Форум » Дело Дантона (игра завершена) » 084. Процесс Дантона, день второй и последий. 14 жерминаля » Ответить
084. Процесс Дантона, день второй и последий. 14 жерминаля
Верховное Существо: место действия: Дворец Правосудия. Второй день заседания по делу Дантона и его сообщников решено было начать спозаранку. Никто толком не знал, кто первым вынес подобное предложение, но судьи и присяжные из Революционного трибунала с надеждой поглядывали на пустующие места генерального прокурора и подсудимых. Раз такая спешка, значит появились какие-то новые сведения и улики, позволяющие поскорее заткнуть Дантона... Затягивать опасный во всех отношениях процесс не хотелось никому.
Эро де Сешель: …Когда Эро сел на скамью подсудимых, он вновь углубился в свои мысли. Прежние удовольствия начинали тускнеть, терять свою ценность. Одновременно он с удивлением осознал, что готов признать все это прошлой жизнью. Увидит ли он вновь свою красавицу Адель? Или страх в глазах женщины, смертельно боящейся за себя - графиня Адель Бельгард! любая на ее месте боялась бы - и за него так и не сменится безмятежной радостью? Пусть он не сковывал себя обязательствами - но это совсем не означает, что он ее не любит. А теперь он здесь. Значит ли это, что его жизнь зашла в тупик? Он стал терпеливо ждать начала, не испытывая потребности отвлекаться сейчас на воспоминания о прошлом или страхи в отношении будущего. И в самом деле, второй акт.
Беатрис Ларошдрагон: Идея с дачей показаний и прежде казалась Беатрис не особенно удачной, но в утро, когда она собиралась в Трибунал, чтобы со свидетельского места и под присягой возвести поклеп на Дантона, гражданке Ларошдрагон стало совсем скверно. Беатрис никогда не обидела намеренно ни одно живое существо, всегда избегала даже нечаянно задеть кого - то неосторожным словом, а тут... "Я делаю это ради Франсуа, - твердила она себе, - если это не сделаю я, то мое место может занять жена любого другого обвиняемого, чтобы спасти своего мужа..." Но в глубине души она понимала, что Эглантин сможет ее понять, но не простить.
Эглантин: Это было даже как-то удивительно. Фактический полупустой зал Трибунала, из-за отсутствия сидящего на расположенных амфитеатром скамьях и постоянно галдящего народа кажущийся громадным, да нервно перешептывающиеся присяжные. Гражданин прокурор Тенвилль покамест отсутствовал, и ни одной личности из КОСа в поле зрения тоже не наблюдалось. Жорж-Жак прошествовал в загончик для подсудимых, точно на свое место в Конвенте, плюхнулся - скамья жалобно скрипнула - и послал в сторону присяжных столь грозный взгляд, что перешептывания очень быстро стихли, сменившись деловито-показным шуршанием бумагами. Эро странно притих, задумавшись и уйдя в себя, Демулен нарочито бодрился. Остальных обвиняемых еще не доставили. От нечего делать Фабр облокотился на дубовую оградку, рассматривая полупустой зал и гадая, какую пакость им подкинут сегодня. Он ни за что бы не признался, что его несколько беспокоит ситуация с многострадальной Компанией и этим грешным протоколом о ее ликвидации, оформленным в нескольких вариантах. Он был уверен, что уничтожил все черновые записи, но кто его знает... Прокурор тогда размахивал у него перед носом какой-то откровенно липовой бумаженцией, и кто его знает, что у них там еще есть в запасе... Арестованные ранее, пытаясь спасти себя, могли наговорить такого... А, ерунда все это. Сейчас они на коне, им нужно продержаться несколько часов и разнести все обвинения оппонентов в пух и прах. Потому что и обвинять-то их фактически не в чем, что вчера было убедительно доказано. Бедный Сен-Жюст. Это было не выступление, а самая натуральная рыночная склока. Припомнив вчерашнее, Эглантин еле слышно хмыкнул себе под нос. Глянул на высокие двери Трибунала - нет, никого, ни охраны с арестованными, ни прокурора, ни зрителей. Странно.
Дантон: Дантон с вялым любопытством оглядывался по сторонам. Ему не понравилось, что так мало народу. Жорж Жак привык к большой толпе, к шуму и к грому, он чувствовал поддержку толпы, заряжался ее энергией. Сейчас слишком рано, черт побери. Тут он заметил на свидетельских местах знакомое лицо. Точнее, милое личико. - Фабр! - Дантон слегка подтолкнул Эглантина локтем. - Это не твоя ли красотка?
Эглантин: - И эти люди обвиняют меня в том, что я якобы всегда и повсюду высматриваю хорошеньких женщин... - начал было Фабр, но осекся. Ибо, повернувшись в сторону указанных свидетельских мест, и в самом деле обнаружил там свою свежеиспеченную супругу, подругу и предмет мечтаний в камере Консьержери - бывшую мадемуазель Ларошдрагон, ныне полноправную гражданку Фабр. Обитательница квартиры на улице Фавар скромно и одиноко сидела на самом краю длинной скамьи, закутавшись в какую-то нелепую шаль и глядя себе под ноги. Фабр зажмурился и потряс головой. Видение не исчезло. Беатрис собственной персоной сидела в зале Трибунала на свидетельских местах. - Моя, но что она здесь делает, ума не приложу... Но мы сейчас это узнаем. На мгновение сердце сжало холодом: неужели Беатрис не послушала его, начала предпринимать какие-то действия? Нет, она вполне могла придти сюда, почему бы ей не придти, но отчего она уселась на места для свидетелей? Она же ничего не знает, да и не может знать, единственный раз, когда она сталкивалась со всей их компанией - два дня тому, когда ее дом стал местом сбора сторонников Дантона... Пользуясь попустительством оробевшей стражи, Эглантин просто-напросто привстал со своего места и выкрикнул: - Беатрис! В полупустом зале его голос прозвучал звонко, резко и отчетливо.
Беатрис Ларошдрагон: Она заставила себя поднять голову и посмотреть в сторону скамьи подсудимых - Франсуа вопросительно улыбался, неотрывно глядя на нее и явно отказываясь верить своим глазам. Жгучий стыд заставил Беатрис покраснеть до кончиков ушей, о, если бы она могла провалиться сквозь землю, только чтобы не видеть его лица, когда ее вызовут для свидетельства! Беатрис через силу улыбнулась мужу, понимая, что нисколько не проведет его этой уловкой - Фабр был недурным актером, и обман чуял безошибочно.
Верховное Существо: Председатель Трибунала гражданин Эрман вошел в зал суда очень вовремя - как раз в тот момент, когда подсудимый попытался установить контакт с важной (и, собственно говоря, единственной) свидетельницей. А это было совершенно недопустимо. Он мог переубедить свидетельницу давать показания, да и вообще мало ли что? Эрман кинулся к председательскому месту и зазвонил в колокольчик. - Тишина! Тишина должна быть в зале суда! Председатель с тоской оглядывал зал. Где Фукье? Где остальные подсудимые? Что за бардак?! Самый позорный процесс века, вот уж воистину.
Эглантин: - Да подите вы, будет вам тишина! - нахально и совершенно бездумно отмахнулся от трезвонившего над ухом колокольчика Фабр. И судилище, и председатель со своей звенелкой, точно позаимствованной у школяров - все это не имело значения. Важна была лишь вымученно улыбающаяся Беатрис, чье личико цветом и в самом деле напоминало пунцовую дижонскую розу. - Беатрис, поди сюда, быстро! Что ты тут делаешь, а, золотце? Марш домой!
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис охотно бы повиновалась мужу своему, как и заповедано в Священном Писании, но было слишком поздно идти на попятный. Вернее, если бы ей взбрело прямо сейчас взять свои слова обратно, из этого зала она отправилась бы прямиком в Консьержери. Недаром говорят - коготок увяз, всей птичке пропасть... И она только покачала головой, все с той же жалкой, виноватой усмешкой.
Верховное Существо: - Я предупреждаю! - Эрман продолжал звенеть в свой колокольчик. - Подсудимые, проявляющие неуважение к Трибуналу, будут лишены слова и удалены из зала! - Где Фукье? - шепотом обратился он к судебному приставу. - Разыщите его срочно!
Эглантин: - И замечательно! Будете судить пустое место, это так увлекательно, ведь оно не может сказать ни слова в свою защиту! - на Фабра, что называется, нашло. Беатрис не должно здесь быть, но коли она здесь - значит, она вляпалась. Его дорогая и бестолковая Беатрис вляпалась по самые уши, и ее нужно было вытаскивать. - С каких это пор суд рассматривает показания близких родственников подозреваемых, а? Вообще-то Эглантин не знал в точности, есть такая статья в кодексе революционного правосудия или нет. Законы в последнее время менялись, в точности уподобившись флюгеру под сильным ветром. А Фабр свято верил в то, что если храбро переть вперед напролом, громко вопить и заглушать оппонентов, то непременно одержишь верх. - Так что быстро уберите отсюда эту бестолковую женщину!
Фукье-Тенвиль: Общественный обвинитель Фукье-Тенвиль шел на нынешнее заседание Трибунала не в лучшем состоянии духа и тела. Обильные возлияния и прочие излишества, коим он предавался накануне, не прибавили ему бодрости. По сердитому взгляду, который при его появлении метнул на прокурора председатель суда гражданин Эрман, Тенвиль сообразил, что изрядно опоздал. Морщась от пронзительного звона председательского колокольчика, прокурор занял на свое место и оглядел зал. Отсутствие публики его порадовало: по крайней мере, сегодня никто не посмеет прерывать его речь свистом и оскорбительными выкриками. При виде скромно сидящей в уголке Беатрис прокурор удовлетворенно хмыкнул. Затем Тенвиль перевел взгляд на скамью подсудимых и только теперь заметил отсутствие Демулена и некоторых других обвиняемых. - Где же остальные? – шепотом поинтересовался он у Эрмана.
Эро де Сешель: - Фабр, - тем временем негромко спросил Эро, подняв тонкие брови, - чего ты хочешь добиться? Привлекая излишнее внимание к этой особе… Ее показания выслушают без нашего согласия.
Беатрис Ларошдрагон: Упомянутая особа, между тем, принишкла, как мышь под веником, понимая, что теперь уже Франсуа готов натворить дел, чтобы оградить ее от участия в этом кошмарном процессе.
Эглантин: - Я хочу, чтобы ее выставили отсюда, потому что... Да просто потому, что она все равно не может сказать ничего толкового и ей нечего тут делать! Нет у нее никаких показаний и быть не может, - огрызнулся Фабр на слова Эро. - Она моя жена, стало быть, не может свидетельствовать ни за, ни против меня... И я не понимаю, как она вообще тут очутилась, я же просил ее сидеть дома и не высовываться за дверь. Эти женщины нас с ума сведут своим своеволием... В зале тем временем появился грозный прокурор - явно страдавший жутким похмельем и кривившийся. - Эй, охрана, сделайте же полезное дело, принесите грозе Республики рассольчику! - не удержался Фабр. - Не то он спутает свои протоколы и зачтет заготовленное обвинение против Неподкупного, а не против нас.
Эро де Сешель: Эро сложил руки на груди, вновь смотря прямо перед собой. - Ах, да! И право, что она здесь делает!.. Что мы все здесь делаем! Удивительный в своей странности день, - тихо, но с сарказмом ответил он. - Сделайте одолжение, Фабр, - Мари-Жан незаметно для себя перешел на «вы», - угомонитесь. Дантон пока молчит.
Эглантин: - Он бережет силы для решающего выступления, своим безмолвием предоставляя нам право первого слова, - Фабр явно не собирался успокаиваться или вести себя, как подобает арестованному. - А коли наши судьи предпочитают помалкивать, а обвинитель явственно страждет от головной боли, то отчего бы нам не высказаться? У нас вроде как свободная республика и самый справедливый суд в мире, не так ли?
Фукье-Тенвиль: Тенвиль метнул на Эглантина свирепый взгляд. - Советую вам воздержаться от оскорблений в адрес служителя закона, гражданин Фабр! - огрызнулся он (хотя мысль о рассоле была отнюдь не лишена привлекательности). - Не усугубляйте свое и без того шаткое положение. Итак, ближе к делу. Обвинение просит у гражданина председателя разрешения вызвать первого свидетеля.
Дантон: Дантон меж тем размышлял. Присутствие гражданки Фабр ему очень не нравилось. Правда, он несколько успокоился, когда огляделся и убедился, что в зале суда нет Луизы, а также Люсиль Демулен и других жен. Значит, эти сволочи сумели обработать только эглантинову супругу... Тут он услышал, что прокурор требует свидетелей, и грозно поднялся с места. - Одну минутку, граждане. Я, кажется, слышал слово "свидетели"? Где они, эти свидетели? Я ничего не имею против них, более того, я вчера целый день драл глотку, требуя вызвать в суд депутатов Конвента Фрерона, Лежандра, Бурдона, Тальена и других. Председатель должен знать имена - он делал вид, что записывает. Так где, я спрашиваю, свидетели? Что? Вон там перепуганная гражданка, одиноко сидящая на этой большой скамье, и есть свидетель?! Это позор!
Эглантин: - Это не позор, а моя жена, - уточнил Фабр. - Жорж, выбирайте выражения. И пусть кто-нибудь мне внятно объяснит, как бедная девушка оказалась тут. А-а, она, должно быть, призвана заменить всех перечисленных вами, Жорж, личностей. Должно быть, у них приключилось несварение желудка и разлитие черной желчи, по каковой причине они и не смогли сюда придти. Или им просто нечего сказать. Эй, доблестный слуджитель закона, растолкуйте мне, в чем вы видите нанесенное вам оскорбление. Это кислое выражение на вашей физиономии есть не не следы вчерашнего загула, а следствие тяжких дум о будущем родины? Может, у меня и тяжкое положение, зато у меня хотя бы голова не болит. Болит-болит-болит, - добавил он скороговоркой, полюбовавшись на страдальческую гримасу Тенвилля.
Верховное Существо: Председатель снова принялся энергично звонит в колокольчик. - Тишина! Обвиняемые, вам не давали слова!
Эглантин: - А нас ни в чем и не обвиняли! - немедленно нашелся с контраргументом Эглантин, настроившийся хорошо поскандалить, не давая ни судье, не общественному обвинителю начать толком свою речь. - Так что это еще вопрос, кто тут обвиняемый! И не поменяемся ли мы завтра местами, граждане!
Верховное Существо: В ответ на имровизацию Фабра раздались аплодисменты - правда, довольно жидкие, но лишь оттого, что публики было мало. Председатель Эрман снова затряс колокольчиком. - Молчать, или я велю очистить зал! Подсудимый Фабр, прекратите паясничать. Вам было предъявлено обвинение в заговоре против народа Франции и попытке ниспровержения республиканского строя, и вы это знаете не хуже меня! Гражданин Эрман устало вытер пот со лба. Жуткий процесс. Даже Эбер, от которого всего можно было ожидать, перед лицом Трибунала как-то сник и вел себя смирно. А этим подсудимым хоть рот кляпом затыкай. А из Комитета общественного спасния приходят грозны указания. Это же невзможно, в самом деле!
Эглантин: - Подсудимый Фабр всего лишь пытается защитить свое честное имя и опровергнуть возводимые на него поклепы, - Фабр не собирался никому позволить заткнуть себе рот. - И вообще, гржданин председатель, предъявить обвинение может кто угодно, кому угодно и в чем угодно - хоть в попытке... гхм... насильственного содомирования гражданина Неподкупного с последующей публикацией описания этого события в "Старом кордельере". Камиль, не надо так нервичать!.. А вот доказать предъявленное обвинение - это уже дело умного человека и следователя... Но умные люди в этом зале сидят на скамье подсудимых, а умные следователи... Ну покажите мне здесь хоть одного умного следователя! Вот прямо пальцем ткните! - И содомированного Робеспьера предъявите в качестве улики! - пискнул из зала хулиган, вовремя сообразивший присесть за спинкой стула и оставшийся неизвестным.
Эро де Сешель: Эро нервно рассмеялся. Фабр желал учинить скандал, он же решил держаться тактики Дантона. - Пусть выступят Лежандр, Ленде, Фрерон!.. - поднял он голову. - О том, о чем вы толкуете, не мог помыслить никто из нас! Это дурная шутка, ни на чем не основанная и невообразимая по глупости и широте фантазии! Кто-то скажет мне, может быть, что подобное можно узреть между строк Конституции, изначально задуманной с целью восстановления монархии? Как же Сен-Жюст и Кутон не распознали моего злодейского замысла? Это смешно, граждане, право, смешно!
Верховное Существо: Так, еще и контрреволюционные выкрики начались... Национальные гвардейцы толкались в зале, наступая зрителям на ноги и ища того, кто позвлил себе упомянуть гражданина Робеспьера в нежелательном контексте. Поднялся шум и гвалт. Председатель звонил в колокольчик, пока не устала рука. - Я последний раз преждуреждаю всех, что велю очистить зал! Пусть это будет первый процесс со времени падения тирании, который пройдет при закрытых дверях, но я на это пойду, если меня вынудят! Подсудимые, сядьте и молчите, пока вам не дадут слова! Гражданин общественный обвинитель, вы собираетесь сегодня начинать?
Эглантин: - Гражданин общественный обвинитель мается похмельем и скудоумием, ибо тщится доказать недоказуемое! - несмотря на постепенно увеличивающийся гомон, Фабру было достаточно слегка возвысить голос, чтобы быть услышанным. - Замечательно! У нас будет процесс при закрытых дверях и отсутствии подсудимых! Это ли не есть лучшее доказательство абсурдности самого действа, а, граждане?
Эро де Сешель: - Жорж, исход этого дела меня уже не слишком интересует, - вполголоса заметил Эро. - Когда предполагается увлекательное разнообразие блюд, а слуги оставляют стол грязным - у меня пропадает аппетит, потому что я понимаю, что могу рассчитывать только на луковый суп или непрожаренное мясо, а это лишает ужин всякой интриги...
Дантон: - Отсутствие всякой интриги было ясно с самого начала, - ответил Дантон, широко зевнув. - Я еще вчера едва не умер со скуки в этом благословенном Верховном Существом судилище. Эй, Эрман! - крикнул он громко. - На сегодня будут судить, или нам можно возвращатсья в камеру? Мы не доиграли партию в кости! Позовете нас, когда наведете здесь порядок и вызовете нормальных свидетелей, договорились?
Эглантин: - А я устал и домой хочу! - капризно заявил Фабр, умудрившийся усесться боком на ограждении. - У меня молодая жена без присмотра и суп стынет! Пусть даже и луковый, я и на такой согласен! В зале раздались смешки и хлопки. Тихонечко сидевшая на своей скамье Беатрис тоже почти беззвучно похлопала. Суд опять срывался, превращаясь в сущий балаган.
Камиль Демулен: Молчавший до сих пор Демулен тоже внес свою лепту в начинающееся светопеерставление: - Н-нас вообще должны отп-пустить за недостаточностью улик! И извиниться! Граждане, оглянитесь вокруг! - Демулен встал на своем месте, расправил плечи и внезапно совершенно перестал заикаться, как и далеким уже 12 июля 1789 года. - Я не вижу свидетелей, я не вижу присяжных, не вижу каких-либо доказательств. Предъявите мне доказательство моей вины, вины Дантона, Фабра, Эро... Судьи молчат? Им просто нечего сказать! У них нет обвинений, нет улик... Есть только желание погубить всякого, кто отметился сказать слово против узурпировавшего власть Максимильена Робеспьера! - при этих слова журналиста невнятное гудение в зале на несколькот секунд сменилось гробовой тишиной. - Всякого, кто отмелится сказать правду!
Луи Антуан Сен-Жюст: Новый раунд перебранки подсудимых с председателем трибунала если не прекратило, но на время приостановило появление гражданина Сен-Жюста. До сих пор он стоял за дверью комнаты для совещания судей, что позади судейских скамей. Антуану очень не хотелось открыто вмешиваться в происходящее, но ситуация становилась угрожающей. Еще немного, и процесс действительно сорвется. Но обязательно нужно, чтобы успела выступить свидетельница. Расправив плечи и не глядя по сторонам, Сен-Жюст стремительно проследовал через весь зал к месту Фукье-Тенвилля. Игронируя умоляюще-испуганные взгляды судей, шепоток в зале и оскорбительные выкрики окончательно распоясовшихся и поверивших в свою безнаказанность подсудимых, он осклонился к уху прокурора. - Мне крайне неприятно вмешиваться в вашу работу, гражданин прокурор... Но столь важный для республики процес не может быть проигран. У вас есть свидетельница, пусть говорит. Если вы и дальше будете тянуть время и раздражать публику в зале, я поверю, что вы в вступили в преступный сговор с арестованными. Антуан, вздохнул, давая понять, как тягостны для него самого эти слова. - Но мы, Комитет, обязаны предусмотреть любые неожиданности. Зашуршала извлекаемая из кармана бумага, и перед лицом Тенвилля на несколько секунд развернулся ордер на его, Фукье-Тенвилля, арест, аккуратно подписанный всеми членами Комитета общественного спасения. - Я оставлю эту безделицу у себя до конца заседания, - шепнул Сен-Жюст, убирая документ обратно в карман. очень надеюсь, что мне не придется пустить его в ход. В случае благополучного завершения сегодняшнего дела, вы сможете лично бросить его в огонь. Даю слово гражданина.
Эглантин: - Браво, браво, - вполголоса прокомментировал Фабр выступление журналиста. Причем прозвучало это не иронично, а вполне серьезно - порой Камиль мог говорить и действовать так, что люди поневоле прислушивались к нему и шли за ним. Жаль только, что случалось это редко. - Жорж, а Жорж, смотри, комитетский красавчик нарисовался. Как думаешь, что это за бумажкой он помахивает перед физией неустрашимого Тенвилля, что прокурор аж позеленел от злости? Гвардейцы качнулись, загородив подозрительную сценку, происходившую на скамье судейских.
Эро де Сешель: Эро де Сешель также хотел сказать «Браво» взъерошенному Демулену, но д’Эглантин его опередил, а потому он просто на мгновение положил ладонь на плечо журналиста, ободряя его. Увидев, что в зале появился Сен-Жюст собственной персоной, он сдержанно хмыкнул.
Фукье-Тенвиль: Фукье-Тенвиль с побагровевшим лицом поднялся со своего места. Мало того, что ему не дают слова вставить, так еще и упрекают в молчании! Прокурор неприязненно покосился на Сен-Жюста, нагло совавшего ему под нос свою гнусную бумагу. «Погоди, сопляк, мы еще посмотрим, кого из нас двоих арестуют раньше!» - подумал он. - Благодарю, гражданин, я отнесусь со всем вниманием к вашему предупреждению, - произнес он вслух. - Довожу до сведения всех присутствующих, что нам удалось добыть весьма ценные сведения, наглядно доказывающие виновность гражданина Дантона. Бумаги, написанные его рукой и переданные мне накануне, со всей очевидностью свидетельствуют о том, что имела место государственная измена и попытка совершить контрреволюционный переворот. Вот эти документы! – Фукье потряс в воздухе бумажками, которые ему притащил Карно. – Но прежде, чем зачитать их, я вызываю гражданку Беатрис-Изабель Ларошдрагон-Фабр. Прошу вас, свидетельница, изложите все, что вам известно о заговоре, который готовился Дантоном и его сообщниками.
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис беспомощно посмотрела на прокурора. Потом на Сен - Жюста. На высящегося угрюмой громадой Дантона. Наконец, на Франсуа, азартно сверкающего глазами и готового снова броситься в бой. "Что я наделала... Какая же я идиотка!" -Мы слушаем вас, гражданка, - подбодрил ее Эрман, - не бойтесь, расскажите суду все, что вам известно. Беатрис беззвучно шевельнула губами - "нет" - и покачала головой, так же безмолвно умоляя позволить ей убежать из этого Синедриона, где она играла роль Иуды. Пусть даже она никогда больше не увидит Франсуа, но выше, выше ее сил повторять бредовые выдумки о заговоре перед лицом людей, которых ее слова приведут на эшафот!
Фукье-Тенвиль: Молчание свидетельницы затягивалось, и Фукье слегка растерялся. Если эта глупая курица откажется от своих показаний... Черт подери, это грозит срывом очередного судебного заседания и крупными неприятностями ему лично. - Гражданка Фабр, - обратился он к Беатрис. - Если вы опасаетесь возможной мести со стороны кого-либо из сообщников обвиняемых, которые до сих пор не арестованы, то будьте уверены: суд сумеет обеспечить вашу личную безопасность. Говорите же!
Дантон: - Пусть сначала уйдет Сен-Жюст! - потребовал Дантон. - На каком основании он здесь?! Граждане! - Жорж-Жак обратился к публике. - Вы видите, что происходит? Комитет общественной погибели открыто, не таясь, вмешивается в ход процесса! Они запугали бедную женщину и заставляют ее лгать! Разве это не доказательство тирании?
Эглантин: - Это уже не доказательство, а ее прямое подтверждение! - после рыка Дантона сама собой образовалась почтительная пауза, в которую удачно вклинился Фабр, совершенно по-уличному завопив: - Эй, красавчик! Сен-Жюст, к тебе обращаюсь, нечего морду воротить! Да я гляжу, ты нанялся курьером подрабатывать, бумажки от Макса разносить! Что, в Комитете так мало платят, на помаду с новыми кружевами не хватает?! А народ голодает и бедствует, между прочим, если ты не заметил! Тенвилль! Эй, Тенви-и-илль! Что за бумажки вам подсунули - счет семейства Дантон из английской прачечной или отчет соглядатая из кофейни "Патриотка"? Не верьте глазам своим, и вздумайте проводить это как доказательство - вас Фемида засмеет, опозоритесь до конца жизни! Беатрис, не слушай их! Это все чушь от первого до последнего слова, они ничего не могут тебе сделать, слышишь?
Верховное Существо: В зале снова засвистели, заулюлюкали и затопали деревянными башмаками. Послышалось довольно отчетливо несколько выкриков: "Долой комитеты!" Эрман привычным жестом поднял было свой колокольчик, но взглянул на Сен-Жюста и решил предоставить усмирение непокорных ему - раз уж он сюда явился.
Эглантин: А поскольку гражданин Сен-Жюст замешкались с уходом, то Фабр недолго колебался с выбором новой жертвы для насмешек. В ход мгновенно пошло все: и шелковые чулочки, и то, что гражданину Сен-Жюсту вообще-то надобно находиться в Северной Армии, защищая Республику от внешних врагов, а не запугивать парижских женщин, и ехидные расспросы о том, кто та счастливица, к которой примчался гражданин Сен-Жюст, бросив армию на произвол судьбы, и намеки на слишком верное служение Неподкупному, и еще три телеги сплетен, перемешанных с истиной - как раз самое оно, чтобы заставить постепенно растущую толпу в зале смеяться, мяукать, орать и, самое главное, не давать Беатрис и рта открыть. Ах, если бы она сумела улизнуть... или хотя бы догадалась шлепнуться в обморок...
Верховное Существо: Национальные гвардейцы выкинули из зала с десяток самых шумных зрителей, и остальные притихли, потому что всем хотелось остаться и досмотреть до конца комедию. Но это была не настоящая тишина - публика бурлила, готовая вот-вот снова взорваться криками. Эрман сновав брякнул колокольчиком. - Революционный трибунал готов выслушать свидетельницу.
Эглантин: - Не имеющую права слова, как близкая родственница арестованного и подозреваемого, следовательно, потенциально относящаяся к сочувствующим элементам, - завершил фразу судьи Эглантин, отчаянно пытаясь дать знать Беатрис, чтобы та не раскрывала рта. Он уже перепробовал все, что мог, разве что впрямую не нахамил прокурору и побледневшему от ярости Сен-Жюсту, так и не покинувшему зал.
Фукье-Тенвиль: - Гражданин председатель, было бы лучше полностью очистить зал суда от публики, - обратился к Эрману Фукье-Тенвиль (хотя он не без тайного злорадства слушал непристойные насмешки, коими осыпали красавчика Сен-Жюста) . - А вы, гражданка, соберитесь с духом и начинайте, - добавл он к продолжавшей трепетать Беатрис. Приблизившись к молодой женщине, Тенвиль вполголоса добавил: - Если вы действительно хотите облегчить участь Эглантина, то говорите.
Эглантин: - Прокурор, а вы бы не подкатывались столь откровенно к чужой жене при ее пока еще живом муже, - вкрадчиво и довольно громко посоветовал Фабр. - У вас полна Консьержери заключенных на выбор - всех возрастов, полов и цветов кожи! В общем-то Эглантин уже почти составил в уме картину того, что произошло на Фавар за два дня его отсутствия. Беатрис решила провести в действие свой безумный план - обратиться за помощью к сильным мира сего. И ей наверняка посулили помощь и смягчение приговора обвиняемому гражданину Фабру, в обмен на это самое свидетельское выступление. Заставили зазубрить нужные слова и сейчас вытолкнут на трибуну для свидетелей. А этого нельзя допустить. никак нельзя. Это его Беатрис, его женщина, и она не должна участвовать в этом кровавом карнавале. Не должна. Не должна.
Верховное Существо: Эрман счел предложение Фукье здравым, и по его знаку гвардейцы принялись выгонять зрителей из зала суда. Так-то будет лучше. В отсутствие публики мало кто захочет актерствовать. - Говорите, гражданка, говорите, - подхватил он, адресуясь со своего места испуганно замершей Беатрис. - Трибуналу известно, что вы добровольно решили дать показания. Это так?
Эглантин: - О Боже, которого нет. Я сделал все, что мог, пусть другие сделают больше, - Фабр рухнул обратно на скамью, мрачно глядя на то, как гвардейцы выпроваживают - порой тычками и затрещинами - из зала суда граждан. - Они уже были нашими, у нас в кулаке, но судьба явно против нас. Ла-адно, не станем терять бодрости духа... Но, вопреки собственным утверждениям, Эглантин больше не ощущал себя способным переорать и высмеять присяжных в полном составе, судей и прокурора на закуску. Он не смирился, но устал - и ему было больно видеть Беатрис в такой ситуации.
Фукье-Тенвиль: - Гражданин Фабр, вам слова пока никто не давал! - рявкнул Тенвиль. - Кроме того, не вам указывать свидетелям, что и как говорить. И если эта гражданка желает дать показания, суд готов выслушать ее.
Дантон: - Мерзавцы, - устало сказал Дантон. - Выставили зрителей. Хотите удушить нас без свидетелей, как грабители с большой дороги...
Эглантин: - Гражданин Тенвилль, я ж вам не указываю, как составлять поддельные доказательства и иметь герцогинь в Консьержери за ночь до казни, скажите спасибо и на этом, - нехотя откликнулся Эглантин. - А если указанная гражданка не желает давать никаких показаний, но вынуждена делать это под стронним давлением, тогда как?
Беатрис Ларошдрагон: Эглантин высказал мысль, пульсировавшую в голове у Беатрис. В какой - то момент она вдруг перестала бояться, заразившись уверенностью Франсуа и его товарищей в том, что революционное правосудие против них совершенно бессильно, потому что невозможно отрубить голову жажде жизни, каким бы острым не казалось лезвие. Они были олицетворением ее, эти мужчины на скамье подсудимых, не то, что кукольный Сен - Жюст или мумиеподобный Робеспьер. И Беатрис испытала что - то сродни тому, что когда - то заставляло римских патрицианок шагнуть из ложи к терзаемым хищниками христианам. -Я не буду говорить, - негромко проронила она.
Верховное Существо: - В-вы слышали это? - беспомощно обратился Эрман к двум другим судьям. - Гражданка! - он повысил голос. - Я не позволю превращать зал суда в цирк. Мы довольно здесь позабавились, настало время быть серьезыми. Вы пришли сюда дать показания, помните об этом.
Дантон: - Браво, красавица! - Жорж-Жак хлопнул в ладоши. - Ничего не говорите. Вы вовсе не обязаны.
Фукье-Тенвиль: Фукье-Тенвиль в досаде прикусил губу. Эта простушка оказалась не так покладиста, как он предполагал. - Если гражданка Фабр отказывается говорить публично, это еще более доказывает, что ей есть что сказать, - многозначительно изрек он. - Возможно, после того, как вчера она дала мне свои показания, на нее оказали давление некие контрреволюционные элементы.
Беатрис Ларошдрагон: -Это мое собственное решение, - она с каким - то почти неестественным спокойствием взглянула в лицо прокурору. - Я не буду говорить, - повторила Беатрис.
Эро де Сешель: - Осмелюсь предположить, - заметил Эро, наклонясь к Дантону, - в каком-то моменте этого действа мы должны усмотреть проявление высшей справедливости или же знак судьбы. Посудите, Жорж… я в определенной мере растерян.
Фукье-Тенвиль: - Гражданка Фабр, предупреждаю: сокрытие от правосудия важных сведений - серьезное преступление, за которое вы понесете самое тяжкое наказание! - пригрозил Фукье-Тенвиль.
Беатрис Ларошдрагон: -Сведения, которыми я располагаю, совершенно бесполезны для революционного правосудия. Теперь у меня нет в этом никаких сомнений, - поверх плеча Тенвиля Беатрис смотрела на Франсуа.
Фукье-Тенвиль: Тенвиль скрипнул зубами. Перед его внутренним взором грозно возник приказ о собственном аресте, столь многозначительно продемонстрированный ему Сен-Жюстом. Чтобы привести в порядок мысли, Тенвиль с важным и сосредоточенным видом порылся в своих бумагах. На глаза ему вновь попался дурацкий счет Дантона из английской таверны. Прокурор с досадой отшвырнул его в сторону. Так, что там у нас еще?... Письма Дантона к жене. Возможно, удастся выудить из них хоть что-то компрометирующее...
Верховное Существо: Эрман понял, что тянуть эту безобразную сцену далее нельзя. Он представлял себе, как отзовется Сен-Жюст об этом его решении, но надо было спасать положение любой ценой. Колокольчик снова зазвенел. - Суд объявляет получасовой перерыв! Обвияемые остаются на своих местах.
Фукье-Тенвиль: Параллельно, соседние помещения Дворца Правосудия: У судей перерыв На сей раз противно дребезжащий колокольчик председателя показался Фукье-Тенвилю райской музыкой. Он утер платком выступивший на лбу пот, торопливо сгреб свои бумаги и направился к дверям. Очутившись в своем кабинете, Тенвиль взял чистый лист и заскрипел пером. Вся схема обвинения трещала по швам, и на душе у прокурора было скверно. "Черт подери этого Сен-Жюста, - в легкой панике думал он. - Чего доброго, он решил, что я был слишком мягок с этой шлюхой. Пожалуй, стоило применить допрос с пристрастием. Но, тысяча чертей, кто мог подумать, что эта маленькая дурочка подложит мне сегодня такую свинью!"
Верховное Существо: Параллельно, соседние помещения Дворца Правосудия: У судей перерыв Но спокойно поработать прокурору не дали. В кабинет вломился Эрман. - Куда вы скрылись?! Не надейтесь отсидеться в углу, Кантен! Идите и приведите в чувство вашу свидетельницу!
Луи Антуан Сен-Жюст: Параллельно, соседние помещения Дворца Правосудия: У судей перерыв Следом за председателем на пороге возник бледный и мрачный Сен-Жюст. Он прекрасно слышал, все, что кричали с трибуны про него, Робеспьера и Комитет, но счел выше своего достоинства что-либо отвечать прилюдно. Теперь же, наедине с коллегами, он мог наконец высказаться: - Что это значит? - голос Архангел напряженно звенел. - Фукье, если каждое судебное заседание являет собой такой же балаган и гнездо контрреволюции... Вам придется сейчас.... Да-да, прямо сейчас, очень постараться, чтобы оправдать наше доверие. Почему вы позволили свидетельнице проявить столько своенравия?
Эглантин: ...А в опустевшем зале слышался чей-то нервный, почти истерический хохот. Совершенно несвоевременный смех разбирал Фабра - он сидел, сложив руки на оградке скамьи подсудимых, ткнувшись в них лицом и безостановочно хихикая. Суд срывался уже во второй раз, присяжные во главе с судьей и прокурором торопливо улизнули, грозный Фукье-Тенвилль наверняка сейчас получал несмазанного семнадцатидюймового фитиля от Сен-Жюста, и все катилось в тартарары. У маленькой святой достало присутствия духа отказаться говорить - и, если она сумеет промолчать и дальше, суд просто-напросто застопорится. Ибо нет свидетелей, нет убедительных доказательств обвинения, есть только невыказанное пожелание Максимильена Робеспьера отделаться от мешающих ему людей. А обвиняемому гражданину Фабру было смешно - как в молодости, двадцать лет тому.
Дантон: - Ты чего гогочешь? - осведомился Дантон, притворяясь недовольным, хотя у него тоже плясали в глазах веселые искорки. - Мне лично очень грустно на это смотреть. Я встретился с самой печальной и неприглядной стороной нашей республики.
Эглантин: - Это нервное, - фыркая по-лошадиному, пояснил Фабр. - Балаганная импровизация, акт не ведаю какой. Давно я этим делом не занимался, отвык... Он глянул в зал. Вот досада, гвардейцы увели Беатрис. Остается надеяться, что у нее хватит мужества устоять против прокурорского напора и продолжить так хорошо начнатое дело. - Правда, она прелесть, моя Беатрис? - поинтересовался Эглантин. - Уж не знаю, что они там ей наобещали и наговорили, но все-таки у нее достало храбрости промолчать. Как это странно, что порой бывает куда труднее молчать, чем говорить, да?
Эро де Сешель: - Ну отчего же печальной и неприглядной... - отозвался Эро. - Эта сторона стала настолько привычной, что таковой считать ее уже, быть может, и странно... Это наша республика, только вот как мы пришли к этому? Это наши желанья, наши дела. Безумие!..
Камиль Демулен: Только Камиль не разделял истерического веселья товарищей по несчастью. Нахохлившийся журналист рассеяно мял в руках текст своей защитной речи. Похоже, зачитывать её не понадобится. И не потому, что их отпустят... - Да к-ка вы можете! - взвизгнул Камиль. - Как вы не понимаете, что нас уже осудили, приказы давно подписаны, а показания этой гражданки - лишь небрежная попытка соблюсти видимость с-справедливого суда?!!
Эглантин: - В Шарантоне нам место, в Шарантоне, граждане... Всем без исключения, - пакостно хихикнул Фабр. - О, а вот и глас истины в лице Камиля. Гражданин журналист, вы решили нынче заделаться мрачным пророком? С чего бы это?
Камиль Демулен: - С чего? - Демулена уже всего трясло. - Слепцы! - чуть не рыдал он, - Этот процес не кончится никогда! Это будет повторяться снова и снова, пока нас не погубят... Камиль с горестным подвыванием закрыл лицо руками.
Эро де Сешель: - Камиль, быть может, это и так, но мы должны показать, что умеем принимать свою судьбу. Когда еще представится случай проявить подобную силу воли? - понимая, что пустые слова утешения только спровоцируют истерику - Демулен и так почти не владел собой, попытался ободрить товарища по несчастью Эро.
Эглантин: - Жорж, дайте нашей звезде оплеуху, только не перестарайтесь, - посоветовал Фабр, демонстративно отодвигаясь от рыдающего Демулена. - Камиль, фуу...
Эро де Сешель: - Фабр, вы невозможны! - холодно заявил Мари-Жан. - Приберегите хоть сейчас вашу иронию. Смею ли я указать на то, что каждый из нас заслуживает равной степени уважения?
Эглантин: - Ага. Заслуживает, - охотно согласился Фабр. - Вот только невозможный я пытаюсь спасти наши драгоценные шкуры, а эта субретка в штанах рыдает. Если вы так о нем заботитесь, Эро, одолжите ему платок. Тот, что похуже, он его весь засморкает соплями.
Эро де Сешель: - Помилуйте, действительно, лишь рыдает?.. - прищурился Эро. - У вас короткая память, Фабр. Разрешите настойчиво порекомендовать вам освежить ее, - Сешель отвернулся, не желая продолжать неуместно возникший спор. Что за великолепный образчик сплоченности и силы духа они сейчас представляют!
Эглантин: - Бе! - Фабр совершенно по-ребячески показал в спину Эро язык. Да уж, стоило угрозе со стороны исчезнуть - и они опять начали переругиваться между собой. Но, как казалось Фабру, именно эта способность вечно цепляться друг к другу удивительным образом заставляла их держаться вместе. Можно сколько угодно дразнить того же Камиля, но упаси ВС кого-нибудь со стороны задеть журналиста - быть ему обозванным, осмеянным и выставленным на посмешище.
Эро де Сешель: Эро не обернулся, но, - пожелав ли вдруг воспользоваться случаем и сказать то, что не было высказано ранее, поддавшись ли минутному порыву, - задумчиво и как-то отстраненно проговорил: - Дорогой Фабр, мысли о нашем поражении кажутся мне более чем реальными, когда я порой составляю себе труд задуматься об окружении Робеспьера. Вы догадываетесь, почему? Если вы соблаговолите дать мне высказаться… по моему глубокому убеждению, те, кто на стороне Робеспьера, испытывают к нему то или иное их двух видов чувств: страх или любовь. А и первое, и второе привязывает крепче всего остального. В крепкой же связи наших душ я вовсе не уверен. Однако я благодарен вам за невольную попытку спасения и моей шкуры - в особенности после того, как вы пытались ранее спасти свою за счет других, в том числе и меня. Вашей же дамой, д’Эглантин, - Эро чуть повернулся и прижал руку к сердцу, - я могу только восхититься, такие натуры, насколько я могу судить, - он улыбнулся уголками губ, - встречаются редко. И после той фантасмагории, что произошла здесь, я боюсь за вашу очаровательную подругу.
Фукье-Тенвиль: Параллельно, соседние помещения Дворца Правосудия: У судей перерыв Загнанный в угол, прокурор отчаянно защищался: - Вы сами видели: свидетельница неожиданно отказалась давать показания. Не мог же я применить к ней пытку прямо в зале суда! Впрочем, - добавил он, ежась под колючими перекрестными взглядами Эрмана и Сен-Жюста. – Я попытаюсь допросить ее еще раз. А сейчас прошу прощения, граждане – я ненадолго покину вас, мне необходимо освежиться. С этими словами Фукье-Тенвиль торопливо скрылся за внутренней дверью. Очутившись в прилегающей к кабинету уборной, прокурор трясущимися руками вытащил из кармана сюртука плоскую флягу, отвинтил крышку и сделал изрядный глоток. Алкоголь огненным потоком разлился по внутренностям, и если не успокоил, то, по крайней мере, несколько взбодрил его. Тенвиль почувствовал, что готов вернуться в зал суда.
Дантон: В зале суда Дантон между тем утешал рыдающего Камиля. - Брось, Люси, еще рано задумываться о поражении. Ты же видишь, они уже все предприняли, что могли, а все никак у них не получается. Им придется нас либо отпустить, либо просто по-тихому подсыпать нам всем мышьяка в суп. Суда и казни не получится.
Эглантин: - Можно подумать, я за нее не боюсь, - вымученно ухмыльнулся Фабр. - Ведь говорил же ей, предупреждал - не вмешивайся... Но, с другой стороны, Беатрис сумела в одиночку и не в самые лучшие времена совершить путешествие из Бордо в Париж, и даже неплохо устроиться в этом самом Париже. Она только кажется маленькой и слабой, но именно из такого материала в прежние времена делали святых... И, сдается мне, она упорно пытается стать таковой. Что же касается Макса и его шайки - мне всегда казалось, они держатся вместе, потому что иного выхода у них больше не осталось. Только цепляться друг за друга и надеяться, что кривая вывезет. Мы раздроблены, каждый сам по себе, каждый сам за себя, и потому Максу удалось так ловко запугать и натравить одну часть нашей фракции на другую. Заметили, они так и не привели тех, кого арестовали преже нас, даже их показания не зачитали? Почему, как полагаете? Цепляются к письмам Жорж Жака, я все жду, когда начнут трясти этим злосчастным протоколом о ликвидации Компании, а они не мычат, не телятся.
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис сейчас сожалела только о том, что ее вывели из зала суда и она не может видеть Франсуа. В остальном же она ощущала замечательный покой и почти позабытую сердечную легкость, будто наконец избавилась от гнетущей тяжести. Ее решение было совершенно правильным. Без ее свидетельств Тенвиль может только щелкать зубами, не в силах впиться в жертву, и может быть, весь этот процесс, больше похожий на фарс, окончательно рассыпется, как карточный домик.
Фукье-Тенвиль: Параллельно, соседние помещения Дворца Правосудия: У судей перерыв (Фукье вспоминает о Руаль) Коньяк подействовал на прокурора благотворно: после пятого или шестого глотка мысли его упорядочились и в них даже стала вырисовываться некоторая логика. "Конечно, гражданку Фабр придется допросить еще раз - иначе Сен-Жюст наверняка донесет Робеспьеру о преступной лояльности прокурора к свидетелям, - размышлял он. - Но если допрос этой шлюшки ничего не даст - что ж, всегда можно найти другую, которая сыграет ту же роль. К примеру, что насчет той девицы... как ее бишь... Руаль Шалье. Можно пообещать ей смягчение приговора взамен на парочку нужных слов о Дантоне перед присяжными. Впрочем, так ли уж нужны свидетели в этом деле? Ост-Индская кампания, заговор Дюмурье, Питт, испанские роялисты - черт подери, все это уже набило оскомину. Задача яснее некуда: Неподкупному нужны головы Дантона сотоварищи, и он их получит". Все это Фукье и изложил поджидающему его в кабинете Эрману (стараясь говорить как можно более четко и при этом не дышать в сторону председателя).
Камиль Демулен: Услышав про мышьяк, Камиль испуганно притих, даже рыдать перестал. - Ты думаешь? - журналист умоляюще взглянул на Дантона.
Дантон: Дантон вовремя вспомнил, с кем имеет дело, и поспешил успокоить Камиля. - Да нет, Люси. Вряд ли они на это пойдут.
Камиль Демулен: Успокоенный Камиль слабо улыбнулся, и как будто даже воспрял духом.
Эро де Сешель: Эро выслушал Фабра и затем сдержанно ответил: - Мне думается, это другая сторона того, о чем я говорил. Отсутствие выхода ведет к действиям, более решительным и жестким. Лавирование исключено, Фабр… И знаете что… я не могу заверить вас в своем дружеском расположении, учитывая ваш поступок, но считайте, что я не придаю ему больше значения. В конечном счете это не имеет смысла.
Эглантин: - Слушайте, гражданин бывший аристократ Эро де Сешель, хотите верьте, хотите нет, ну не писал я этого памятного послания в Комитет, из-за которого вас тогда выставили пинком под зад... - Фабр возвел глаза к небу, в данном случае - к потолку зала Трибунала. - Я не знаю, откуда оно взялось и кто его состряпал. Я его не писал. Ни в шутку, ни всерьез. Не писал. Можете не верить, но тем не менее.
Эро де Сешель: «Бывший аристократ Эро де Сешель» счел возможным принять это как извинение или по крайней мере как сожаление. - Не самое плохое объяснение, - заметил он, слегка кивнув.
Эглантин: - Оно единственное, которое у меня есть, - Фабр словно против воли опять взглянул на дверь, за которой скрылась сопровождаемая двумя гвардейцами Беатрис. - Я знаю, что я этого не делал, но доказать ничем не могу. Дурацкая ситуация. Примерно такая же, как у нас сейчас. Сдается мне, полчаса уже давно миновали, ну, и где наши судьи и прочий добродетельный кагал? Интересно, Макс околачивается где-нибудь поблизости или дожидается исхода в Конвенте? Малыш Сен-Жюст здесь, но вот где остальная клака?
Фукье-Тенвиль: Наконец, заседание возобновилось. Беатрис была снова призвана занять место свидетельницы. - Итак, гражданка Фабр, суд ждет ваших показаний, - обратился к ней прокурор. - Учтите: если вы собираетесь и дальше хранить молчание, этим вы никого не спасете и лишь навредите себе. Поймите же: в случае вашего отказа суд будет вынужден вызвать других свидетелей - таких, которые не связаны никакими нежными узами с обвиняемыми. Так не лучше ли вам самой изложить факты, не дожидаясь, чтобы это сделал кто-то другой - возможно, менее расположенный к подсудимым?
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис тихонько вздохнула, ловя взгляд Франсуа, и собравшись с духом, заговорила: -Свидетельства других граждан - занимающих более высокое положение и намного лучше осведомленных о происходящем - несомненно, заслуживают большего внимания со стороны революционного суда, чем слова женщины, пытающейся защитить своего мужа.
Фукье-Тенвиль: - Суду важны любые свидетельства, - возразил Тенвиль, все еще не теряющий надежды разговорить Беатрис. - И показания простой гражданки отнюдь не менее ценны, нежели доклады членов комитетов.
Беатрис Ларошдрагон: -Я согласна присоединить мои свидетельства к словам этих почтенных граждан, которых вы все еще не назвали поименно, но не быть краеугольным камнем, на котором вы воздвигнете эшафот, - отважно взглянула на прокурора Беатрис.
Фукье-Тенвиль: Прокурор был так удивлен смелостью Беатрис, что на какое-то время даже утратил дар речи. - Не забывайтесь, гражданка! - наконец рявкнул он. - Не вам указывать суду, кого и когда вызывать для дачи показаний!
Беатрис Ларошдрагон: -Я бы никогда не посмела указывать гражданину прокурору, - невинное трепетание ресниц. - Однако ваши слова заставляют меня усомниться в том, что еще кто - то желает оказать помощь правосудию...
Фукье-Тенвиль: - Революционное правосудие отнюдь не так беспомощно, как вам это, похоже, представляется, - отрезал Фукье. - Не думаете ли вы, что у нас недостаточно доказательств, помимо свидетельских показаний? Но, стремясь к объективности, суд считает необходимым задействовать самые различные источники. И вы - один из них.
Беатрис Ларошдрагон: -Если у высокого суда достаточно улик, чтобы подкрепить каждый пункт обвинения, мои свидетельства излишни. Если это не так - моих свидетельств недостаточно, и любой приговор, кроме оправдательного, будет проявлением деспотии и произвола.
Фукье-Тенвиль: - Итак, гражданка, вы отказываетесь от дачи показаний? - угрожающе вопросил Тенвиль. - Имейте в виду, что тем самым вы подписываете ордер на свой арест. Ибо тот, кто покрывает преступления, преступен вдвойне!
Беатрис Ларошдрагон: -Лжесвидетельство всегда казалось мне не менее тяжким преступлением, - кротко отозвалась она. - Мне нечего сообщить суду Республики по делу Дантона.
Верховное Существо: В зале стояла напряженная тишина - и не только потому, что удалили шумную публику. Все первратились в слух, даже неугомонные подсудимые. - Лжесвидетельство - это то, чем вы сейчас занимаетесь, гражданка! - вмешался Эрман. - На предварительном допросе вы сообщили общественному обвинителю, что в вашей квартире состоялась тайная сходка заговорщиков, на которой они обсуждали свои планы. И после этого вы говорите, что вам нечего сообщить по делу Дантона?!
Беатрис Ларошдрагон: -Это была всего лишь дружеская вечеринка. Я заблуждалась, принимая невинные шутки обвиняемых за нечто более серьезное, а гражданин прокурор предпочел поддержать меня в этом заблуждении вместо того, чтобы не превращать в посмешище столь важный для Республики процесс, - интонации Беатрис были безукоризненно вежливыми и доброжелательными.
Верховное Существо: - Что?! - воскликнул председатель, подавшись вперед. - Это неслыхано - с такой спокойной наглостью отказываться от данных ранее и собственноручно подпсианных показаний! Я прошу присяжных обратить внимание, как сплоченно действуют заговорщики даже перед лицом правосудия!
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис всем своим видом выразила раскаяние и огорчение, вызванное тем, что ее угораздило разочаровать высокий суд, однако упорно повторила: -Гражданин прокурор был чрезмерно снисходителен к моей глупости и мнительности. Я всего лишь женщина - может быть, другие свидетели смогут прояснить дело?
Фукье-Тенвиль: - Гражданка Фабр, вы отнюдь не так глупы, как стараетесь казаться, - заметил прокурор. - Но вам не удастся превратить суд в сборище ослов, позволивших женщине одурачить себя! Итак, если вам есть что сказать - говорите, иначе это сделают за вс другие. Вы и так уже отняли у правосудия уйму времени!
Беатрис Ларошдрагон: -За что приношу глубочайшие извинения, - склонила голову Беатрис, - я никоим образом не желала чинить препоны подлинно народному правосудию, которое здесь представляете вы и прочие граждане. Однако мне по - прежнему нечего сказать.
Верховное Существо: - Значит, гражданка, вы отрицаете, что подсудимые были у вас дома вечером 9 жерминалясего года? - спросил председатель. - Или как суд должен вас понимать?
Беатрис Ларошдрагон: -Нет, я признаю этот факт. Равно как и пьяную драку между гражданами Дантоном и Колло, которая стоила мне половины столового сервиза, - широко распахнутые глаза Беатрис честно смотрели на Эрмана.
Верховное Существо: - Значит, вы признаете тот факт, что заговощики собирались у вас дома, - председатель удовлетворенно кивнул. - Что же происходило на этом сборище помимо пьяной драки?
Фукье-Тенвиль: - Не припомните ли вы, что послужило причиной драки между гражданами Дантоном и Колло? - оживлся прокурор.
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис чуть склонила голову на плечо, делая вид, что припоминает. -Да, в сущности, ничего... Гости едва собрались, как гражданин Колло затеял скандал, а когда их с гражданином Дантоном разняли, все уже успели благоразумно разбежаться. Что до причины, - они замялась, - она весьма личная и... не имеет никакого отношения к политике.
Эро де Сешель: Эро вспомнил о вечерней прогулке в Булонском лесу с госпожой де Моранси - он прощался с ней, она это понимала, хотя ни о чем и не спрашивала - и вопросительно посмотрел на Дантона, но так ничего и не сказал. Казалось, он снова задумался о чем-то своем.
Дантон: Дантон громко засмеялся. - Припоминаю, как я поправил портрет этой пьяной скотине Колло... Слово чести, граждане, политика не имела к этому никакого отношения! А у этой милой отважной гражданки мы просто пили и ели. Должен вам сказать, граждане судьи, она отличная хозяйка. Фабру повезло, что он на ней женился.
Фукье-Тенвиль: - И все же я вынужден настаивать, чтобы вы назвали суду эту причину, - устало произнес Фукье. Он с тоской подумал о спрятанной в кармане фляге.
Беатрис Ларошдрагон: -Ревность, - Беатрис удалось даже покраснеть, припомнив все, что творилось в ее квартирке. - Гражданин Колло... он... навязывал мне свое общество, пользуясь тем, что Франсуа в отсутствии. Я не давала гражданину Колло никаких оснований считать себя имеющим на меня какие - то права, но, тем не менее, он закатил сцену.
Верховное Существо: - Гражданин Колло д'Эрбуа, один из тех, кто в Комитете общественного спасения день и ночь трудятся на благо республики, устраивает пьяные драки на почве ревности? - Эрман широко раскрыл глаза в знак изумления. - Ни один патриот не поверит этому абсурдному свидетельству!
Фукье-Тенвиль: - А Дантон? Какова была его роль в этой сцене ревности?
Беатрис Ларошдрагон: -Именно, гражданин председатель! - воодушевленно закивала Беатрис. - Я же говорила, что мои показания - одна большая нелепица! Мне, право, совестно описывать эту безобразную потасовку высокому суду... Гражданин Колло сначала набросился на Эглантина, а гражданин Дантон вступился за него.
Верховное Существо: - Свидетельница многое скрывает, - заключил Эрман, - но суду удалось кое-что выяснить. Во-первых, заговорщики собирались у гражданка Ларошдрагон, ныне - гражданки Фабр. Во-вторых, их там застал гражданин Колло, попытался прекратить преступное сборище, но встретил вооруженный отпор.
Беатрис Ларошдрагон: -Простите, гражданин Эрман, мою неосведомленность, но неужели революцонным законодательством столовые приборы отнесены к холодному оружию ? - поразилась Беатрис.
Фукье-Тенвиль: - Более того, - подхватил Фукье. - Из показаний гражданки Фабр следует, что граждане Дантон и Фабр были сообщниками!
Эглантин: - В-третьих, когда пьяница врывается в мирное общество, его, как правило, выкидывают за дверь, не осведомляясь о его политической платформе и целях его визита. Просто потому, что обществу неприятна пьяная в дупель скотина. И кому-кому, а гражданину прокурору жто должно быть прекрасно известно, ибо именно его давеча вышвырнули за дверь одного прежде гостеприимного дома, - реплика Фабра была подана вроде вполголоса, но так, чтобы прокурор ее расслышал. А еще Эглантин поражался тому, как умницей оказалась Беатрис - превратившаяся в кроткую, тихую дамочку, смотревшую на судью и общественного обвинителя наивными глазищами и твердо державшуюся своего замысла. Да, ее запугали и запутали, но сейчас она сумела взять себя в руки. Такой подругой можно было гордиться. А если ей удастся покинуть Дворец Правосудия живой и невредимой, это будет вообще замечательно и невероятно.
Верховное Существо: - Не цепляйтесь к словам, гражданка! - возмутился председатель. - Вопросы здесь задаете не вы. Столовым ножом вполне можно убить человека.
Эро де Сешель: - Отвратительное искажение только что сказанного вам! Это потому, граждане, что вы все воспринимаете слишком серьезно. Я лично считаю ревность вполне достаточной причиной, - вызывающе-насмешливо провозгласил Эро.
Беатрис Ларошдрагон: -Не сочтите мои вопросы дерзостью, гражданин председатель, я всего лишь пытаюсь понять, какие детали важны для вас - боюсь, гражданин прокурор не очень точно объяснил мне, что именно интересует суд, - скромная улыбка в сторону Эрмана, честный взгляд на Тенвиля. Театр. Она начинала понимать, что имел в виду Франсуа, говоря о том, что играет каждое мгновение своей жизни.
Верховное Существо: - Суд не интересует, что считает по этому поводу подсудимый Эро-Сешель! - председаль снова тряхнул колокольчиком. - Гражданка Фабр, вы напрасно пытаетесь ломать комедию. Мы ждем от вас пересказа разговоров, которые велись в вашем гостеприимном доме вечером 9 жерминаля.
Эглантин: - Гражданин прокурора до чрезвычайности интересует, кто же осуществил давнюю мечту всех честных людей - набил морду депутату Колло, - донеслось со скамьи подсудимых. - Тенвилль, а это больно - когда мордой по мостовой и сапогом под зад?
Беатрис Ларошдрагон: -Я не могу это повторить, - зарделась Беатрис, воспитанница бордосских урсулинок, - это... непечатности.
Верховное Существо: - Переведите на литературный язык, - посовеовал председатель, сдерживая себя из последних сил.
Эглантин: - Я могу, - с поразительной готовностью вызвался Фабр. - Ну, значит, для начала Колло назвал Жорж Жака боровом. А-а, пардон, ошибочка, вначале я назвал гражданина Колло злоебучим мерином, прости, Беатрис, но это соответствует истине.
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис посмотрела на Эрмана, надменно вздернув подбородок: -Откуда порядочной женщине знать значение всех этих... перлов?!
Эро де Сешель: - Вы ставите даму в неловкое положение, гражданин Эрман!
Эглантин: - Пожалуйте судью, для него это единственная возможность поставить даму в неловкое положение...
Верховное Существо: - Молчать! - рявкнул Эрман и снова зазвенел колокольчиком. - Свидетельница скрывает, что было вечером 9 жерминаля, - без сомнения, для того, чтобы выгородить подсудимых. Прошу занести это в протокол.
Беатрис Ларошдрагон: -Но я вовсе ничего не скрываю! - огорченно покачала головой Беатрис. - Я рассказала уже обо всем, что было, просто их ругательства составляли столь значительную долю происшедшего, что мое свидетельство выглядит совершенно жалким и неуместным, как я уже имела честь сообщить высокому суду.
Верховное Существо: - В разговоре с гражданином прокурором вы свободно пересказывали речь Дантона, - возразил Эрман. - По вашим словам, он подробно распространялся о своих контрреволюционных замыслах в вашем присутствии.
Эглантин: - Там имело место быть пьянка и мордобой без политического подтекста, - уверил присяжных Фабр, хотя его никто и не спрашивал. Эглантин опять перебрался со скамьи на оградку. Стоявший рядом гвардеец спихнул не в меру резвого обвиняемого обратно, но обвиняемый упорно вернулся на прежнее место, а на попытку столкнуть его рявкнул голосом разгневанного Фукье: "Пшшшел!" Больше его не сталкивали. Пока. Зато здесь он был чуточку ближе к Беатрис.
Беатрис Ларошдрагон: -Гражданин прокурор мне подсказывал, - простодушно поведала Беатрис, старательно вколачивая гвозди в гроб Тенвиля.
Фукье-Тенвиль: Фукье скучал. Ему уже до смерти надоела вся эта канитель с допросом гражданки Фабр (которую он с куда большим удовольствием допросил бы еще разок приватно, на столе в своем кабинете). А здесь, пожалуй, Эрман и без него справится. Поэтому прокурор, делая вид, что углублен в изучение лежащих перед ним бумаг, вполуха слушал разгоревшуюся дискуссию по поводу непечатных выражений.
Эро де Сешель: - Право, как все это забавно! - Эро улыбнулся.
Верховное Существо: Но Эрман не собирался выполнять на прокурора его работу. - Где вы взяли эту женщину? - зашипел он, обращаясь к Фукье. - Вы саботажник! вы подкуплены обвиняемыми, чтобы разрушить процесс! Я расскажу об этом лично гражданину Робеспьеру!
Эглантин: - Эрман, вас в коллежде не учили точности формулировок? Кто в присутствии указанной гражданки распространялся о своих контрреволюционных намерениях - Фукье? Ай-ай-ай, хватайте его, держите, а то сбежит! - Фабр решил, что прокурор как-то непозволительно расслабился, отвлекся и вообще уткнулся в свои бумаги. - Да-да-да, мы его подкупили! Возможностью безнаказанно похватать за задницу лучшее перо Парижа, Камиля...
Верховное Существо: - Я последний раз предупреждаю подсудимого Фабра! - рявкнул Эрман. - Еще один выкрик - и он будет удален из зала, и судить его будут заочно.
Эглантин: - Да-а, правда? - изумился Фабр. - Слушайте, а что мы вообще все тут делаем? Может, граждане судьи пойдут в ближайший кабак и подпишут там обвинительное заключение - без обвиняемых, доказательств и свидетелей? А мы пойдем по домам, благо все наша гипотетическая вина так и осталась недоказанной? И все останутся довольны.
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис подняла руку, якобы чтобы поправить уродливый чепчик, под который упрятала свои роскошные косы, но на самом деле, чтобы украдкой прижать палец к губам, адресуясь к мужу - да, родной, спасибо за поддержку, но осторожнее, мы их и так разозлили...
Фукье-Тенвиль: - Гражданин Фабр, если меня в даннй момент и привлекает чья-то задница, так это ваша - чтобы наподдать ее пинком! - взорвался Фукье, которого изрядно задели за живое подначки Эглантина. - Что касается вашего вопроса, гражданин председатель... - обернулся он к Эрману, - то позвольте мне не отвечать, где я взял эту женщину. Ответ вам не понравится. К тому же вы, похоже, спутали меня с гражданкой Фабр, вздумав допрашивать меня вместо нее.
Верховное Существо: Эрман не выдержал. Он был уже близок к истерике. Тут еще и Фукье взбунтовался... Пронзительный звон колокольчика вновь разорвал тишину. - Перерыв! - крикнул председатель, первым вскакивая с места и удаляясь в комнату судей. Он надеялся, что Сен-Жюст все еще там. *** Следующая часть главы
Эглантин: - О, а вот и истинное лицо прокурора явилось на свет, - заметил весьма довольный собой Фабр. - А то прикинулся тихой канцелярской мышкой под каблуком правосудия, даже голоса лишний раз не подает. А меня, вот, кстати, весьма интересует, где и при каких обстоятельствах гражданин прокурор познакомился со свидетельницей. Да не нервничайте так. Тенвилль - при всем желании вас трудно спутать с дамой. Хотя ходят слухи... - он замолчал, пакостно ухмыляясь. Суд трещал по швам, превращаясь в балаган и взаимные обвинения, а знака Беатрис Фабр подчеркнуто не заметил. На него снизошла уверенность в себе и своих силах, и он счел, что Беатрис понапрасну беспокоится. Они выкрутятся. Доведенный выходками подсудимых судья опять объявил перерыв. Судя по положению солнечных лучей, день близился к полудню. И на сей раз случилось чудо. Беатрис не увели, она просто пересела на скамью свидетелей.
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис едва сдержала шумный вздох - для начинающей актрисы при такой серьезной аудитории неожиданный антракт был истинным благословением.
Фукье-Тенвиль: Фукье угрюмым взглядом проводил удаляющегося Эрмана. Не иначе, как гражданин председатель пошел жаловаться на него Сен-Жюсту.
Эглантин: - Прокурор, не отчаивайтесь, учитесь примерять шкуру обвиняемого, этот опыт будет вам полезен! - Фабр в очередной раз не сумел удержать язык за зубами. А еще ему позарез были необходимы лист бумаги, перо и чернила - и он украдкой стянул таковые со столика отвлекшегося секретаря. Записка была коротенькой и незамысловатой: "Люблю, верю, умница, все будет хорошо, вечером встретимся!" Написав ее, Эглантин сложил бумажного голубка и запустил в зал, прицелившись в сторону скамейки, где сидела Беатрис. Голубок взлетел, пересек солнечный луч, совершил нелепый кувырок и шлепнулся на пару рядов выше.
Верховное Существо: Один из секретарей трибунала поспешил поднять бумажку, прочитал и понес Эрману с вопросом, надо ли приобщить к делу.
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис досадливо закусила губу. Она не сомневалась, что никакой крамолы в записке не обнаружится, однако унизительно было знать, что предназначенные ей слова любви и нежности прочтет чужой безразличный взгляд. Впрочем, с Эрмана станется огласить записку вслух! Она покачала головой - Франсуа в ответ виновато пожал плечами, так же едва заметно. Беатрис подняла перед собой ладошку и указала на обручальное кольцо - твоя, не сомневайся, а после, прижав пальцы к губам, послала ему воздушный поцелуй. Все это отдавало школярством, но ничего другого у них сейчас не было, приходилось довольствоваться малым.
Эглантин: - У-у-у, - почтовый голубок не попал по назначению. Фабр с нарочито мрачным видом уселся у барьерчика, составив ладони домиком и уложив на них подбородок. Что ж, зато ему никто не запрещает смотреть в зал, краем уха слушая голоса товарищей за спиной. И думать о том, что между ним и Беатрис - всего-то каких-то десяток шагов. Только бы ее не тронули, только бы она сумела уйти отсюда. Будь он на месте судьи, отправил бы немедленно курьера к Неподкупному - с панической весточкой о том, что задуманное судилище разваливается, несмотря на все усилия. А пока - пока можно просто сидеть и смотреть. На Беатрис в образе провинциалочки. Где она такой страховидный чепчик раздобыла, у Амы позаимствовала, что ли? Но даже в таком виде она все равно лучше всех. Она разыграла для него маленькую пантомиму, и он улыбнулся ей в ответ. Ну и пусть их разлучили, они все равно вместе.
Эро де Сешель: - Сердце д’Эглантина в плену, и я его понимаю, - проговорил Сешель. - Кто сейчас сдастся первым - вот этого я не понимаю, но избранная тактика заставляет меня тем не менее усомниться в благополучном исходе дела.
Фукье-Тенвиль: Раздосадованнй Фукье не обратил никакого внимания на историю с любовной записочкой и на то, как Эглантин и Беатрис обмениваются воздушными поцелуями и затуманными нежностью взглядами. "Надо будет нынче же увидеться с Робеспьером", - озабоченно решил он. Подозвав секретаря, он распорядился, чтобы подсудимым принесли обед. Самому ему есть не хотелось, но он собирался воспользоваться обеденным перерывом, чтобы выпить.
Эглантин: - Эро, ну подайте нас в этом случае полезный совет - что делать и как поступить, - не оборачиваясь, через плечо бросил Фабр. - Я делаю, что могу. Придумаете что получше - обещаю, я последую вашим ценным указаниям. Пока же обе стороны в равно невыгодной ситуации: они не могут ничего доказать, мы не можем безусловно и неоспоримо оправдаться, ибо в основе своей ни в чем невиновны. Жорж, ну осените нас своей государственной мудростью, а? Беатрис улыбалась ему - тихо и светло.
Дантон: - Вы забыли самое главное, друзья мои, - Дантон кивнул в сторону приотркрытого окна. - Слышите, как орут? С улицы в самом деле доносился шум многочисленной толпы, собравшейся у Дворца Правосудия. - Они не позволят держать нас здесь, - утежденно сказал Жорж Жак. - К вечеру нас уже отпустят. Иначе это уже будет курам на смех.
Эглантин: - Вот когда камни полетят в окна, тогда я поверю в свободу и спасение... Может, нам на волне народного энтузиазма пойти заодно разгромить Комитет, а?
Эро де Сешель: - Вчера мы уже пытались защитить себя от обвинений, - возразил Мари-Жан. - И слышали то же. И что наблюдаем сегодня? К чему привели наши речи? Фабр, Жорж, я полагаю, что все усилия лишь оттянут неизбежный финал, - последнюю фразу он произнес тише, помня о Демулене, и после добавил тем тоном, что приводил в восторг дам и вызывал зависть их кавалеров: - Ах, неужели и взаправду есть на свете справедливость, и бесподобный этот стан и ум послужат нам спасением - вот милость! Видите, д‘Эглантин, я не утратил дар красноречия. Но не хочу более разменивать его здесь.
Дантон: - Браво, Эро, - оценил Жорж-Жак сешелевскую импровизацию. - А теперь выше нос. Никакого "неизбежного финала" нет и быть не может.
Эглантин: - Хотелось бы верить. Очень хотелось. Но ведь делать-то что-то надо. Спасение утопающих, как известно, дело рук самих утопающих, - Фабр в очередной раз переглянулся с Беатрис. - Не сидеть же молча в ожидании, пока за нас все решат. А мне жить хочется.
Эро де Сешель: - Я разделяю ваше желание, Фабр, однако же считаю унизительным для себя добиваться чего-либо далее. Одну речь я вчера уже произнес. Дальнейшее мне представляется абсурдным.
Эглантин: - А мне не представляется. И потому я буду доводить это судейское сообщество всеми возможными способами, пока меня не выкинут отсюда... или не оправдают, - Фабр упрямо мотнул головой.
Дантон: - Подумай о том, Фабр, что если тебя выкинут, ты уж точно не сможешь никак повлиять на события, - заметил Дантон.
Эглантин: - Но пока я здесь, я не буду сидеть сложа руки и мечтательно пялиться в потолок, - возразил Фабр. - Или ждать помощи со стороны. Это не по мне.
Эро де Сешель: - Восхищаюсь вашим терпением - раз вы решили попробовать выиграть эту партию, не могу вас осуждать. Посмотрим, какой сюрприз преподнесут нам сейчас... Позвольте мне пока еще понаблюдать - быть может, я ошибаюсь, и Фемида на нашей стороне, - последнее было сказано скорее из вежливости.
Фукье-Тенвиль: Прокурор воспользовался объявленным перерывом для того, чтобы написать записку Неподкупному: "Гражданин Робеспьер, очень прошу вас принять меня по известному вам делу. Мне необходимы ваши указания. Общественный обвинитель Фукье-Тенвиль".
Верховное Существо: На записку долго не было ответа, и прокурор имел все основания впасть в отчаяние. Но вот в кабинет, где Фукье собирался с духом, проскользнул мелкий клерк. - Гражданин прокурор, вас ждут на улице. У въезда на Новый мост стоит карета... Временный переход Фукье в тему 085. Процесс грозит сорваться. Совещаение в перерыве. 14 жерминаля, день
Эро де Сешель: * * * - …Жорж, может быть, тебе удастся уговорить нашего друга съесть хотя бы кусочек? Камиль, то, что ты останешься голодным, не покажется никому упреком в их сторону, - Эро без аппетита смотрел на принесенный обед, но не притронуться к еде значило бы выказать упадок морального духа, а Камиль выглядел поникшим, хотя и немного повеселел после слов Дантона о поддержке народа. Мари-Жана удивляло такое состояние: в поведении Демулена не чувствовалось ни бодрости Дантона, ни энергии Эглантина, ни овладевшего им равнодушия и презрения к происходящему. Он полагал, что Камиль Демулен, герой взятия Бастилии и журналист «Старого Кордельера», должен вести себя иначе.
Камиль Демулен: Камиль скорбно вздохнул, и еще немного повозил ложной в своей тарелке. Его не покидало иррациональное, гнетущее беспокойство. Вроде бы все складывалось в пользу подсудимых, судьи опять посрамлены... Но отчего-то Камиль с трудом сдерживал слезы. - Я что-то не г-голоден. Предпочитаю домашнюю стряпню, - пожаловался журналист, с замиранием сердца наблюдая, как в зал начинают возвращаться присяжные и члены трибунала. Перерыв подходил к концу.
Эглантин: - Оставьте вы его в покое, - неожиданно посоветовал Фабр. - Камиль у нас что твоя рудничная канарейка. Если она не поет и не щебечет - значит, жди беды. Они присмотрелся к возвращающимся в пустой зал суда присяжным, к прошагавшему на свое место прокурору и тихо присвистнул: - А пташка-то права. Что-то стряслось.
Эро де Сешель: - Pereat mundus et fiat justitia? - Сешель окинул взглядом лица друзей. - В любом случае нам не дадут пропустить это увлекательное и, вне сомнения, познавательное действо.
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис, одиноко сидевшая на своей свидетельской скамейке, могла бы подтвердить тревожные ощущения Демулена - с той же обостренной чувствительностью любящего сердца она почувствовала, как в зале повеяло каким - то нехорошим холодком, когда члены суда стали занимать свои места. Фукье выглядел если не успокоенным, то куда более уверенным в себе, чем до перерыва, и Беатрис мысленно вознесла молитву, умоляя Господа ниспослать ей сил, чтобы играть свою роль и дальше. Интересно, как скоро у гражданина Эрмана лопнет терпение и он потребует удалить бесполезную свидетельницу из зала?
Фукье-Тенвиль: Возвращение Фукье из темы 085. Процесс грозит сорваться. Совещаение в перерыве. 14 жерминаля, день Вернувшись во Дворец правосудия, Фукье дословно передал Эрману все, что услышал от Робеспьера. Сам прокурор, видя недовольство Неподкупного, понял: если процесс затянется, гнев Комитета обрушится на них с председателем. Однако, с другой стороны, если вынести приговор, не выслушав ни свидетелей (коих попросту не было), ни самих обвиняемых, это поставило бы слишком заметное пятно на светлый образ Неподкупного. Поэтому прокурор на свой страх и риск решил предложить Эрману дать слово подсудимым. Но вначале следовало разобраться с Беатрис. - Гражданка Фабр! – грянул прокурор. – Вы обвиняетесь в лжесвидетельстве, утаивании важных сведений и пособничестве контрреволюционерам.
Верховное Существо: - Если ваше странное поведение вызвано чувством ложного стыда, - добавил Эрман,- мы готовы дать вам возможность исправить ваше положение. Итак, вы готовы дать показания? Если же нет. прошу вас покинуть свидетельские места.
Фукье-Тенвиль: - Вы же рассудительная женщина, - склонившись к Беатрис, вполголоса присовокупил прокурор. - Неужели вы хотите присоединиться ко всем этим лицам, - он кивнул в сторону скамьи подсудимых, - участь которых практически уже решена?
Беатрис Ларошдрагон: -Их участь решена до завершения процесса? - приподняла брови Беатрис. - Зачем мне, в таком случае, клеветать на них?
Эглантин: Фабр уже знал, что он сейчас выкрикнет, и даже привстал со своего места, но... Быть выставленным из Трибунала и сидеть в камере Консьержери, маясь дурными предчувствиями, незнанием и ожиданием совершенно не хотелось. А во время перерыва что-то произошло, может, Макс Неподкупный и в самом деле наведался в Трибунал, отбарабанив прокурору надлежащие инструкции. И, может, в этих инструкциях содержится строжайшее указание переходить от угроз к делу. Из зала суда уже выставили зрителей, как бы следующей очередью не стали собственно подсудимые. Потому Эглантин сдержался и промолчал. Все, что он мог сейчас сделать - пытаться взглядом укрепить Беатрис. Если она сможет отмалчиваться и дальше - у них есть шанс.
Верховное Существо: Председатель поджал губы. - Что ж, гржданка, я вижу, вы продолжаете запираться. В таком случае, вы освобождаетесь от дачи показаний. Ступайте.
Беатрис Ларошдрагон: Беатрис поднялась с места, оглядела зал и уверенной походкой направилась к скамье подсудимых, уповая, что ее сейчас не оттащат прочь.
Верховное Существо: - Выход там, гражданка, - любезно подсказал Эрман, указывая на высокие створчатые двери.
Эглантин: - Не сюда! - зашипел Фабр, решив, что Беатрис окончательно рехнулась на своей идее стать святой великомученицей. - Брысь из зала! Домой, возвращайся домой!
Беатрис Ларошдрагон: -Я думаю, завтра меня все равно арестуют, гражданин Эрман, - спокойно промолвила она, - так что в качестве извинения за причиненное революционному правосудию беспокойство, я избавлю его от лишних хлопот, связанных с моим арестом.
Верховное Существо: - Эта безумная женщина положительно намеревается довести меня до сердечного приступа! - закричал Эрман, потрясая колокоьчиком. - Или вы сами уйдете отсюда, или вам помогут!
Беатрис Ларошдрагон: Идея с сердечным приступом показалась Беатрис недурной, однако особо рассчитывать на это не приходилось. Под истерическое звяканье колокольчика она по - прежнему шла к подсудимым. К Франсуа.
Верховное Существо: Эрман дал знак национальным гвардейцам. Те решительно преградили Беатрис ход, взяли под руки и повлекли из зала суда.
Беатрис Ларошдрагон: Она не стала учинять истерику, вопить и вырываться - просто до последнего оглядывалась через плечо, пытаясь запомнить выражение лица Шиповничка.
Верховное Существо: За дверью Беатрис уже ждал комиссар Комитета общественной безопасности с ордером. - Именем республики гражданка Фабр, в девичестве Ларошрагон, арестована. На сей раз никакой черной кареты не понадобилось - Консьержери находилась в двух шагах. Комиссар и гвардейцы спустили свою добычу в подземный переход и повели в тюрьму.
Фукье-Тенвиль: После удаления из зала суда гражданки Фабр прокурор вполголоса обратился к Эрману: - Как вы считаете, гражданин председатель, уместно ли будет дать слово обвиняемым? При отсутствии адвокатов мы должны считаться с правом на защиту. Разумеется, строжайше предупредив, что за любое оскорбление суда они тут же будут лишены слова.
Верховное Существо: Эрман скривился. Он был против предоставления слова обвиняемым - об этом свидетельствовал печальный опыт вчерашнего дня, когда Трибунал был вынужден на протяжении нескольких часов внимать Дантону, поносящему правтельство, судей, все на свете. Такого количества крамольных измышлений не содержали все номера "Старого Кордельера" вместе взятые. Но иного выхода в настоящий момент не было. Нет ни доказательств, ни свидетелей, а время чем-то занять надо, для приличия. Он зазвонил в колокольчик. - С учетом вновь открывшихся обстоятельств обвинение приступает к повторному допросу подсудимых. Суд предупреждает, что в случае вызывающего поведения подсудимые будут удалены из зала.
Эглантин: Беатрис увели, и солнце погасло. И, наверное, было бессмысленно надеяться на то, что она сможет покинуть Дворец Правосудия. Ее увели, и все, что ему осталось - воспоминания, ее последний взгляд из-под этого дурацкого чепчика. Она скрылась за дверями, и какое-то время Фабр не слышал ничьих слов. Он просто сидел, привалившись к ограждению, и тупо следя за передвижениями теней.
Дантон: Дантон взял руку Фабра и без слов пожал ее. А что тут скажешь? "Мне очень жаль"? Или "Твоя жена - настоящая героиня"? Сам Дантон, если бы ему в подобное ситуации заявили такое, просто дал бы оратору в морду. "Если выкарабкаемся сами, то вытащим ее непременно", - дал он себе зарок, но вслух, опять же, не сказал.
Фукье-Тенвиль: - Гражданин Фабр! - обратился к подсудимому прокурор. От Тенвиля не укрылось, что после ухода Беатрис неугомонный Эглантин заметно притих. Это позволяло надеяться, что сейчас он будет вести себя смирно. - Вам предъявлено обвинение в государственной измене, попытке контрреволюционного переворота, связи с роялистами-эмигрантами, взяточничестве и мошенничестве, а также в порочащих революционную власть пасквилях. Имеете ли вы что-либо сказать в свое оправдание?
Эглантин: - При таких защитниках революции нет никакой необходимости писать пасквили - вы сами являетесь красноречивым и ярким изображением всех возможных пороков и недостатков, - прикосновение Жоржа придало сил, Фабр заставил себя встряхнуться, встать, вспомнить о сценическом голосе, и въевшейся в кровь привычке выговаривать слова ясно и четко, чтобы было слышно в самом отдаленном уголке зала. Жаль, что нет публики, но это не повод отчаиваться. - В свое же оправдание я могу сказать только одно. Вы предъявили мне замечательный набор обвинений, но чем вы его подтвердите? Я изменил государству - принимая учатие в его основании - и вступил в заговор с роялистами? Прекрасно сказано, но... но где доказательства? Где хоть одна ьбумага, подписанная моей рукой, в которой было бы черным по белому сказано - "Я, Фабр дЭглантин, мечтаю свергнуть валсть Конвента и вернуть на престол Бурбонов"? В чем именно состояла якобы устроенная мною попытка государсвтенного переворота, в какой день она состоялась и почему мне о ней ничего не известно? В какую именно связь и с кем из эмигрантов я вступил, при каких обстоятельствах и где? Должно быть, это как-то прошло мимо моего внимания, ибо я был слишком занят попытками создать Республику. Что там еще? Взятоничество и мошенничество? Какое именно и в чем? Извольте доказательства... - у него чуть не сорвалось с языка "господин прокурор", - ибо в противном случае ваши слова - не более чем ничем не подкрепленное пустозвонство. С равным успехом я могу обвинить вас в том же самом. А что, почему бы и нет? Что вы делали в трактире "Красный петух" три дня тому, и с кем встречались?
Верховное Существо: - Подсудимый, отвечайте четко на поставленные вопросы и не пытайтесь издеваться над судом, - предупредил Эрман. - В противном случае вы будете удалены из зала.
Эглантин: - А о чем, собственно, меня спрашивали? - с издевательской улыбкой, но весьма любезно поинтересовался Фабр. - Что конкретно интересует уважаемый и справедлившейший в мир суд?
Фукье-Тенвиль: - Позвольте напомнтить, что вопросы здесь задаю я, - парировал прокурор. - А также и то, что вы сейчас находитесь не на театральных подмостках, где толпа готова аплодировать вашему красивому голосу и эффектным позам. Здесь присутствуют только обвиняемые и судьи. Поэтому прошу избавить нас от вашего паясничанья. Вы спрашивете: где бумаги, подписанные вашей рукой? Но то, что таких бумаг нет, отнюдь не доказывает вашей непричастности к заговору. Напротив: только преступник, стремящийся замести следы, столь тщательно избавляется ото всех порочащих его улик.
Эглантин: - Если только эти улики не существовали лишь в вашем воспаленном воображении, - отпарировал Фабр. - Так я внимательно слушаю ваши вопросы, которые вы так стремитесь мне задать.
Фукье-Тенвиль: - Я спрашиваю: где доказательства вашей непричастности к заговору Дантона? - грозно вопросил Фукье. - Пока все говорит об обратном: вы состояли в тесной связи и наверняка были оведомлены обо всех его преступных шагах.
Эглантин: - Знаете, дражайший Тенвилль, в связи обычно состоят с женщинами, - язвительно нампомнил Фабр. - А ваше предположение звучит, прямо скажем, оскорбительно. И для начала предъявите обществу хоть что-нибудь, доказывающее, что сей заговор вообще существовал. Ибо я никак не мог участвовать в заговоре, которого не было.
Фукье-Тенвиль: - Вам недостаточно всех докладов, которые были прочитаны здесь за эти два дня? - приподнял бровь Тенвиль. - В них подробно изложены все ваши аферы, и я не собираюсь вновь перчислять их. Заговор существовал, и Дантон стоял во главе его. Что касается вашей роли, то, помимо контрреволюционной деятельности, вы занимались еще и взяточничеством, что отнюдь не придает вам героического блеска в глазах ваших друзей-роялистов. Вы обманули их доверие так же, как и доверие нации.
Эглантин: - За два минувших дня лично я слышал только трескучие и не подкрепленные ничем фразы о Респбулике, которая находится под угрозой, о всеевропейском заговоре против Франции и о страшной угрозе, исходящей от гражданина Дантона и его единомышленников, - у Фабра возникло стойкое ощущение, будто он бьется головой в каменную стену... и ему не удастся пробиться на свободу. - Примерно такие же речи я слышал всякий день в Конвенте - то по адресу ныне покойного Эбера, то в адрес депутатов от департамента Жиронда, то касательно гражданина Неподкупного. Все это - не более, чем полемика и пустые слова. Что касается якобы взяточничества... - он пожал плечами. - Республика доверила мне определенные средства, и я использовал их так, как считал лучшим для моей страны. Возможно, кое-какие траты не были занесены в отчеты, но все эти деньги служили единственной цели - Республике и ее процветанию. И, кстати, предъявите мне хоть одну доверчивую жертву. Что касается героического блеска, то я как-нибудь проживу и без него. Я не герой. Я просто человек, мечтавший о лучшей доле для своей страны. ("Аплодисменты", - мысленно добавил он. Зал Трибунала пустовал, но Эглантину было достаточно аплодисментов воображения).
Фукье-Тенвиль: - Поясните суду, что вы подразумеваете под благом Республики, - предложил Фукье.
Эглантин: - Почитатйте конституцию, там очень четко и недвусмысленно объясняется термин "благо Республики" и его разновидности, - огрызнулся Фабр. Ну уж нет, он не даст втянуть себя в бесконечный спор. Тенвилль, при всех его недостатках, неплох как обвинитель, а он сам не законник. Он политик, то есть - трепло.
Фукье-Тенвиль: - Мне известно, что написано в Конституции, - отрезал Фукье. - Но, очевидно, ваш собственный путь к к благу Республики несколько расходится с законом.
Эглантин: - С учетом того, что сам факт создания Республики в корне расходится с существовашим некогда законом и даже противоречит ему... - Фабр пожал плечами. - Скажите, в каких конкретно растратах меня обвиняют, и я попытаюсь оправдаться.
Эро де Сешель: Эро удалось сохранить непроницаемый вид при упоминании о Конституции, в честь которой был устроен знаменательный и торжественный праздник в годовщину падения династии Бурбонов...
Фукье-Тенвиль: - Речь идет не о прежних законах, созданных монархией, а о нынешних, которые надлежит соблюдать всем гражданам Республики, - назидательно молвил Фукье. - Что касается растрат, то вам лучше знать, куда делись доверенные вам средства. Возможно, вы объясните это суду?
Камиль Демулен: Камиль нервно поерзал на месте, переводя взгляд с прокурора на Фабра и обратно. Скоро настанет и его очередь держать ответ. Или вмешаться прямо сейчас?..
Фукье-Тенвиль: Прокурор заметил нервное движение Демулена, который словно порывался встать со своего места, и бросил на него суровый взгляд, долженствующий пригвозить обвиняемого к скамье. Затем вновь обернулся к Эглантину, который, похоже, начал выдыхаться. - Итак, вам нечего ответить ответить суду, гражданин Фабр? - уточнил он.
Эглантин: - Почему, есть. Все отчеты о производимых мною денежных оборотах и употреблении доверенных мне средств внадлежащее время были представлены Конвенту и одобрены оным, после чего отправлены в соответствующие комитеты и архивы, - и этих бумаг было столько, что представить трудно, какие-то из них несколько искажали истину, какие-то были совершенно точными и правдивыми... - Что касается всех прочих обивнений, то я отвергаю их на основании того, что не виновен ни в одном из приписываемых мне преступлений. За отсутствием таковых. Он произнес все это спокойно, без прежнего нарочитого пафоса, и уселся обратно на скамью. И демонстративно повернулся к прокурору затылком.
Фукье-Тенвиль: Прокурор с облегчением перевел дух. Похоже, с Фабром все прошло гладко. - Что ж, раз вам больше нечего сказать суду в ответ на предъявленные обвинения – например, о взятке в сто тысяч ливров от Делоне, а также о подделке вами пресловутого декрета о дефиците, то вопросов больше нет. Ситуация и так вполне ясна. Итак, продолжим допрос подсудимых. - Гражданин Демулен! – воззвал он. - Вы обвиняетесь в том, что предали доверие нации, облекшей вас полномочиями нести в народные массы свет истины. Вам был доверен печатный орган, с тем, чтобы, не искажая, освещать в нем те грандиозные революционные свершения, которые вы, как журналист и депутат Конвента, могли наблюдать непосредственно. И во что же вы превратили «Старого Кордильера»? – Фукье скорбно покачал головой. – В рассадник контрреволюционных идей, порочащих достойнейших членов Конвента! Вы отдали свой голос и свое перо (надо признать, чрезвычайно умелое) роялистам, отрекшись от всего, что дорого сердцу каждого республиканца. Я не стану сейчас цитировать возмутительные отрывки из третьего номера упомянутого издания - они и так уже всем, к сожалению, хорошо известны. Но, соблюдая законность, суд предоставляет вам слово, чтобы выслушать то, что вы желаете сказать в свою защиту.
Камиль Демулен: Камиль с возмущением вскочил со своего места: - Вы об-бвиняете меня во лжи? В предательстве? В связях с роялистами? - журналист приосанился и шагнул вперед. Чувство собственной правоты придавало сил, смелости и уверенности. - Я всего лишь говорил правду. Всегда и во всем. До тех пор, пока Робеспьер действовал на благо нашей любимой Франции, я почитал великой честью доносить до народа его слова. Но времена изменились. Минувшей осенью... Да, это началось минувшей осенью, Робеспьер захотел узирпатировать власть в республике. О, история знал множество подобных примеров, когда человек добродетельный, оказавшись во главе государства не мог сдержать соблазна... Встревоженный Эрман зазвонил в колокольчик, призывая разошедшегося оратора замолчать, но Демулен и ухом не повел. - Мне больно было в-видеть, как мой школьный товарищ у меня на глазах превращался в кровавого тирана. Но никто больше этого не замечал. Или замечал, но боялся сказать. Я - сказал. Я счел это своим священным долгом перед моей страной, предупредить её об опасности диктатуры. Я ни минуты не сожалел об этот решении... - тут Камиль на секунду запнулся и вспыхнул. Один раз он все же сожалел, что пошел против Макса. За несколько часов до своего ареста, когда после ночного разговора в доме Дюпле честно хотел уничтожить последний, седьмой номер "Старого кордельера". И почти сделал это... Помешала арестная команда. Однако эта маленькая ложь носила столь личностный характер... Об этом желании уничтожить собственную газету, вежливо отойти от Дантона и вернуться под крылышко к Робеспьеру не знал никто кроме Камиля. Теперь это уже не имело никакого значения, с горечью подумал Демулен. Сейчас его заткнут, он и так сказал слишком многое... - Я и сейчас ни о чем не сожалею, - Камиль торопился, желаю успеть сказать все до тех пор, пока его не оттащат от ограждения уже спешившие к нему приставы, - мне не в чем себя упрекнуть. Мое перо всегда служило моему народу, а не куче обезумевших от жажды власти депутатов...
Фукье-Тенвиль: Фукье-Тенвиль не делал попыток прервать этот бурный словесный поток. Сейчас колокольчик председателя и повинующиеся его яростному звону гвардейцы и так сделают это. С некоторым даже сожалением прокурор смотрел на безумца, пытающегося доказать что-то.... кому? Ему? Эрману? Гвардейцам? Остальным подсудимым? Или самому себе?
Эглантин: Когда на Камиля, что называется, "находило" - если он в самом деле верил в то, что говорит, или боялся, или не задумывался о последствиях - его речь становилась гладкой, без малейшего следа обычного заикания. Журналист говорил так, что сказанному хотелось верить. Его хотелось слушать, но было несомненно, что еще пара мгновений - и Демулена обвинят в непочтитеольности к суду и власть предержащим, заставят замолчать или вообще вернут в Консьержери. А ведь он в кои веки говорил правду. Горькую, неприглядную правду. И то, что ему позволили так долго говорить, лишний раз доказывало - все уже решено, их защита бессмысленна, приговоры уже давно составлены и подписаны. И наплевать, что нет свидетельств и доказательств. Но Камиль все же сумел набраться храбрости и высказал то, что думал.
Верховное Существо: -Когда вы высказывались против казни Бриссо, Верньо и других заговорщиков, вы тоже всего лишь служили народу? - каверзно осведомился председатель у Демулена.
Камиль Демулен: - Я лишь просил снисхождения для людей, прежде много сделавших для республики, - вспыхнул Камиль. - Когда единственным аргументом правосудия становится гильотина... это уже не правосудие.
Верховное Существо: - Федералисты много сделали для республики? - уточнил Эрман. - Вы разделяете их взгляды?
Камиль Демулен: - Нет, конечно! - Камиль выпустил пар и тут же начал сбиваться и путаться. - Но они помогли рождению республики в 1789 году, этого у них не отнять!
Эро де Сешель: «…Эту речь можно было бы вспомнить спустя много лет и с чистым сердцем сказать: "Я был прав"» - так думал Эро. Но как печально осознавать, чем обернулось их красноречие!
Эглантин: - Отнять теперь можно все, что угодно, у кого угодно и когда угодно. В том числе доброе имя у покойников и надежду у живых, - вполголоса заметил Фабр.
Верховное Существо: - Прошу занести в протокол, что обвиняемые сочувствуют жирондистам, - объяснил председатель.
Эглантин: - Прошу занести в протокол, что судья туп, как срубленный королевский дуб, - еле слышно проворчал Фабр, которому не хотелось и быть выведенным из зала, и молчать уже было невмоготу.
Эро де Сешель: Эро повернул к нему голову. - Сейчас предпочитают лишать доброго имени прежде, чем жизни, - так же негромко заметил он, улыбнувшись шутке.
Камиль Демулен: Камиль снова подался вперед: - Протестую! Решению по делу жирондистов было в-вынесено полгода назад! К нам оно не имеет никакого отношения! На нас хотят повесть чужие грехи!
Эглантин: - Какая жалость, я так и не успел озаботиться созданием репутации добродетельного гражданина и истинного образца для подражания... Ну-с, нас уже записали в жирондисты, в чем нас еще обвинят - в разграблении могил, в поедании младенцев или в устроении католического празденства под видом поклонения Верховному Существу?
Верховное Существо: - Вы только что сами с восторгом отзывались о якобы существующих заслугах изменников перед республикой, - с улыбкой напомнил судья Демулену. - Вы питаете к ним явную симпатию. Стало быть, вы разделяете их котрреволюционные воззрения.
Эглантин: - Лучше бы Камиль уподобился своим любимым римлянам и замолчал после речи, он же совершенно не умеет спорить...
Эро де Сешель: - Мой милый Фабр, я бы сочувствовал сейчас самому Цицерону, - отозвался Сешель.
Камиль Демулен: Камиль вскипел: - Это схоластика! Вы готовы обвинить нас в чем угодно, ибо настоящих доказательств вины моей и моих друзей у вас нет и не было! Рассерженный журналист скомкал извлеченный из кармана лист бумаги, где он набрасывал некоторые тезисы своей речи, скомкал и швырнул в лицо судье: - На ваше единственно об-бвинение по поводу газеты я уже ответил!
Эглантин: - Давайте лучше посочувствуем сами себе... - Фабр прижал ладонь ко лбу. Голова начинала противно ныть, голоса отдавались раздражающим эхо, а это было скверно - при болящей голове он плохо соображал. - Сколько еще они собираются длить это представление... Оп-п-пля... Камиль, ну что ж ты творишь? Скомканный лист полетел в сторону судьи.
Фукье-Тенвиль: Прокурор понял, что пришло время вмешаться. - Гражданин Демулен, если вы будете пользоваться для защиты подобными аргументами, вас лишат слова и удалят из зала суда. Поймите же: ваша несдержанность свидетельствует против вас.
Камиль Демулен: - За п-против вас свидетельствует все остальное! - Демулен почти кричал. - Это не суд! Это какая-то ужасная, отвратительно срежиссированная к-комедия!
Эглантин: - Постановщика и его помощников вымазать в смоле, вывалять в пуху и прогнать по городу пинками, - внес предложение Фабр. - Чтобы впредь было неповадно поганить высокое искусство драмы. М-да, а мне казалось - свобода так близка...
Верховное Существо: Эрман зазвонил в колокольчик. Надо в самом деле лишить кого-нибудь из них слова и вывести из зала - для острастки.
Эро де Сешель: - Это ли то, к чему мы стремились!.. - как-то рассеянно проговорил Эро. - Камиль, - Мари-Жан протянул руку к полностью отчаявшемуся Демулену, - тебя не хотят услышать… Это дело не стоит твоих пламенных речей, мой бедный друг.
Камиль Демулен: Но Демулен упрямо тряхнул головой и снова вцепился в поручни барьерчика, отделявшего подсудимых от пустого зала. - Стоит! Мы обязаны говорить, мы не имеем п-права на молчание! Французы должны знать, что их хотят обмануть, ус-сыпить их бдительность... - Раскрасневшийся Камиль понимал, что балансирует на грани, давая повод обвинить себя во всех возможных преступлениях, но остановиться не мог. И не хотел. - Эро, Фабр, Жорж! Пусть нас услышат! Они должны узнать, что на самом деле являет из себя революционное правительство, нетерпимое, жадное до власти, и слабое в своем страхе эту власть потерять!..
Верховное Существо: Эрман снова зазвонил в колокольчик. - Довольно! Суд уяснил для себя взгляды обвиняемого. Прокурор переходит к допросу следующего. Гражданин Эро-Сешель!
Эглантин: - Ты добился своего, кое-кто тебя услышал, - Фабр потянул разошедшегося журналиста за рукав, пытаясь усадить обратно на скамью. - Порок посрамлен, но добродетель не восторжествует. По крайней мере, не сегодня. Ты молодец, Камиль, а теперь сядь и попытайся успокоиться.
Эро де Сешель: Эро поднялся со своего места. - Я всецело во внимании, гражданин председатель. Гражданин прокурор, - Сешель слегка кивнул Фукье-Тенвилю. - Я готов отвечать на вопросы, которые мне зададут, и заверяю вас, что впечатление от данных судебных прений нисколько не сделает мои ответы менее содержательными.
Камиль Демулен: Все еще кипящий праведным гневом, журналист досадливо фыркнул в ответ на лова Фабра, но все же послушно примолк.
Эглантин: В отличие от предыдущих "ораторов", Эро не вопил, не пытался задеть судью и прокурора оскорбительными выходками - создавалось впечатление, что бывшему члену КОС Сешелю все равно, каким будет итог судилища, решится ли дело в его пользу или против. Эро просто стоял и благовоспоитанно помалкивал, ожидая вопросов. Камиль же фыркал, вертелся на месте и явно порывался продолжить дебаты с судьей.
Фукье-Тенвиль: "Ну, с этим, кажется, будет легче, - подумалось Фукье-Тенвилю при взгляде на почти спокойное выражение лица Эро де Сешеля. - По крайней мере, до швыряния бумаг и поношения Неподкупного дело не дойдет". - Гражданин Эро де Сешель, - обратился к подсудимому прокурор. – Вам предъявлено обвинение в государственной измене. Как известно, еще 11 нивоза национальный конвент оповестил вас о том, что начато расследование по делу поступившего на вас доноса в сношениях с иностранными роялистами. Тогда расследование было приостановлено ввиду загруженности комитета другими делами. Логичным было бы предположить, что человек, находящийся в столь щекотливой и двусмысленной ситуации, подаст прошение об отставке и не станет более предпринимать ничего, что могло бы подтвердить основательность сделанного в конвент доноса. Однако вы и не подумали оставить свой пост. Мало того: 25 вантоза на вашей квартире был арестован контрреволюционер-эмигрант. Но и это еще не все: в тот же день вы и гражданин Симон отправились на свидание с арестованным, тем самым открыто признав себя соучастниками. Позднее, в процессе допроса, было доподлинно выяснено, что арестованный роялист – лишь связующее звено между вами и остальными заговорщиками-контрреволюционерами, которые ныне находятся вместе с вами на скамье подсудимых. Что вы имеете сказать в свою защиту?
Эро де Сешель: - Мыслимо ли обвинить в государственной измене человека, столько потрудившегося над проектом республиканской Конституции! Не является ли тот факт, что я не подал прошения об отставке, лучшим доказательством моей невиновности? Говорите прямо, вы обвиняете меня в сотрудничестве с Проли? Я наслышан об этом. Прошу доказать мне, что я когда-либо защищал политику Англии! Меня называют «снисходительным»! Но кто же тогда вы? Почему при том, что ныне называют «равенством», казнят столько своих граждан? О да, террор оправдан против тайных и явных врагов республики! Но мне известно, что не кто иной, как сам Робеспьер, говорил об опасности приплетения патриотов к делу заговорщиков. Не совершаете ли вы сейчас ошибку? Что до Катюсса – право же, подобные измышления возмутительны вдвойне. Я уже имел честь объяснять, долго и подробно, обстоятельства своего знакомства с данным военным комиссаром. Он служил мне переводчиком во время моей командировки. Может быть, мне надобно было спрашивать у Конвента разрешения оставить его у себя в качестве секретаря? По моему суждению, деспотизм во имя свободы не является благом, как сейчас почему-то принято считать. Я не контрреволюционер, как и мой бывший секретарь, как и те, кто волею судьбы находится сейчас на скамье подсудимых. Всем сердцем я люблю нашу республику, которой отдал столько стремлений и усилий. Вглядитесь в то, что вы творите! Франция в крови из-за врагов внешних, вы же в это время губите ее истинных друзей, тех, кто ее воспевает и кто не жалеет себя, стремясь поддержать то благое новое, что принесла революция. Пусть ветру судьбы угодно бросить мой корабль на скалы, после того, как он преодолел столь славный путь, но знайте, что на флаге этого корабля написано: «Моя страна!». Обреките меня на смерть, если вам так угодно, но вдумайтесь в беспримерную чудовищность слова «предатель», и оставьте мне честь, - сдержанный и молчаливый ранее Эро воспользовался вторым предоставленным шансом разъяснить свои взгляды, однако сразу после того, как он договорил, выражение его голубых глаз вновь стало мягким и словно устремленным вдаль – казалось, Эро де Сешель наблюдает сейчас какую-то неведомую и далекую страну.
Фукье-Тенвиль: - Избавьте нас от ваших отвлеченных рассуждений о ветрах судьбы, - прервал его речь Фукье-Тенвиль. - Суду важны факты. И, вопреки вашим сетованиям на тиранию и деспотизм, суд дал вам слово и готов был выслушать вас. Однако мы так и не услышали ничего, что как-то оправдывало бы ваши преступные действия. Ваши сношения с заговорщиком Проли не подлежат сомнению, равно как и ваши связи с англичанами. Что касается Катюсса - тот факт, что он был вашим секретарем, никак не может служить оправданием ни для него, ни для вас.
Верховное Существо: - Суд не нуждается в подобных театральных эффектах, - буркнул Эрман, которого раздражало позерство Эро - сразу видно аристократа.
Фукье-Тенвиль: - Гражданин председатель, как видно, подсудимому более нечего сказать, - подхватил Фукье.
Верховное Существо: - Чего и следовало ожидать, - согласился председатель. - Все подсудимые, когда их вина очевидна, а опровергнуть обвинение нечем, прибегают к самой низкопробной демагогии.
Камиль Демулен: - Д-демагогией занимаетесь вы! - Демулен снова вскочил с места. - Вам не в чем нас обвинить, все ваши домыслы не стоят и рваного ассигната!
Эглантин: - С учетом того, что ассигнаты нынче вообще ничего не стоят, твое сравнение, Камиль, звучит совсем уж унизительно для граждан судей... Речь Эро была хороша. Слишком хороша для подобного места и времени. Может, он и не ответил толком на предъявленные ему абсурдные обвинения, но держался де Сешель безупречно.
Луи Антуан Сен-Жюст: Стоявший по ту строну чуть приоткрытой двери в зал сен-Жюст досадливо сдвинул брови. Сейчас опять начнется отвратительный балаган. Архангел затруднялся сказать, кто производил бОльше шума и говорил бОльше красивых глупостей - подсудимые или судья. Время между тем уходило. Уже заполдень, с улицы явственно доносился ропот все увеличивающейся толпы. Знаком подозвав клерка, Сен-Жюст присел к столу и быстро нацарапал на клочке бумаги записку: Пора заканчивать. Ни в коем случае на давай слова Дантону. Употребите все средства. - Ступайте в зал и отдайте это Эрману, гражданин - велел он чиновнику. - Ну же, не мешкайте.
Верховное Существо: Эрман только этого и ждал. Он поднялся с места. - Граждане присяжные заседатели! - провозгласил он, патетически простирая руку в направлении мест присяжных. - Я много раз просил обвиняемых вести себя сообрзано их положению, угрожая в противном случае удалить их из зала, но они продолжают оскорблять в суд. Я прошу вас позволения лишить подсудимых слова.
Эглантин: - В таком случае незачем было вообще таскать нас сюда и устраивать комедию судилища! - в голос рявкнул Фабр, понимая, что им отведено всего несколько мгнвоений в зале Трибунала, а потом их вышврынут отсюда, вернут в Консьержери и замкнут за ними двери. - Решили бы все без нас, как указывает нынешний закон... и гражданин Неподкупный, одаряющий вас пламенными посланиями!
Камиль Демулен: Камиль же только непонимающе переводил взгляд с Фабра на судей. Он еще не осознал ужасного смысла этих слов...
Эро де Сешель: - Воображение вызвало передо мной дивный образ, - проговорил Эро, - нашей Свободы, но сей образ померк. Разве же вы забыли то, что говорил Дидро? «Моя дружба слишком осмотрительна, если опасность моего друга не заставляет меня забывать о моей собственной безопасности» - так думал он. Не оставить друзей в трудную минуту есть преступление? Вы говорите о демагогии, но что слышу я? Лишь клевету, искажающую факты.
Верховное Существо: Присяжные заерзали и стали переглядываться друг с другом. Наконец старший неуверенно попросил позволения посовещаться на предмет того, лишить обвиняемых слова или нет. Эрман был недоволен, но все же махнул рукой в сторону комнаты для присяжных. *** Следующая часть главы
Дантон: Датон сидел, развалившись на скамье с безразличным видом, и даже, казалось, задремал.
Эро де Сешель: - …Что же это за люди, у которых будто нет иных стремлений, кроме желания внушить страх к самому слову «республика», - в голосе Эро послышалось то ли волнение, то ли разочарование - атмосфера в зале суда давила и на него, пусть он уже научился с этим справляться. - Ужасные средства! Но я ждал этого.
Камиль Демулен: - Что это значит? - шепот Демулена звучал напряженно. - Кого хотят удалить из зала?
Дантон: - Мне особенно нравится, что они решили сначала посовещаться, - подал голос Жорж-Жак, не открывая глаз. - Значит, сомневаются хотя бы. Значит, есть еще что-то человеческое.
Камиль Демулен: Демулен начал догадываться... - Но это... Это... Это совершенно беспрецедентно! Они что, хотят п-продолжать суд заочно?.. - Камиль задыхался от праведного гнева. - Я протестую! Это нарушение всех принципов правосудия, даже жирондисты могли защищаться!
Дантон: - Успокойся, Люси, - устало сказал Дантон. - Мы не можем им помешать.
Камиль Демулен: Камиль в первый момент в ужасе воззрился на Дантона, но все же взял себя в руки и расправил плечи. - Ну что ж... Тогда наберемся мужества...
Эро де Сешель: - Верные слова, - обернулся к нему Эро. - Что составляет счастье человека, зачастую является и источником его страданий. Так ли уж важно сейчас, испытывают ли они участие к нам и нашей судьбе? Мы познали радость, и если нам суждено теперь познать горе – что в этом?
Верховное Существо: Присяженые вернулись после совещания. Старший держался крайне неуверено, даже слегка дрожал и путался в словах, но огласил заключение: - Присяжные не считают возможным отпустить обвиняемых, не дав им высказаться, поскольку они не имеют достаточно доказательств для вынесения вердикта.
Луи Антуан Сен-Жюст: *** Сен-Жюст, по-прежнему наблюдавший за происходящим в зале из своего укрытия, досадливо хлопнул себя по бедру. Присяжные будто сами мечтают оказаться на скамье подсудимых... Но что же делать сейчас?..
Фукье-Тенвиль: Фукье-Тенвиль, переглянувшись с Эрманом, с нажимом произнес: - Мне кажется, граждане присяжные усложняют процесс своей излишней скрупулезностью. Обвиняемым уже было предоставлено слово - и вы видите, как они злоупортебили этим и во что превратили заседание! Если так пойдет и дальше, обвиняемые попросту разнесут Дворец Правосудия вдребезги! Право же, нашим уважаемым присяжным стоило бы более внимательно отнестись к уже имеющимся доказательствам, нежели требовать новых.
Алексис Вадье: Переход Вадье из темы 086. Фукье неожиданно получает еще одну свидетельницу В этот момент Вадье выглянул из дверцы за судейскими местами и жестом подозвал прокурора, давая понять, что дело срочное и не терпит отлагательств.
Верховное Существо: Явление Вадье не ускользнуло от Эрмана, и, давай возможность Фукье отлучиться для переговоров с председателем Комитета общественной безопасности, он зазвонил в колокольчик и объявил новый перерыв. *** Здесь же, временный переход Фукье и Вадье в соседнее помещение
Фукье-Тенвиль: Прокурор, все еще раздраженный стычкой с присяжными, последовал за Вадье. - Ну, что там у вас? - не слишком любезно спросил он. Затем, слегка остыв, Тенвиль предложил гражданину Вадье пройти для беседы в свой кабинет.
Алексис Вадье: - Спокойнее, гражданин прокурор, не надо так нервничать, - Вадье улыбался чуть ли не нежно. - У меня есть для вас подарок - новая свидетельница. Маленькая перепуганная девочка, которая, я уверен, не станет ломать комедию, подобно неуступчивой и взбалмошной мадам Фабр. О, это послушное дитя. Вы убедитесь сами. Собственно, вы с ней уже встречались, насколько я помню. Юная гражданка Руаль Шалье.
Фукье-Тенвиль: От этого "подарка" на лице Фукье-Тенвиля отнюдь не заиграла радостная улыбка. Наоборот, упоминание имени гражданки Фабр заставило его нервно передернуться. Тем не менее Вадье был не тот человек, которому можно грубить. - Да-да, кажется, я припоминаю ее, - сдержанно отозвался Фукье. - Однако она не показалась мне слишком уж сговорчивой.
Алексис Вадье: - Она бьется в двери камеры в истерике и умоляет позвать вас, - ответил Вадье. - Сходите и поговорите с ней. Вам все равно не хватает свидетелей.
Фукье-Тенвиль: - Это так, - вынужден был согласиться Фукье. - Хорошо, я поговорю с ней. Но если эта девица Шалье согласится дать показания, а затем, со свойственным женщинам непостоянством, откажется, наше заседание окончательно превратится в фарс. Временный переход Фукье в тему 086. Фукье неожиданно получает еще одну свидетельницу
Эро де Сешель: *** ...Тем временем в зале. Сешель выслушал ответ присяжных все с тем же задумчиво-отстраненным выражением лица и проговорил: - Как я и полагал, душевное спокойствие – вещь благоразумная и великая. Конечно, она хрупка, поскольку зависит от многих обстоятельств… И все же она полезна для тех, кто лишен выбора, равно как и возможности изменить свое положение.
Эглантин: - Это вы к тому, что решили уподобиться примеру великомучеников, исполнились благости и взираете на все свысока оком Верховного Существа, которому все едино, что будет завтра или сегодня? - не без ехидства уточнил Фабр. К нему опять вернулась надежда: присяжные, даже запуганные Эрманом и Тенвиллем, не решились ни лишить обвиняемых слова, ни удалить кого-то из них из зала, а переходом к стадии "вынесение приговора" пока даже и не пахло. Правда, в дверях мелькнул Вадье, известный паук и собиратель слухов, и утащил Тенвилля с собой, но что они могут? Извлечь из небытия свидетеля, натаскать кого-нибудь из запуганных обывателей и вытолкнуть его на трибуну, снабдив заранее составленной речью? Да эдакого "свидетеля" в два счета размажут тонким слоем и втопчут в мраморный пол залы Трибунала!
Эро де Сешель: - Вы правы, у меня такое чувство, что я освоился здесь, - словно не замечая колкости вопроса, достаточно любезно ответил Эро. - Оно появилось, впрочем, еще вчера. Вы не желаете и не можете меня понять, видимо? Представьте, Фабр: вокруг нас природа с ее животворящими силами, бесчисленные народы, которым мы так желали даровать свободу! Ведь вокруг, - он обвел взглядом почти пустой зал, - те, кто устроил этот процесс, не наши враги, а наши бывшие друзья и соратники! Кто-то излишне фанатичен, кто-то излишне непреклонен, но ведь это мы все сделали с Францией, Фабр? Бесконечность жизни представляется мне сейчас злом едва ли не большим, чем близость кончины. Я пытался забыться в удовольствиях, что сулит жизнь, а тем временем поднялась завеса, и меня не слишком любезно пригласили на сцену в этот дурно продуманный спектакль, полагая, что я плохо – или, наоборот, слишком хорошо выучил свою роль. Впрочем, сейчас я изъясняюсь языком уже вашей профессии – посему, видимо, мне лучше не продолжать, иначе вы сможете заслуженно упрекнуть меня в некомпетентности.
Эглантин: - Коли заплачено - так пляши, пока не упадешь замертво? - поразмыслив, Фабр перевел изысканные метафоры Сешеля на более привычный язык народных поговорок. - Вы об этом, Эро? Он помолчал, повернувшись и глянув в сторону судейских скамей. Там шло какое-то заполошное копошение, попахивавшее еле сдерживаемой паникой. Граждане присяжные, кажется, совсем перепугались - они боялись и тех, кого им надлежало судить и приговорить, и тех, кто стоял над ними, а пуще всего - незримо присутствовавшего Максимильена Робеспьера. - Ну да, мы пожинаем то, что сами посеяли, а плоды выросли такие горькие, что того и гляди вывернет наизнанку. Но я спляшу напоследок, - Фабр ухмыльнулся. - Просто потому, что было бы досадно позволить вытолкать себя с этой сцены жизни взашей.
Эро де Сешель: - Вы верно меня поняли. Полагали ли, что я достаточно погряз в недостойном образе жизни, чтобы не суметь защититься, или надеясь опровергнуть мои доводы, не жалея красок, - так и было, в еще более ранних беседах, - дальнейшее ясно: нам предстоит испить эту чашу до дна, как, вероятно, и остальным… после нас, - Эро задумался. - Вы знаете, с кем сравнивал меня Сен-Жюст? С Катилиной! «Доколе же ты, Катилина, будешь испытывать наше терпение!» - видимо, мне надо было вспомнить сию фразу и уяснить намек. Из последних бесед с этим молодым человеком я сделал ясный вывод, что он так и не может простить мне многих невинных шуток… Вам ведь известна история с законами Миноса?
Дантон: - Вы имеете в виду ту старую байку о том, как выписывали из библиотеки законы Миноса для нашего умника Сен-Жюста? - вмешался Дантон со смехом. - Браво, Эро, это была одна из лучших шуток века!
Эро де Сешель: - Вы совершенно правы, Жорж, - кивнул Мари-Жан и, посмотрев на Фабра, приготовился рассказывать - рассказчиком он всегда был хорошим. - Я имел несчастье получить лучшее образование, чем наш Архангел Смерти, что в итоге заставило меня устроить с ним небольшую шутку: я попросил библиотекаря Конвента от имени тех, с кем я готовил проект Конституции, и от своего имени, разумеется, предоставить нам законы Миноса из собрания греческих законов… Разумеется, человек, обладающий эрудицией в достаточной степени, должен понимать, что таких законов никогда не существовало. Тем не менее, самоуверенный юноша, вникнув позднее в вопрос, счел возможным рассматривать существующую легендарную версию как исторический прецедент. Тогда, вероятно, ему не на что обижаться? - на губах Сешеля вновь заиграла улыбка.
Дантон: - Он и не обижался, - подхватил Дантон, который прекрасно помнил эту историю - она произошла на его глазах в ту пору, когда он еще был членом Комитета общественного спасения. - Он рвал и метал. Фабр, ты видел, как умеет беситься Сен-Жюст? О, об этом можно слагать поэмы, как о гневе Ахиллеса. - Жорж Жак вздохнул. - Ох, эти золотые времена, когда Комитет общественной погибели еще назывался Комитетом общественного спасения, и в нем не было Робеспьера!.. Сен-Жюст, правда, уже был прикомандирован, но он служил нам главным образом для развлечения.
Камиль Демулен: Прислушивающийся к разговору Демулен тоже издал смешок: - Жаль, я об этом не знал прежде... Это м-могло бы стать темой очередного номера моей газеты...
Эглантин: - Камиль, умолкни со своей газетой, и более не испытывай терпения судей и своих друзей! - пафосно провозгласил Фабр. - Не газета, а собрание парижских сплетен. Вот вы все дразнили бедолагу Антуана, тыкали ему в нос незнанием римского права, а теперь он торчит там за дверью и злобится, припоминая все причиненные ему обиды, - Эглантин слово позабыл о том, что сам был в числе смеявшихся над Сен-Жюстом и автором нескольких весьма обидных пасквилей, посвященных Архангелу Революции. Особенно гражданина Сен-Жюста, помнится, задело творение под названием "Роман в письмах" - завуалированная история его переписки с Робеспьером, в результате которой талантливого провинциала вытребовали в столицу.
Эро де Сешель: - Но, Фабр, поистине, какой бы это был материал - тема недостаточно утонченной эрудиции некоторых членов Конвента! - прищурился Эро. - Я бы хотел быть мухой на столе, чтобы увидеть, как его читает этот слишком много мнящий о себе юноша. Талантливый и смелый, надо признать, но от того еще более самоуверенный. Что ж, он имеет полное право обвинить меня в том, что я задевал его самолюбие. Это обвинение еще ведь здесь не звучало?
Эглантин: - Н-ну, если начнется выяснение того, кто, сколько раз, при каких обстоятельствах и каким именно способом задел чье самолюбие, авторитет, способность к здравому соображению и уровень образованности, то сюда примчится весь КОС, а мы будем обречены торчать здесь всю ближайшую декаду и больше, - со смешком предположил Фабр. - Ибо тема сия обширна и бесконечна, и у каждого найдется, что сказать - по поводу и без повода.
Эро де Сешель: - Неужели перспектива быть удостоенным чести находиться в этом зале еще несколько дней вас не прельщает? Почему-то я не удивлен. Я тоже предпочту скорейший исход всему этому действу.
Эглантин: - Меня не прельщает перспектива истошных воплей: "Вы, гражданин, такого-то дня такого-то месяца, будучи в подпитии, именовали меня пустоголовым тупицей и имели наглость утверждать, якобы даже страдающая маразмом уборщица в Конвенте написала бы этот проект лучше меня!" - пояснил Фабр. - Причем некоторые из наших общих знакомых очень скоро перешли бы от слов к делам, начав утверждать правду и справедливость путем ударов головой оппонента о стол либо скамью - да, Жорж Жак? - а мы были бы вынуждены сидеть и слушать все это, время от времени отругиваясь.
Эро де Сешель: - Выслушивать столь оригинального свойства обвинения было бы весьма затруднительно, - вновь улыбнулся Эро. - Но, возможно, было бы интересно придумывать столь же оригинальные ответы.
Эглантин: - Всем этим было бы куда увлекательнее заниматься, будучи свободным и зная, что надо тобой не болатеся груз обвинений в преступлениях, которые ты не совершал... Даже жалко становится, такие длинные и громкие списки обвинений, и ни в одном из них ни слова правды, - Фабр повернулся, посмотреть, что там творится на судейских скамьях. Похоже, в заседании образовался импровизированный перерыв - Тенвиля вытребовали и он ушел, Эрман невесть в который раз пепребирал свои бумаги, присяжные шушукались. В щели приоткрытой двери за спинами присяжных порой мелькали чьи-то тени - возможно, там метался в нетерпении гражданин Сен-Жюст, а может, и сам Макс пожаловал. Сквозь наглухо закрытые окна приливами и отливами долетал глухой шум толпы, собравшейся под стенами Дворца Правосудия.
Эро де Сешель: Исповедоваться насчет друзей-эмигрантов и опрометчивого разглашения секретов Комитета сейчас было не время и не место, поэтому Эро счел наиболее подходящим вариантом ответа уточнить: - Рискну прослыть излишне требовательным в ваших глазах, но в таком случае я бы не отказался и от общества милых девиц, а также счел бы уместным наличие недурного вина. Хотя теперь в Париже так трудно найти хорошее вино!
Эглантин: - Обратитесь к содержателю трактира "Красное колесо", что на улице Сен-Лазар, скажите, что от меня, и будут вам контрабандный рейнвейн и бордо на выбор, - брякнул Фабр, и только после легкого замешательства на скамье подсудимых осознал, что именно сказал. - Послушать вас, Эро, так вы стремитесь превратить суд в какой-то сущий бордель на выезде! Но, если кто-то начнет возражать, он может с этого же мгновения считать себя моим злейшим врагом.
Эро де Сешель: Мари-Жан, казалось, не заметил оговорки собеседника, лишь бросил мимолетный взгляд на Демулена и Дантона. - Когда нет хорошего вина, наслажденье можно найти в достойной беседе. Увы, вина нет, а беседы и вовсе скучны. Жорж, Камиль, вы не хотите спеть «Марсельезу»? Мы могли бы найти утешение в пении.
Эглантин: - Лучше гильотина, чем пение Жоржа... - Фабр демонстративно зажал ладонями уши. - Потому что это рев обезумевшего быка на пастбище, от которого можно оглохнуть. А романсы я вам петь не буду, и не просите. Во-первых, не то место и настроение. Во-вторых, вы все равно не оцените по достоинству.
Дантон: - Не пугайся, Фабр, - отозвался Жорж добродушно, - я пою только за стаканом вина.
Эглантин: - Я не пугаюсь, я забочусь об остатках своего разума. А поскольку наши судьи не потрудились доставить нам корзинку с выпивкой, сеанс хорового пения отменяется. И на том спасибо.
Эро де Сешель: - Посему я делаю вывод, что мы попали в замкнутый круг, а мои ожидания меж тем обмануты. Камиль, мы не услышали твоего мнения в нашем несерьзном споре, - попытался отвлечь Демулена от невеселых мыслей Эро.
Эглантин: - Камиль ужасно занят, он размышляет о судьбах Франции и явно сочиняет очередную обличительную статью против гражданина Сен-Жюста...
Эро де Сешель: - Меня завораживает одна эта идея, если это правда, и я намерен напроситься в соавторы. Камиль, тебе напомнить некоторые излюбленные обороты речи этого гневливого юноши?
Эглантин: - Граждане, - Фабр ужаснулся, представив, что эта парочка способна насочинять, и как воспримет их совместное творчество обидчивая краса и гордость КОСа, - сдается мне, вы слегка увлеклись и позабыли, как мы здесь очутились. Мне смутно припоминается, что нас вроде как намеревались судить. Возможно, я ошибаюсь или заблуждаюсь. Но все же, прежде чем вы создадите очередную обличающую статью о Сен-Жюсте, может, мы покончим с этой неприятной обузой - то бишь с судом? - он повернулся и выкрикнул в сторону трибуны судьи: - Гражданин Эрман, хорош тянуть кота за яйца! Нас судят или нет?
Эро де Сешель: - Натурально, вам изменил рассудок, - сообщил Эро, не повышая голоса, будто рекомендуя сорт вина на званом вечере. - Нам мало дела до них и им мало дела до нас – что может быть лучше? - и Мари-Жан вновь отвернулся, будто и не вступал до этого в беседу.
Эглантин: - Отнюдь. Я просто хочу успеть домой к ужину. А еще - узнать, что с Беатрис. вы не находите, что это крайне нелепо: суд, не обращающий внимания на подсудимых? Каждому в этом представлении надлежит сыграть свою роль, вот пусть они и не отлынивают!
Верховное Существо: *** Следующая часть главы Не обращать внимания на подсудимых становилось все труднее. Эрман ерзал на своем месте. Куда, интересно, Вадье увел Фукье? Хочется надеяться, что не для того, чтобы предъявить ему ордер на арест в интимной обстановке...
Фукье-Тенвиль: Возвращение Фукье из темы 086. Фукье неожиданно получает еще одну свидетельницу Наконец прокурор вернулся в зал суда, где обвиняемые осыпали громкими издевками сидевшего как на иголках Эрмана. - Кажется, у нас появилась новая свидетельница, - шепнул он на ухо председателю. - Правда, не вышло бы как с гражданкой Фабр... Девица крайне ненадежна.
Верховное Существо: - Давайе свою свидетельницу, - вздохнул Эрман и устало уронил голову на руки. - Нам уже нечего терять, вы не находите?
Фукье-Тенвиль: В этом прокурор никак не мог согласиться с председателем: терять им все же было что, и это что-то - их собственные головы. - Вадье порекоменовал мне некую Руаль Шалье, - произнес он вслух (все так же шепотом). - Если помните, она проходила по делу Гро. Я побеседовал с ней. Будем надеяться, что эта юная дурочка ничего не перепутает.
Эро де Сешель: Эро едва повернул голову в сторону вошедшего Фукье-Тенвиля. Овладевали им сейчас горькие или светлые воспоминания, или же и вовсе в его душе прочно укрепилась невозмутимая ясность, - стороннему наблюдателю определить было трудно. Эро де Сешель, еще в середине зимы состоявший в Комитете общественного спасения, ловил себя на мысли, что он устал от этого процесса - так же, как еще раньше устал от революции.
Фукье-Тенвиль: - Гражданин председатель! Обвинение желает представаить суду новые доказательства существования заговора, - возгласил Тенвиль. - Надеюсь, то, что вы услышите из уст следующей свидетельницы, положит конец затянувшимся колебаниям граждан присяжных, - при этих словах прокурор метнул на присяжных откровенно угрожающий взгляд. - Итак, для дачи показаний вызывается гражданка Руаль Шалье!
Камиль Демулен: Демулен удивленно скинул голову. Какая еще Руаль Шалье? Это имя он слышал впервые. Судя по недоумению, написанном на лицах товарищей по несчастью, они так же не имели ни малейшего представления о том, что это может быть.
Верховное Существо: По знаку председателя национальные гвардейцы ввели свидетельницу. Шедшая между этими рослыми молодчиками, девушка казалась совсем юной, еще ребенком. "Если с ней не получится, Фукье подсунет нам грудного младенца", - подумал председатель. - Ваше имя, возраст, гражданское состояние, род занятий? - обратился он к девушке.
Руаль Шалье: Руаль осмотрела зал судебного заседания. После тюремной камеры здесь казалось слишком светло. Голос председателя отозвался эхом от высокого потолка. Девушка вздрогнула. - Я… Моё имя Руаль Шалье, гражданин председатель, - не слишком уверенно начала она. - В прошлом мессидоре исполнилось шестнадцать. Я родилась в семье швеи и извозчика, сейчас помогаю матери с заказами… Не замужем, - тихо добавила девушка.
Фукье-Тенвиль: - Расскажите суду все, что вам известно о человеке по имени Антуан Гро, а также о ваших отношениях с ним, - предложил прокурор моргающей от резкого света девушке. Глядя на растерянное лицо Руаль, Фукье изрядно забеспокоился: если девица ляпнет что-нибудь не то (а с нее, похоже, станется), Сен-Жюст, в данный момент нетерпеливо комкающий холеными пальцами какую-то бумагу, наверняка донесет в Комитет, что прокурор не оправдал доверия нации.
Руаль Шалье: - Я познакомилась с гражданином Антуаном Жаном Гро на курсах мэтра Реньо, а точнее через Жака Луи Давида... - начала Руаль (рассказывать длинную историю про знакомство через мэтра Давида, в чью студию куда она была приглашена, девушка не собиралась). - Долгое время я не знала, каких политических воззрений придерживается гражданин Гро... - Девушка уткнулась взглядом в пол, стараясь как можно более точно воспроизводить речь прокурора и не смотреть на окружающих её людей. - Антуан никогда не говорил со мной о политике, но всё же кое-что мне удалось услышать... - Язык отказывался шевелиться, голова шла кругом, а пальцы, вцепившиеся в белый накрахмаленный платочек, предательски дрожали. Бедный Антуан... - Я слышала... От него... Что в доме Дантона собирается круг лиц, которые вынашивают заговор против Республики. Мне доводилось слышать от него такие имена, как Мирабо, Бриссо, Дюмурье, Эбер, Вестерманн, герцог Орлеанский. Насколько я успела уяснить, речь шла о насильственной смене состава Конвента и привлечении для этого сил из-за границы, - почти скороговоркой выдала Шалье, совсем опустив голову и зажмурив глаза.- Но, несмотря на всё это, он не плохой человек, - девушка никак не могла прийти в себя. Такая ложь! Она должна сказать что-то! Антуан! О Боже, что она сделала?! - Я люблю его! Если он действительно был замешан в этом, то самую малую часть. - Шалье покачала головой и уткнулась лицом в платок.
Фукье-Тенвиль: Прокурор торжествуще оглядел зал. Девица Шалье хорошо выучила свою роль. - Вы слышали, граждане присяжные? - воскликнул он. - Неужели и теперь вам недостаточно доказательств существования заговора?! - Успокойтесь, гражданка, - обернулся он к рыдающей Руаль. - Вы честно исполнили свой долг перед Республикой, рассказав о злодейских замыслах дантонистов. Это во многом искупает вашу вину, заключающуюся единственно в том, что вы имели несчастье полюбить роялиста и быть игрушкой в его руках.
Дантон: - Что за чушь?! - воскликнул Дантон. - Я не знаю никакого Антуана Гро!
Фукье-Тенвиль: - Неужели? - усмехнулся прокурор. - К сожалению, у вас нет способа опровергнуть показания свидетельницы.
Дантон: Жорж Жак вскочил со скамьи. - Это мы еще посмотрим! Объясните мне для начала, кто такой этот Гро и откуда он знает, что происходило у меня дома?
Эро де Сешель: Это имя показалось Эро де Сешелю знакомым. Художник и ученик якобинца Давида… Ах да, кажется, он видел какую-то его картину… Талантливый юноша. Особенно хорош был женский профиль. Может быть, Давид когда-нибудь изобразит его прелестную Адель? Античный образ показал бы ее красоту в новом свете… Увлекшись возможными сравнениями, Сешель воспарил мысленно в те сферы, над которыми законы Трибунала уже не властны - мечты и грезы.
Фукье-Тенвиль: - Хорошо, я освежу вашу память, - ответил прокурор. - Гро - это художник, который в силу своего ремесла часто посещал ваш дом. Насколько мне известно, он писал портрет с вашей жены. И, как гласят свидетельства, был втянут в заговор. К сожалению, мы не можем сейчас выслушать самого Гро, который подло сбежал из заключения. Но зато мы располагаем ценными показаниями девицы Шалье, состоявшей в связи с помянутым Антуаном Жаном Гро.
Верховное Существо: - Суд располагает протоколом допроса Гро, - сообщил Эрман. - Этот человек сам признается в своих роялистских убеждениях. Увы, Гро удалось избежать справедливого возмездия - он бежал из тюрьмы. Ему помогла гражданка Шалье, которую мы здесь допрашиваем. Но, - председательно многозначительно поднял палец, - возможно ли, чтобы столь юная особа в одиночку организовала побег заключенного? Гражданка Шалье, вам помогли могущественные друзья Гро, не так ли?
Руаль Шалье: Девушка опешила, она не была готова к такому вопросу. Руаль вопросительно посмотрела на прокурора. - Я… Я не знаю. Я не присутствовала при освобождении. Я имела возможность видеть Антуана уже в карете… И не спрашивала его о деталях освобождения.
Верховное Существо: - Неужели? - спросил Эрман. - Не пытайтесь скрыть что-либо от суда. Никто из подсудимых не был связан с этим делом?
Руаль Шалье: Руаль была напугана. Что же делать, прокурор молчит… Единственное, что пришло ей в голову, это назвать пару фамилий из тех, что говорил ей Тенвиль. - Я совсем не уверена, кажется, их звали Гусман и… - девушка назвала наугад еще одно имя, - Сешель…
Фукье-Тенвиль: Вот видите! - торжествующе воскликнул прокурор. - Организовав побег Гро, обвиняемые тем самым признали в нем своего соучастника.
Эглантин: - Эро, - впавший в изрядное недоумение Фабр аккуратно подтолкнул локтем Сешеля, - кажется, я чего-то недопонимаю... Это что, ваша бывшая или очередная, и она уговорила вас во что-то вляпаться? Или сия красотка - просто подставной утеночек, вытащенный из тюрьмы в обмен на словоблудие в зале суда? Граждане, кто-нибудь из вас знаком с этой юной красотулей?
Эро де Сешель: Sancta simplicitas, девчушка по роковому стечению обстоятельств назвала наиболее подходящее имя… Эро, которого отозвали из его во всех отношениях неудачной последней миссии из-за анонимных доносов, как-то отстраненно подумал, что его ответ не будет иметь ровно никакого значения. Тем не менее он счел невозможным не заметить: - Хочу донести до сведения суда, что мне не доводилось встречаться лично с Антуаном Гро. Безусловно, вы можете использовать против меня мои же слова о друзьях, причислив к ним всех возможных эмигрантов, но вы не находите, что это глупо? - И вновь замолчал, покачав головой в ответ на слова Фабра.
Фукье-Тенвиль: - У нас уже имеется достаточно неоспоримых доказательств ваших связей с эмигрантами, - отрезал Фукье. - Показания гражданки Шалье лишний раз подтвеждают это.
Эро де Сешель: - Верно, вы обладаете вторым зрением, посему я даже опасаюсь спорить с вами.
Фукье-Тенвиль: - Вполне согласен с вами в том, что оспаривать факты - бесполезное дело, - заметил Фукье. - Но сейчас я хочу обратиться к гражданину Дантону. Он порылся в своих бумагах, выудив одно из писем, переданных ему Карно. - Ничто так не помогает установить истину, как незначительные, на первый взгляд, мелочи, - назидательно изрек он. - У меня в руках - письма, адресованные гражданином Дантоном жене. Так, в одном из них говорится следующее: "я рад, бесценный мой ангел, что букет лилий, который я велел доставить нынче утром, пришелся тебе по душе". Не кроется ли в этом некий тайный намек? Как известно, лилии - символ королевского дома. Не является ли "букет лилий" паролем, с помощью которого Дантон сообщает жене о предстоящей сходке роялистов? Или вот... - прокурор пробежался глазами по строкам: - "... закажи к завтрашнему обеду форель в белом соусе - ты ведь знаешь, наш гость очень разборчив в еде". Спрашивается: кто этот взыскательный гость? Наверняка один из аристократов, которых гражданин Дантон столь радушно привечал за своим столом.
Дантон: -Чушь собачья! - ответил Дантон. - Я чувствую себя так. словно попал в сумасшедший дом. Сначала какая-то малышка рассказывает про типа, который якобы был у меня дома... Теперь еще и букет из лилий. И за это нам всем хотят поотрубать головы?
Фукье-Тенвиль: - Советую вам воздержаться от столь резких выражений, гражданин Дантон, - холодно произнес прокурор. - Отвечайте по существу, если не хотите, чтобы вас лишили слова.
Дантон: Дантон буркнул что-то непечатное, но угроза быть лишенным слова подействовала на него, и он заговорил гораздо спокойнее - с тем кротким спокойствием, с которым обращаются к умолишенным и капризным детям. - На что я должен ответить по существу, Фукье? Никакого Гро я не знаю, и он не знает меня. Лилии - это просто лилии, моя жена их любит. А что касается форели, то я уж за давностью и не помню, для кого она была приготовлена. Не исключено, что для Робеспьера: у него слабый желудок, и он питается диетическими кушаньями, во избежание... скажем так, осложнений.
Фукье-Тенвиль: - Хорошо, оставим в покое желудок гражданина Робеспьера, - прокурор снова порылся в бумагах. – Гм... Любопытно, как вы объясните следующий пассаж: «Право, жаль, сокровище мое, что нездоровье помешало тебе быть со мною на давешнем представлении. На сей раз Эглантин превзошел самого себя». Объясните, что за представление имелось в виду? Не та ли гнусная пьеса, в которой поносятся члены Конвента?
Дантон: - Если вы скажете мне, каким числом датируется это письмо, я, может, и объясню вам, какое представление я имел в виду, - ответил Дантон, снова начиная раздражаться. - Увы, память меня подводит.
Фукье-Тенвиль: Прокурор поднес к глазам письмо: - Так-так... Вот, извольте: 15 вантоза сего года.
Дантон: - 15 вантоза сего года я был в деревне, - ответил Дантон, разведя руками. - Понятия не имею, о каком представлении вы толкуете. В Арси пьесы моего друга Фабра почему-то не идут.
Фукье-Тенвиль: - Следовательно, не вы писали это письмо? - прокурор помахал пресловутым листком. - Гражданин председатель, граждане присяжные, обращаю ваше внимание на то, что подсудимый отказывается признать подлинность собственного почерка!
Эро де Сешель: - Фабр, вам не кажется, что действо подходит к концу? - тихо спросил Сешель. - Мы участники пьесы, но какой акт сейчас на сцене? Вы великий притворщик, как и любой актер, - просветите нас.
Камиль Демулен: Демулен смотрел вокруг себя широко распахнутыми глазами. То, что происходило сейчас, было невозможно, но это всё равно происходило. Стайка судейских крыс на глазах набиралась наглости и уверенно загоняла в угол самого Дантона. Камиль тряхнул головой и с надеждой взглянул на Жоржа. Ведь тот специально тянет время, у него не может не быть какого-нибудь секретного гениального плана...
Дантон: Дантон оглядел товарищей и пожал плечами. - В голове не укладывается. Откуда мне, к черту, знать, писал я это письмо или нет? Я за свою жизнь написал немало писем и не могу упомнить их все. Но скажите мне, что такого крамольного в этом письме, даже если я его действительно писал?!
Эро де Сешель: - Жорж, при чем тут крамола, Эглантин, пьеса? Мы наблюдаем - найду в себе смелость выразить это словами - торжество революционного правосудия. Ибо истинное революционное правосудие гласит: зло из одного источника влияет на все остальное. Расхищение государственной казны приводит к успеху заговоров, а также способствует вздорожанию продуктов питания, например, форели в белом соусе. Уже то, что вы ели форель, делает вас "подозрительным" - по крайней мере, вы обязаны были поделиться ею с народом. Если бы вы знали, как я рад, что не пренебрег любезным приглашением сюда!
Дантон: Жорж Жак сперва покосился на Эро с недоумением - не сошел ли Сешель с ума? Но потом до него дошел смысл тонкой иронии товарища, и он одобрительно усмехнулся.
Эглантин: - Действие третье, ближе к финалу, те же и там же, вдобавок невинное дитя, обличающее злодеев... А самое досадное, граждане. кроется в том, что ни пятнадцатого, ни вообще в течение вантоза мы ничего не ставили по причине закрытия Театра Нации и перемещения труппы в полном составе в Люксембург. Жорж, а я уже не народ? Почему меня не позвали на форель?
Дантон: - А ты так уверен, что тебя не позвали? - спросил у Фабра Дантон.
Фукье-Тенвиль: - Гражданин Эро де Сешель! Ваша ирония более чем неуместна. Вам уже предоставлялась возможность высказаться, и вы явно злоупотребили этой возможностью. Впрочем, если у вас имеется что сказать по сути дела, позже вам дадут слово. Касательно же заявления гражданина Фабра хочу заметить: то, что 14 вантоза в Театре Нации не было представления, ни о чем не говорит. Более того: данное обстоятельство (вкупе с письмом) свидетельствует о следующем: в этот день была тайно поставлена некая пьеса Фабра, и подсудимые всячески пытаются скрыть этот факт. Имейте в виду, гражданин Дантон, - прокурор вперил взор в пылающее гневом лицо Жоржа Жака. – Суд стремится установить истину, и ваше упорное нежелание прояснить некоторые факты говорит не в вашу пользу.
Дантон: - Суд в настоящий момент занимается тем, что в народе зовется - простите - наматыванием соплей на кулак, - огрызнулся Дантон. - Не вижу, какую истину можно установить из фактов, что я когда-то в вантозе ел форель или присылал жене цветы. Допустим, это все правда. И что дальше?
Фукье-Тенвиль: - Дантон, вы упрекаете суд в мелочности? – прокурор повысил голос. – Однако днем ранее вам были предъявлены куда более весомые обвинения: служение тирании, сговор с Мирабо, Дюмурье и герцогом Орлеанским, сношения с испанскими и английскими роялистами. То, что мы разбираем сейчас, должно лишь подтвердить вашу виновность. Вы путаетесь в деталях, сбиваетесь, отрицая даже очевидные факты. Так как же вы хотите убедить суд, что невиновны в тех ужасных преступлениях, которые привели вас на скамью подсудимых?
Камиль Демулен: - Хватит!!! - Демулен не мог больше молчать и в отчаянии вскочил с места прежде, чем товарищи успели его удержать. - Кучка л-лжецов и негодяев! Вы! - журналист простер руку в сторону прокурора и судей, - сколько можно выслушивать все эти абсурдные обвинения! Они настолько нелепы, что их нельзя опровергнуть лишь потому, что ни один человек в здравом уме и твердой памяти не воспримет их всерьез. Теряя над собой всякий контроль, взбешенный Камиль рванулся к ограждению: - Мерзавцы! Вы не сможете погубить тех, кто чист и кому не в чем себя упрекнуть перед Республикой!
Эглантин: - Они рухнули под грудой абсурдных обвинений, так и не сумев доказать, что черное - это черное, а белые лилии - всего лишь белые лилии. Спорю на половину той якобы украденной мною суммы - сейчас кого-то вышвырнут из зала. В горячности своей Камиль прав, а в формулировке - нет. Кажется, нас уже погубили. Фабр не сделал ни единого движения, чтобы попытаться угомонить журналиста. Пусть кричит, это его право и его правда. А он - он устал и не знает, что еще можно сделать. Беатрис нашла в себе силы промолчать - обвинение отыскало другую свидетельницу, посулив ей луну с неба и освобождение из-под стражи. Странное дело, Эглантин даже не испытывал злости по отношению кэтой девушке, как бишь там ее... Руаль.
Верховное Существо: С каким же нетерпением Эрман ждал этой минуты - когда подсудимые снова начнут свои беспорядки! Он вскочил и зазвонил в колокольчик. - Довольно, граждане! Мы достаточно тепели. Я требую удалить обвиняемых из зала.
Камиль Демулен: - Не имеете права! - Демулен то краснел то бледнел. - У нас нет иных защитников, кроме нас самих! А народ... О бедный, обманутый народ! Народ безмолвствует. Но лишь до тех пор, пока его держат в неведении о чудовищных преступлениях тех, кого он наделил властью! Но народ узнает! Он защити нас!
Верховное Существо: Национальные гвардейцы двинулись к подсудимым, но пока не решались коснуться их даже пальцем. Как можно схватить и выволочь из зала таких людей?
Камиль Демулен: Видя, что его не спешат прерывать, Демулен продолжал сыпать обвинениями в адрес суда. В голове журналиста мелькнула мысль, что нужно потребовать вызвать в зал гражданина Робеспьера. Ведь это ему мешал Жорж?.. Камиль задумчиво прикусил губу.
Эро де Сешель: - Друг мой, вы ощущаете себя правым, но постарайтесь смириться, что это - единственное ваше утешение, - Эро осторожно взял Демулена за руку. - Вы возмущены, и на то есть понятные причины, но подумайте, к кому обращены сейчас ваши слова? Оглянитесь...
Верховное Существо: -Пройдемте, граждане, - предложил неловко и смущенно один гвардеец, не решаясь применить силу.
Камиль Демулен: Камиль судорожно стиснул ладонь бывшего аристократа, но остался стоять. Гвардеец колебался между служебным долгом и собственной совестью. Две чаши весов замерли в шатком равновесии. Дрогнула рука, подносящая зажженный факел к куче хвороста. В этот момент безымянного гвардейца можно было подтолкнуть правильными словами, убедить его объявит вне закона трусливых и продажных судей, что нервно комкали свои обвинительные документы позади смущенных военных... Однако Камиль этого не сделал. Он просто молча смотрел на нерешительно шагнувшего к нему солдата. У этого гвардейца было простое веснушчатое лицо и рыжеватые волосы. А на потертом мундире не хватало двух пуговиц. Демулен смотрел на него, а драгоценные секунды, когда еще можно было придержать лавину, сказать несколько Слов и направить её в другую сторону безвозвратно утекали. Пустой зал задрожал и потерял четкость очертаний, но Демулен не сразу понял, что это его глаза наполнились слезами. - Именем Республики, - солдат говорил чуть ли не извиняющимся тоном, - подсудимым предписано покинуть зал суда. Заседание будет продолжаться в их отсутствие.
Эро де Сешель: Эро посмотрел на Дантона. Он мог бы встать сейчас и сделать первый шаг по направлению к гвардейцам... а по сути - Эро де Сешель осознавал это - к эшафоту, но то ли желал увидеть какой-то знак от «министра революции», то ли размышлял, сделано ли все, что можно.
Дантон: Дантон, скрестив руки на груди, молча ждал, пока его уведут. Сам он никуда идти не собирался, не желая облегчать жизнь гражданам судьям. Если хотят убить его - пусть хотя бы приложат некоторые усилия, уж слишком легко им все дается.
Камиль Демулен: Силы и боевой задор покинули Демулена сразу, как только давешний рыжий гвардеец деликатно взял его под локоть. Отчаяние и безнадежность правили бал. Истратив весь запас красноречия в короткой яростной вспышке, журналист сник, повесил голову и безропотно позволил увести себя по направлению к выходу из зала.
Эглантин: - Спасибо, все свободны, встретимся завтра, - фраза, которой традиционно оканчивались репетиции, подвернулась как нельзя кстати. Вот и закончился их спектакль, и не будет ни аплодисментов, ни букетов с восторженными записками. Ничего не будет. Камиля вели к выходу из Зала Трибунала - кажется, гвардеец не вел его, но скорее деликатно поддерживал, не давая упасть, и та же участь ожидала остальных. Еще никогда в жизни Фабра дЭглантина не вытаскивали откуда-то силком, и ему не слишком-то хотелось на склоне лет испытать на собственной шкуре, каково это будет. Он бы предпочел уйти сам, чтобы никто его и пальцем не тронул... но уйти - признать себя сдавшимся, пусть не перед толпой, пусть всего лишь перед судьями и самим собой. Эро вроде обозначил намерение двинуться с места, но передумал, а Жорж Жак вообще высился на слишком хлипкой для него скамейке, как скала. И Фабр просто отвернулся, глядя в высокое и грязное окно суда. Там, за окном, было солнце и весенний день, был город, который он любил. Там было все, а здесь - ничего.
Верховное Существо: -Вывести обвиняемых! - потребовал председатель, трезвоня в колокольчик, и один гвардеец решительно взял под руку Фабра, другой - Эро... К Дантону уважительно приблизились сразу двое, но они явно по-прежнему не знали, как к нему подступиться.
Эро де Сешель: - Что ж, я, кажется, потерял цель своей прогулки - помогите мне избрать ее снова, - с улыбкой обратился Мари-Жан к солдату. - Вы крайне любезны… - он аккуратно высвободил руку, - благодарю, я пройду сам.
Эглантин: Когда его потянули за рукав, требуя встать со скамьи, на какой-то миг Фабр ощутил давно забытое. Бешенство, вспыхивающее как костер, память и наследие юных лет. Кажется, даже прикоснувшийся к нему гвардеец почуял неладное и опасливо скосился на арестанта, разжав пальцы. Но вспыхнувшее пламя было залито холодной водой здравого смысла. Ну, даст он гвардейцу в зубы. Ну, Жорж Жак сметет тех, кто попробует потянуть его вон. Ну, возникнет заваруха прямо в зале суда, с мордобоем и работой прикладами. А проку, если это все равно ничего не изменит? Он медленно поднялся, чувствуя себя разом постаревшим. Марионетка с оборванными нитями.
Фукье-Тенвиль: *** Фукье, опустив глаза, продолжал нервно перебирать уже ставшие ненужными письма Дантона и другие лежавшие перед ним бумаги. Он знал, что должен чувствовать облегчение - своим поведением подсудимые сами облегчили ему работу. И все же на душе прокурора было неспокойно. - Я полагаю, на сегодня заседание закрыто? - обратился он к Эрману. Ему хотелось поскорее уйти.
Верховное Существо: -А я полагаю, - огрызнулся Эрман, - что пора, наконец, поставить точку в этом деле! Граждане присяжные! Готовы ли вы высказаться за виновность либо оправдание, или вам необходимы дополнительные доводы обвинения? Он чувствовал себя глупо и непривычно в огромном зале суда, где не было ни публики, ни даже обвиняемых. Несмотря на это, и судьи, и присяжные, и прокурор торжественно сидели на своих местах, а у дверей стояли национальные гварейцы. Эрман подума, что если бы эту картину увидел кто-то, будучи не в курсе дела, он реши бы, что Трибунал в полном составе сошел с ума.
Луи Антуан Сен-Жюст: Все ёще прохаживающийся за дверью Сен-Жюст услышал эти слова и нетерпеливо взмахнул рукой. Эрман опять готов попусту разбаразить все плоды сегодняшнего заседания. Что он, что прокурор демонстрировали подозрительную и преступную пассивность, предоставляя право решения присяжным. Конечно, это тоже не случайные люди, но тщательно отобранные для участия в этом процессе, но в таком деле нельзя полагаться на волю случая. Чуть приоткрыв дверь, Антуан поймал взгляд Фукье-Тенвиля. Мысль о том, что ордер на его собственный арест по-прежнему лежит в кармане комиссара Северной армии, должна была добавить тому бодрости и энергии. Сен-Жюсту очень не хотелось самому врываться в зал и тем самым давать пищу для совершенно ненужных слухов о вмешательстве Комитета в дела правосудия. Это был выход на крайний случай - надавить на присяжных собственным авторитетом. Оставалось надеяться, что Фукье поймет его без слов и всё сделает как надо.
Фукье-Тенвиль: Заметив маячившего в дверях Сен-Жюста, Фукье понял, что все пути к отступлению отрезаны и что уйти ему не дадут. - Граждане присяжные, ваши колебания граничат с преступностью! – сурово обрушился он на перепуганных простолюдинов, которые в силу своей непроходимой тупости до сих пор не могли сообразить, что от них требуется. – Затягивая процесс, вы тем самым играете на руку сообщникам обвиняемых, которые собирают силы для нового удара! Если суд сегодня же не вынесет приговор, не исключено, что завтра в Париже начнется контрреволюционное восстание! Учтите: мы с гражданином председателем ни в коем случае не можем допустить этого. И если вы отказываетесь исполнить свой долг, объявив подсудимых виновными и заслуживающими казни, я буду вынужден обратиться в Конвент с просьбой отстранить вас от процесса и заключить под стражу как саботажников и пособников контрреволюции! Произнося это, Фукье-Тенвиль повысил голос и кинул косой взгляд на Сен-Жюста. Пусть этот молокосос видит: прокурор делает все, что от него требуется!
Верховное Существо: Присяжные зашушукались. Раз такое дело, они не видели даже необходимости удаляться на совещание - для чего, если этого спектакля все равно никто не видит? - В таком случае, граждане судьи, - сказал, откашлявшись, старшина присяжных, - мы готовы считать обвиняемых виновными по всем пунктам.
Фукье-Тенвиль: Фукье-Тенвиль с облегчением перевел дух. Кажется, весь этот чертов спектакль наконец-то завершен. Прокурор испытывал непреодолимое желание напиться, но прежде следовало покончить с формальностями. К тому же предстояло написать приказ об освобождении девицы Шалье вкупе с ее матушкой и сестрой. Как-никак, девчонка неплохо справилась со своей ролью.
Верховное Существо: Судьи с достоинством встали, и Эрман зачитал приговор: - Именем республики, единой и неделимой, подсудимые признаны виновными и приговариваются к смертной казни. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и должен быть приведен в исполнение в течение двадцати четырех часов. В зале воцарилась тишина, и стал отчетливо слышен гомон толпы, собравшейся за стенами Дворца Правосудия. Если этим людям сейчас объявить, что Дантон будет казнен, - волнений не миновать. - Полагаю, - сказал Эрман, наклонившись к секретарю суда, - обнародовать приговор лучше завтра. Сейчас уже... поздно. *** Осужденные перемещаются в тему: 090. Консьержери, камера приговоренных. Робеспьер и Демулен. Вечер-ночь 14 жерминаля
полная версия страницы