Форум » Дело Дантона (игра завершена) » 004. (III) Следы теряются, друзья находятся - 25 марта, день-вечер » Ответить

004. (III) Следы теряются, друзья находятся - 25 марта, день-вечер

Гийом Дюпрэ: Особняк графа Мазальяка, покойного тестя де ла Роша, находился недалеко от пересечения улице Гренель и бульвара Сент-Оноре, практически в самом центре Парижа. Рядом Лувр, Пале-Рояль, Ле Аль - знаменитый парижский рынок. Место, безусловно, людное и все же, для человека, объявленного вне закона, слишком центральное, чтобы чувствовать себя в безопасности. Гийом слабо представлял себе, как сейчас выглядят богатые кварталы, пережившие четыре года революции. Про то, что имущество врагов-аристократов давно конфисковано и раскраде… то есть, перераспределено между патриотами-республиканцами и пошло на оплату нужд армии, он знал, но одно дело знать, другое – видеть своими глазами. Город был сер и уныл, как всегда бывает в начале весны, когда первая зелень еще не укрыла жизнеутверждающей яркостью язвы неуклюжего человеческого жилья. Что ж, зато он не увидит цветов на гильотинах – этого последнего кощунства убийц по отношению к жертвам. Праздник у них, ха! Чугунная решетка с гербом Мазальяков, преграждающая въезд с улицы во двор дома, была выломана. А сам парадный подъезд, когда-то вымощенный нарядной серо-розовой брусчаткой, сейчас был засыпан соломой, сдобренной конским навозом, завален обломками полусожженной мебели, заставлен подводами, и вообще напоминал бивак армии на вражеской территории. Гийом тихо выругался. Похоже, дом умудрились превратить то ли в казармы, то ли в какое-то революционное учреждение. Что неудивительно, учитывая его удачное расположение. И очень неприятно, учитывая, что утреннее общение с гражданами-товарищами было еще свежо в памяти де ла Роша, и повторения он вовсе не жаждал. Поэтому, взвесив все «за» и «против», Дюпрэ решил начать свои поиски издалека, и завернул в маленькую кофейню на перекрестке. Денег и у него, и у его спутников было достаточно на первое время, пачка ассигнаций, зашитая под подкладкой, немного старорежимного золота за голенищем сапога, и мелочь по карманам. На жизнь хватит. На кофе – тем более.

Ответов - 51, стр: 1 2 All

Гийом Дюпрэ: – Боже, ну и глаза у вас… , - ослепительно-яркие, изумрудные глаза странного и непредсказуемого спасителя опальных аристократов произвели на де ла Роша впечатление гораздо более сильное, чем приставленный к его лбу пистолет. – Вы ставите меня в неловкое положение, знаете ли… - Сообщил Гийом доверительно. С трудом сдерживая желание попросту отстранить руку, направляющую на него оружие. В то, что спутник его действительно в него выстрелит, Дюпрэ не верил. - Если я назову вам свое имя, то сделаю вас своим соучастником. Справедливому революционному трибуналу достаточно любой мелочи… Хотя, о чем я. Этим мерзавцам вообще ни черта не нужно для того, чтобы отправить человека на гильотину. Если не назову… Это будет невежливо, не так ли? Улыбнувшись краешком губ, барон негромко отрекомендовался. – Гийом де ла Рош. К вашим услугам, сударь. Бедный бретонский дворянин. Ни кола ни двора, ни семьи, ни родни… И не спешите обвинять меня в безрассудстве. Я приехал в Париж вместо того, чтобы бежать прочь от этого зачумленного республиканской заразой города. Mia Culpa. Но ведь и вы, друг мой, не спешите его покинуть. Отчего бы это?

Николетт Монпали: Николетт даже внутренне слегка впала в ступор от заявления о глазах, хотя внешне это и не отразилось. Де ла Рош, похоже не воспринял пистолет у лба всерьез, а зря ведь. Николетт, не колеблясь, почуяв малейшую опасность, со спокойной совестью и, не раздумывая, нажала бы на курок. Хотя возможно месье был безрассуден попросту, так как все его предыдущие поступки говорили об этом. А вот фраза «Ни кола ни двора, ни семьи, не родни» Николетт насторожила, хотя черт знает, у этих французов такое сплошь и рядом встречалось. Легким движением Пьер убрал пистолет и усмехнулся - Зачем же мне покидать свой родной город, месье де ла Рош? А вот на вопрос зачем бедный бретонский дворянин все же приехал, так рискуя, вы не ответили, - Пьер продолжил путь. - И не стоит так бездумно подставлять свою голову под дуло, ведь курок могут и спустить, - Пьер снял шляпу и отдал ее Гийому, дабы тот прикрыл ею лицо. - Вот, прикройтесь, вас то явно лучше запомнили

Гийом Дюпрэ: - Моя покойная жена тоже называла Париж родным городом, - тихо добавил Гийом в спину обогнавшему его человеку. – И отказывалась покидать Францию… Её гильотинировали в прошлом году. Вместе с отцом, матерью и братом, который был как раз из числа тех недальновидных предателей своего сословия, что верил в справедливость и разумность происходящего. Де ла Рош задумчиво повертел шляпу в руках прежде, чем последовать совету своего спутника. - А я… Я рискую сейчас не больше, чем обычно. Я объявил убийцам короля войну, и это единственный смысл, что еще остался в моей жизни. Хотя я, кажется, так и не ответил на ваш вопрос. Ну и к черту его. Я не боюсь смерти, сударь. Когда в следующий раз вздумаете угрожать мне пулей, имейте это ввиду. В несколько легких шагов он нагнал Пьера и пошел рядом. – И, раз уж я назвал вам свое имя, я рассчитываю на встречную любезность. Разумеется, никаких пистолетов и угроз, и все же называть вас по имени, пусть и вымышленному, мне был бы удобнее, чем просто "сударь".


Николетт Монпали: Фразу, которая была сказана тихо, Николетт все же услышала (уши они одно из главных достояний шпионов). Самой шпионке трудно было представить, что может человек чувствовать, когда теряет семью, ведь она потеряла свою и ни секунды не горевала. Да фактически семья была жива, но для Софьи они все давно умерли. К тому же сочувствие всегда казалось ей оскорбительным, поэтому она не стала произносить банальных фраз вроде «мне очень жаль» или чего еще хуже « я вас так понимаю» - Но вы же понимаете, что вступать в открытое противоборство с толпой обезумевших людей, более чем глупо. Если воевать, то пока тихо, но действенно. И еще более глупо не ценить собственную жизнь на столько, чтобы искать смерть. Какой прок от того, что убьете вы парочку жандармов или других революционеров, а потом прибьют вас? Уж простите за откровенность, - горькая усмешка скользнула по губам. Не признавала Николетт такой позиции, бороться так до конца, а если выхода уже точно нет, то только тогда стоит достойно принимать смерть. – Зовите меня просто Пьер, - легкий наклон головы

Гийом Дюпрэ: – Разве я сказал, что ищу смерти? – Мягко удивился Гийом, продолжая мимоходом разглядывать «Пьера». Занятие при определенных обстоятельствах захватывающее, особенно сейчас, когда тень от шляпы и тонкая ткань шейного платка больше не скрывали лицо молодого человека. Конечно де ла Рош не был физиономистом. Но, смущенные единожды изумрудным взглядом, мысли барона постепенно принимали направление, абсолютно для его нынешнего положения неожиданное. – Я сказал лишь, что не боюсь смерти, а это разные вещи, друг мой. И сильно упрощает дело, когда речь идет о войне. Большинство солдат в той или иной мере фаталисты. К мысли о смерти привыкаешь, как к необходимости ежедневного бритья или зубной боли… И да, я зануда, но вынужден просить вас о снисхождении. Последний год своей жизни я провел в лесах, и дикость начинает становиться заметна. Дюпрэ не видел смысла скрывать от Пьера подробности своей жизни. Был ли это вопрос доверия? И да, и нет. Молодой человек с зелеными глазами все сильнее импонировал Гийому, а де ла Рош привык полагаться на собственную интуицию в отношениях с людьми. Но главной причиной было «безграничное доверие» республиканскому правосудию. Уж если его угораздит попасть в лапы республиканцев, смерть неизбежна и неминуема, и не важно, как его казнят – как известного мятежника, или как безымянного врага революции.

Николетт Монпали: -Прямо не сказали, но иначе расценить нельзя, когда человек не сопротивляясь, готов подставить пулю под дуло. Видите ли я придерживаюсь того мнения, что смерть нужно принимать достойно и не сопротивляясь, когда уже все достойные пути остаться в живых исчерпаны и остаются только недостойные, а именно, стенания и унижения, вроде ползанья на коленях. – Пьер, ненавязчиво оценивал, идущего рядом с ним мужчину, делая определенные ума заключения. Например, был сделан вывод что подобный самоотверженный месье, весьма может в будущем пригодиться, на революционера похож он определенно не был. «И зачем я об этом с ним говорю?» промелькнула мысль. – Сейчас я провожу вас к одному своему другу, художнику, он, полагаю, с радостью предоставит вам убежище. – Значит год в лесах…- улыбнулся Пьер, так как и сама Николетт довольно таки долго жила в лесах, будучи в банде разбойников, но это казалось было в прошлой жизни

Гийом Дюпрэ: – Я вам очень признателен, су… то есть Пьер, - это был как раз тот случай, когда имя «не шло» человеку, и де ла Рош уже не в первый раз запнулся, словно чувствуя какой-то подвох. – Но этот ваш друг, в случае чего-то непредвиденного, он рискует, и рискует всерьез. Я уверен, вы это осознаете, и все же… «Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня погиб художник», - сознался Гийом мысленно. К людям творческих профессий он питал особое уважение, вероятно потому, что сам был лишен подобных талантов. В отличие от нынешних властей, которые на процессе Лавуазье заявили прямо: «Республике не нужны ученые». Вряд ли к художникам трибунал будет благосклоннее. – Поэтому… разве что на первое время. Потом я подыщу себе квартиру. А может, и вовсе не задержусь в Париже надолго. Шанс на такой поворот событий, крохотный, но все же оставался. Вдруг ему повезет найти мальчика за пару дней.

Николетт Монпали: - Я вам и предлагаю на какое-то время там остановиться…- Очередной поворот и вот уже скоро должен был показаться дом, в котором жил молодой художник. Пьер кинул на Гийома вопросительный взгляд. – Думаете, без документов вы сможете снять квартиру? Месье, лучше сразу пойти и сдаться революционерам…И я думал, вы приехали, как вы сказали бороться с врагами короны, а вы уже собираетесь уезжать? – Было действительно интересно, все же за чем этот странный француз приехал в Париж, ведь явно не для того, чтобы бороться революционерами, это он и у себя мог бы делать, что-то было здесь еще и Николетт, была уверена, что рано или поздно узнаете, что это. На Париж опускалась ночь, было уже довольно сумрачно, что двум роялистам было только на руку. Николетт между делом прикидывала, можно ли использовать Гийома в ее делах будет ли он полезен…но торопиться с выводами не спешила.

Гийом Дюпрэ: – С врагами короны? Нет, ну что вы. Всего лишь личное дело, - задумчиво уточнил де ла Рош. – Просто во Франции наступили скверные времена, Пьер, мон ами, и любое личное дело теперь приобретает горький привкус политики. Разве у врагов революции могут быть просто друзья, просто родственники, просто дети? Разумеется нет. Все, кто с вязан с врагами узами дружбы или родства, сами враги. На сложностях с документами Гийом решил не акцентироваться. Он знал простой и эффективный способ решения этой проблемы. Жизнь за бумагу. Кому-то придется умереть, чтобы оставить свои имя и свидетельство гражданской благонадежности беглому мятежнику. И снова, в который уже раз, селяви. Если бы Дюпрэ был известен какой-нибудь иной, менее трагичный способ раздобыть удостоверение личности, он бы с радостью им воспользовался. Но увы… В сгущающихся сумерках Гийом не сразу заметил, что его спутник замедляет ход. Кажется, их «прогулка» закончена. – Ваш друг-художник, он, наверняка живет в мансарде? Де ла Рош, запрокинув голову, разглядывал старое, не лишенное вычурной помпезности здание, к которому привел его Пьер.

Николетт Монпали: -Да, времена нынче скверные, - согласно кивнул Пьер. «Значит личное дело…становится все интереснее» твердил шпионский голосочек. Николетт посмотрела на окна студии своего друга-художника. – Да, вы правы, где ж еще может жить художник, - искренняя улыбка. – Что ж пойдемте…- то что опрос про документы был проигнорирован, Николетт отметила, но упоминать не стала. Поправив перчатку шпионка скользнула в здание, где на какое-то время должен был укрыться новый знакомый.

Гийом Дюпрэ: «Из мансарды запросто выбраться на крышу… И черные ходы нужно будет завтра же проверить», - размышлял Гийом, пребывающий после двух вооруженных стычек с республиканцами в приподнято-параноидальном настроении, ступая за Пьером в полумрак подъезда. И тут же представил, каково подниматься или спускаться по такой лестнице ночью. Днем положение спасали окна, но к ночи на Париж опускалась непроглядная темень, рассеиваемая больше огнем костров (чертих побери, как в средневековье), чем светом фонарей. Для последних требовалось масло, а его было в городе в обрез…Как и хлеба, впрочем. Хотя, Дюпрэ подозревал, что не у всех. Как бы революция не старалась задекламировать равенство граждан, природу человеческую декретами не изменишь. – Я постараюсь не стеснять вашего друга своим присутствием, - пообещал де ла Рош на всякий случай.



полная версия страницы