелища. Может, он сам не был образцом сдержанности, но Камиль совершенно не умел держать себя в руках, мгновенно переходя от надежды к беспредельному отчаянию. Он выплакал свои слезы, и, если даже не смирился с грядущей участью, но пытался принять ее. "Пока мы есть - смерти нет, когда она придет - нас не будет". Да, будет страшно и унизительно, будет мгновение боли - а потом не будет ничего. - Зато мы оценим тебя по достоинству, Камиль. Можешь не сомневаться.
Камиль Демулен: Камилю не хватило сил ответить. Безнадежно махнув рукой, он жадно вглядывался в светлеющий небосклон. Ночная темнота становилась какой-то прозрачной, уже можно было видеть смутные очертания деревьев и домов. Странно, он никогда прежде не обращал на это внимания... - Берег жизни удаляется от меня, - вздохнул он, обращаясь скорее к самому себе, нежели к друзьям.
Эглантин: - Можешь помахать ему рукой, - присоветовал Фабр. - Или тебе спеть что-нибудь об уплывающих за горизонт кораблях?
Эро де Сешель: Вздохнул и Эро. - Фабр, многие образы бывают весьма вдохновляющими, - тактично ответил он за Демулена.
Эглантин: - Образ падающего лезвия, к примеру, - съежившееся где-то внутри горе сделало Фабра не в меру злоязыким. - Или образ ножниц. Ч-черт, как подумаю о местных парикмахерах, так в дрожь кидает, - приподнявшись на локте, он мотнул головой, каштановые пряди, нуждавшиеся в лохани горячей воды, взлетели и упали на плечи.
Эро де Сешель: Вот сейчас Мари-Жан всерьез испугался, что несчастного Демулена успокоить не удастся. Он и сам ощутил неприятный холодок, пробежавший по спине. - Отчего же, Эглантин? Разве что боитесь, что они испортят вашу артистическую стрижку? - как-то равнодушно парировал он. - И вы еще упрекали меня в самолюбовании!
Камиль Демулен: - К-каке еще парикмахеры? - вяло поинтересовался от окна Демулен. Дрожа при мысли об эшафоте, Камиль совершенно позабыл, что сперва их ждет иная процедура. Приговоренным обрезают волосы и воротники рубах. Чтобы не затупился нож гильотины...
Дантон: -Помощник Сансона, - объяснил Дантон. - Самый модный парикмахер в Париже. Все герцоги и герцогини стригутся у него, и даже сама Мария Антуанетта не побрезгвоала его услугами.
Камиль Демулен: Камиль растеряно моргнул, непонимающе уставившись на Дантона. Наверное, Жорж пошутил, хотя и очень странно. Демулен на всякий случай неуверенно улыбнулся.
Эро де Сешель: Мари-Жан невольно поморщился. - Сегодня он удостоит сей ответственной процедуры и кузена графини де Полиньяк.
полная версия страницы