Форум » Дело Дантона (игра завершена) » 084. Процесс Дантона, день второй и последий. 14 жерминаля » Ответить
084. Процесс Дантона, день второй и последий. 14 жерминаля
Верховное Существо: место действия: Дворец Правосудия. Второй день заседания по делу Дантона и его сообщников решено было начать спозаранку. Никто толком не знал, кто первым вынес подобное предложение, но судьи и присяжные из Революционного трибунала с надеждой поглядывали на пустующие места генерального прокурора и подсудимых. Раз такая спешка, значит появились какие-то новые сведения и улики, позволяющие поскорее заткнуть Дантона... Затягивать опасный во всех отношениях процесс не хотелось никому.
Фукье-Тенвиль: - Вам недостаточно всех докладов, которые были прочитаны здесь за эти два дня? - приподнял бровь Тенвиль. - В них подробно изложены все ваши аферы, и я не собираюсь вновь перчислять их. Заговор существовал, и Дантон стоял во главе его. Что касается вашей роли, то, помимо контрреволюционной деятельности, вы занимались еще и взяточничеством, что отнюдь не придает вам героического блеска в глазах ваших друзей-роялистов. Вы обманули их доверие так же, как и доверие нации.
Эглантин: - За два минувших дня лично я слышал только трескучие и не подкрепленные ничем фразы о Респбулике, которая находится под угрозой, о всеевропейском заговоре против Франции и о страшной угрозе, исходящей от гражданина Дантона и его единомышленников, - у Фабра возникло стойкое ощущение, будто он бьется головой в каменную стену... и ему не удастся пробиться на свободу. - Примерно такие же речи я слышал всякий день в Конвенте - то по адресу ныне покойного Эбера, то в адрес депутатов от департамента Жиронда, то касательно гражданина Неподкупного. Все это - не более, чем полемика и пустые слова. Что касается якобы взяточничества... - он пожал плечами. - Республика доверила мне определенные средства, и я использовал их так, как считал лучшим для моей страны. Возможно, кое-какие траты не были занесены в отчеты, но все эти деньги служили единственной цели - Республике и ее процветанию. И, кстати, предъявите мне хоть одну доверчивую жертву. Что касается героического блеска, то я как-нибудь проживу и без него. Я не герой. Я просто человек, мечтавший о лучшей доле для своей страны. ("Аплодисменты", - мысленно добавил он. Зал Трибунала пустовал, но Эглантину было достаточно аплодисментов воображения).
Фукье-Тенвиль: - Поясните суду, что вы подразумеваете под благом Республики, - предложил Фукье.
Эглантин: - Почитатйте конституцию, там очень четко и недвусмысленно объясняется термин "благо Республики" и его разновидности, - огрызнулся Фабр. Ну уж нет, он не даст втянуть себя в бесконечный спор. Тенвилль, при всех его недостатках, неплох как обвинитель, а он сам не законник. Он политик, то есть - трепло.
Фукье-Тенвиль: - Мне известно, что написано в Конституции, - отрезал Фукье. - Но, очевидно, ваш собственный путь к к благу Республики несколько расходится с законом.
Эглантин: - С учетом того, что сам факт создания Республики в корне расходится с существовашим некогда законом и даже противоречит ему... - Фабр пожал плечами. - Скажите, в каких конкретно растратах меня обвиняют, и я попытаюсь оправдаться.
Эро де Сешель: Эро удалось сохранить непроницаемый вид при упоминании о Конституции, в честь которой был устроен знаменательный и торжественный праздник в годовщину падения династии Бурбонов...
Фукье-Тенвиль: - Речь идет не о прежних законах, созданных монархией, а о нынешних, которые надлежит соблюдать всем гражданам Республики, - назидательно молвил Фукье. - Что касается растрат, то вам лучше знать, куда делись доверенные вам средства. Возможно, вы объясните это суду?
Камиль Демулен: Камиль нервно поерзал на месте, переводя взгляд с прокурора на Фабра и обратно. Скоро настанет и его очередь держать ответ. Или вмешаться прямо сейчас?..
Фукье-Тенвиль: Прокурор заметил нервное движение Демулена, который словно порывался встать со своего места, и бросил на него суровый взгляд, долженствующий пригвозить обвиняемого к скамье. Затем вновь обернулся к Эглантину, который, похоже, начал выдыхаться. - Итак, вам нечего ответить ответить суду, гражданин Фабр? - уточнил он.
Эглантин: - Почему, есть. Все отчеты о производимых мною денежных оборотах и употреблении доверенных мне средств внадлежащее время были представлены Конвенту и одобрены оным, после чего отправлены в соответствующие комитеты и архивы, - и этих бумаг было столько, что представить трудно, какие-то из них несколько искажали истину, какие-то были совершенно точными и правдивыми... - Что касается всех прочих обивнений, то я отвергаю их на основании того, что не виновен ни в одном из приписываемых мне преступлений. За отсутствием таковых. Он произнес все это спокойно, без прежнего нарочитого пафоса, и уселся обратно на скамью. И демонстративно повернулся к прокурору затылком.
Фукье-Тенвиль: Прокурор с облегчением перевел дух. Похоже, с Фабром все прошло гладко. - Что ж, раз вам больше нечего сказать суду в ответ на предъявленные обвинения – например, о взятке в сто тысяч ливров от Делоне, а также о подделке вами пресловутого декрета о дефиците, то вопросов больше нет. Ситуация и так вполне ясна. Итак, продолжим допрос подсудимых. - Гражданин Демулен! – воззвал он. - Вы обвиняетесь в том, что предали доверие нации, облекшей вас полномочиями нести в народные массы свет истины. Вам был доверен печатный орган, с тем, чтобы, не искажая, освещать в нем те грандиозные революционные свершения, которые вы, как журналист и депутат Конвента, могли наблюдать непосредственно. И во что же вы превратили «Старого Кордильера»? – Фукье скорбно покачал головой. – В рассадник контрреволюционных идей, порочащих достойнейших членов Конвента! Вы отдали свой голос и свое перо (надо признать, чрезвычайно умелое) роялистам, отрекшись от всего, что дорого сердцу каждого республиканца. Я не стану сейчас цитировать возмутительные отрывки из третьего номера упомянутого издания - они и так уже всем, к сожалению, хорошо известны. Но, соблюдая законность, суд предоставляет вам слово, чтобы выслушать то, что вы желаете сказать в свою защиту.
Камиль Демулен: Камиль с возмущением вскочил со своего места: - Вы об-бвиняете меня во лжи? В предательстве? В связях с роялистами? - журналист приосанился и шагнул вперед. Чувство собственной правоты придавало сил, смелости и уверенности. - Я всего лишь говорил правду. Всегда и во всем. До тех пор, пока Робеспьер действовал на благо нашей любимой Франции, я почитал великой честью доносить до народа его слова. Но времена изменились. Минувшей осенью... Да, это началось минувшей осенью, Робеспьер захотел узирпатировать власть в республике. О, история знал множество подобных примеров, когда человек добродетельный, оказавшись во главе государства не мог сдержать соблазна... Встревоженный Эрман зазвонил в колокольчик, призывая разошедшегося оратора замолчать, но Демулен и ухом не повел. - Мне больно было в-видеть, как мой школьный товарищ у меня на глазах превращался в кровавого тирана. Но никто больше этого не замечал. Или замечал, но боялся сказать. Я - сказал. Я счел это своим священным долгом перед моей страной, предупредить её об опасности диктатуры. Я ни минуты не сожалел об этот решении... - тут Камиль на секунду запнулся и вспыхнул. Один раз он все же сожалел, что пошел против Макса. За несколько часов до своего ареста, когда после ночного разговора в доме Дюпле честно хотел уничтожить последний, седьмой номер "Старого кордельера". И почти сделал это... Помешала арестная команда. Однако эта маленькая ложь носила столь личностный характер... Об этом желании уничтожить собственную газету, вежливо отойти от Дантона и вернуться под крылышко к Робеспьеру не знал никто кроме Камиля. Теперь это уже не имело никакого значения, с горечью подумал Демулен. Сейчас его заткнут, он и так сказал слишком многое... - Я и сейчас ни о чем не сожалею, - Камиль торопился, желаю успеть сказать все до тех пор, пока его не оттащат от ограждения уже спешившие к нему приставы, - мне не в чем себя упрекнуть. Мое перо всегда служило моему народу, а не куче обезумевших от жажды власти депутатов...
Фукье-Тенвиль: Фукье-Тенвиль не делал попыток прервать этот бурный словесный поток. Сейчас колокольчик председателя и повинующиеся его яростному звону гвардейцы и так сделают это. С некоторым даже сожалением прокурор смотрел на безумца, пытающегося доказать что-то.... кому? Ему? Эрману? Гвардейцам? Остальным подсудимым? Или самому себе?
Эглантин: Когда на Камиля, что называется, "находило" - если он в самом деле верил в то, что говорит, или боялся, или не задумывался о последствиях - его речь становилась гладкой, без малейшего следа обычного заикания. Журналист говорил так, что сказанному хотелось верить. Его хотелось слушать, но было несомненно, что еще пара мгновений - и Демулена обвинят в непочтитеольности к суду и власть предержащим, заставят замолчать или вообще вернут в Консьержери. А ведь он в кои веки говорил правду. Горькую, неприглядную правду. И то, что ему позволили так долго говорить, лишний раз доказывало - все уже решено, их защита бессмысленна, приговоры уже давно составлены и подписаны. И наплевать, что нет свидетельств и доказательств. Но Камиль все же сумел набраться храбрости и высказал то, что думал.
Верховное Существо: -Когда вы высказывались против казни Бриссо, Верньо и других заговорщиков, вы тоже всего лишь служили народу? - каверзно осведомился председатель у Демулена.
Камиль Демулен: - Я лишь просил снисхождения для людей, прежде много сделавших для республики, - вспыхнул Камиль. - Когда единственным аргументом правосудия становится гильотина... это уже не правосудие.
Верховное Существо: - Федералисты много сделали для республики? - уточнил Эрман. - Вы разделяете их взгляды?
Камиль Демулен: - Нет, конечно! - Камиль выпустил пар и тут же начал сбиваться и путаться. - Но они помогли рождению республики в 1789 году, этого у них не отнять!
Эро де Сешель: «…Эту речь можно было бы вспомнить спустя много лет и с чистым сердцем сказать: "Я был прав"» - так думал Эро. Но как печально осознавать, чем обернулось их красноречие!
Эглантин: - Отнять теперь можно все, что угодно, у кого угодно и когда угодно. В том числе доброе имя у покойников и надежду у живых, - вполголоса заметил Фабр.
Верховное Существо: - Прошу занести в протокол, что обвиняемые сочувствуют жирондистам, - объяснил председатель.
Эглантин: - Прошу занести в протокол, что судья туп, как срубленный королевский дуб, - еле слышно проворчал Фабр, которому не хотелось и быть выведенным из зала, и молчать уже было невмоготу.
Эро де Сешель: Эро повернул к нему голову. - Сейчас предпочитают лишать доброго имени прежде, чем жизни, - так же негромко заметил он, улыбнувшись шутке.
Камиль Демулен: Камиль снова подался вперед: - Протестую! Решению по делу жирондистов было в-вынесено полгода назад! К нам оно не имеет никакого отношения! На нас хотят повесть чужие грехи!
Эглантин: - Какая жалость, я так и не успел озаботиться созданием репутации добродетельного гражданина и истинного образца для подражания... Ну-с, нас уже записали в жирондисты, в чем нас еще обвинят - в разграблении могил, в поедании младенцев или в устроении католического празденства под видом поклонения Верховному Существу?
Верховное Существо: - Вы только что сами с восторгом отзывались о якобы существующих заслугах изменников перед республикой, - с улыбкой напомнил судья Демулену. - Вы питаете к ним явную симпатию. Стало быть, вы разделяете их котрреволюционные воззрения.
Эглантин: - Лучше бы Камиль уподобился своим любимым римлянам и замолчал после речи, он же совершенно не умеет спорить...
Эро де Сешель: - Мой милый Фабр, я бы сочувствовал сейчас самому Цицерону, - отозвался Сешель.
Камиль Демулен: Камиль вскипел: - Это схоластика! Вы готовы обвинить нас в чем угодно, ибо настоящих доказательств вины моей и моих друзей у вас нет и не было! Рассерженный журналист скомкал извлеченный из кармана лист бумаги, где он набрасывал некоторые тезисы своей речи, скомкал и швырнул в лицо судье: - На ваше единственно об-бвинение по поводу газеты я уже ответил!
Эглантин: - Давайте лучше посочувствуем сами себе... - Фабр прижал ладонь ко лбу. Голова начинала противно ныть, голоса отдавались раздражающим эхо, а это было скверно - при болящей голове он плохо соображал. - Сколько еще они собираются длить это представление... Оп-п-пля... Камиль, ну что ж ты творишь? Скомканный лист полетел в сторону судьи.
Фукье-Тенвиль: Прокурор понял, что пришло время вмешаться. - Гражданин Демулен, если вы будете пользоваться для защиты подобными аргументами, вас лишат слова и удалят из зала суда. Поймите же: ваша несдержанность свидетельствует против вас.
Камиль Демулен: - За п-против вас свидетельствует все остальное! - Демулен почти кричал. - Это не суд! Это какая-то ужасная, отвратительно срежиссированная к-комедия!
Эглантин: - Постановщика и его помощников вымазать в смоле, вывалять в пуху и прогнать по городу пинками, - внес предложение Фабр. - Чтобы впредь было неповадно поганить высокое искусство драмы. М-да, а мне казалось - свобода так близка...
Верховное Существо: Эрман зазвонил в колокольчик. Надо в самом деле лишить кого-нибудь из них слова и вывести из зала - для острастки.
Эро де Сешель: - Это ли то, к чему мы стремились!.. - как-то рассеянно проговорил Эро. - Камиль, - Мари-Жан протянул руку к полностью отчаявшемуся Демулену, - тебя не хотят услышать… Это дело не стоит твоих пламенных речей, мой бедный друг.
Камиль Демулен: Но Демулен упрямо тряхнул головой и снова вцепился в поручни барьерчика, отделявшего подсудимых от пустого зала. - Стоит! Мы обязаны говорить, мы не имеем п-права на молчание! Французы должны знать, что их хотят обмануть, ус-сыпить их бдительность... - Раскрасневшийся Камиль понимал, что балансирует на грани, давая повод обвинить себя во всех возможных преступлениях, но остановиться не мог. И не хотел. - Эро, Фабр, Жорж! Пусть нас услышат! Они должны узнать, что на самом деле являет из себя революционное правительство, нетерпимое, жадное до власти, и слабое в своем страхе эту власть потерять!..
Верховное Существо: Эрман снова зазвонил в колокольчик. - Довольно! Суд уяснил для себя взгляды обвиняемого. Прокурор переходит к допросу следующего. Гражданин Эро-Сешель!
Эглантин: - Ты добился своего, кое-кто тебя услышал, - Фабр потянул разошедшегося журналиста за рукав, пытаясь усадить обратно на скамью. - Порок посрамлен, но добродетель не восторжествует. По крайней мере, не сегодня. Ты молодец, Камиль, а теперь сядь и попытайся успокоиться.
Эро де Сешель: Эро поднялся со своего места. - Я всецело во внимании, гражданин председатель. Гражданин прокурор, - Сешель слегка кивнул Фукье-Тенвилю. - Я готов отвечать на вопросы, которые мне зададут, и заверяю вас, что впечатление от данных судебных прений нисколько не сделает мои ответы менее содержательными.
полная версия страницы