Форум » Дело Дантона (игра завершена) » 009. (I) Сешель у себя дома - 6 жерминаля, утро-день. » Ответить
009. (I) Сешель у себя дома - 6 жерминаля, утро-день.
Эро де Сешель: Дом №5 по улице Баc-де-Рампар Мари-Жан устало развалился в кресле в своем кабинете на втором этаже дома номер пять по улице Бас-де-Рампар. Тело невыносимо ныло - экипаж, в котором в Париж возвращалось достойное семейство Дантон и недостойный предатель родины Эро-Сешель, изрядно трясло на ухабах. Мари-Жан не раз успел пожалеть о том, что Жорж оказался так легок на подъем. Бывший аристократ рассчитывал, что провинциал из Арси сдвинется с места, только поняв, что отвезти Эро в Париж лично – единственный способ выгнать незваного гостя из дома. «Если бы раньше меня не вывезли комиссары,» - напомнил себе Сешель, раздраженно поморщившись от приступа мигрени. Сыновья Дантона шумели всю дорогу до Арси, бузили и кричали, совсем как их отец в Конвенте… Эро сделал глоток чего-то, отдаленно напоминающего чай, откинулся на спинку кресла и прикрыл воспаленные глаза. Итак, Жорж в Париже – все фигуры на шахматной доске. Только вот он сам, красавчик Сешель, в этой игре пешка. А пешки гибнут первыми. «Возможно ли еще отменить партию?» - мысль, свойственная скользкому дипломату. Пять лет назад Эро первым бросался в бой, на штурм и на баррикады, но сегодня он научился ценить покой. Либо это старость, либо мудрость… либо бессмысленные надежды. «Примирить Дантона и Робеспьера?.. Заставить первого вспомнить о дружбе, второго запугать? Или наоборот?» - мысли Сешеля путались, он проваливался в сон. «По крайней мере, заставить Макса раскрыть карты и планы генерального сражения …» Солнце за окном не так давно взошло, а в кабинете на втором этаже дома номер пять по улице Бас-де-Рампар сладко спал в неудобном кресле Эро (де) Сешель. И снились ему, конечно, Швейцарские Альпы.
Ответов - 26
Гийом Дюпрэ: Что-то меняется, что-то нет. Особняк Мазальяков со смертью старых хозяев утратил свое лицо, превратившись в грязное и неухоженное «республиканское здание», а вот дом на улице Бас-де-Рампар де ла Рош нашел таким же, как и прежде. Какое-то время бывший барон, стоя на противоположной стороне улицы, задумчиво созерцал дверной молоток, потом усмехнулся, и оставил эту затею. Времена вежливых визитов, любезных бесед со служанками, оставленных в прихожей тростей или шпаг для него прошли безвозвратно. «Мой мир умер, и тут живет один из тех, кто его убил». По Бас-де-Рампар проехала одинокая карета, и вновь все стихло. В этом квартале жители просыпались поздно, Мари-Жан Эро де Сешель не даром тут поселился. И кстати для Дюпрэ, возымевшего последнее время привычку пользоваться карнизами вместо дорог и окнами вместо дверей. Оконная рама была закрыта (все же март, даже такой теплый, как в этом году, все равно не июль), но тонкое лезвие ножа легко исправило эту оплошность. Придерживая оконную створку, чтобы порывом ветра не разбило стекло, Гийом спрыгнул в кабинет своего когда-то почти что друга. И не сдержал грустной улыбки. Сегодня ему везло на спящих людей, и, что удивительно, и святые, и мерзавцы в объятиях Морфея выглядят одинаково умиротворенными. Выложив на стол пистолет и попутно отхлебнув остывшего чая из чашки Эро (боже, ну и гадость – если даже у де Сешеля нет пристойного чая, дела в Париже, действительно хуже некуда), де ла Рош, облокотившись на спинку кресла, склонился к уху спящего человека и негромко предложил: – Просыпайтесь, Мари-Жан. У вас гости.
Эро де Сешель: Воры и убийцы, вопреки расхожему заблуждению, спят крепко и спокойно: так же, как их совесть. Поэтому разбудить революционера, как докажет новейшая история одной северной страны, способен разве что колокол. Вот и Эро чудесным образом ухитрился не заметить, что в его кабинет таким необычным путем проник «гость». На руку Дюпрэ играли не только его партизанские навыки, но и нечеловеческая усталость Мари-Жана. Удивительно даже, как сумел бывший барон де ла Рош разбудить мирно спящего Сешеля всего одной фразой, сказанной шепотом. Видимо, на слово «гость» у дантонистов существовал рефлекс. Эро резко открыл глаза и только чудом сумел заставить себя не произнести сакраментальное «Кто здесь?». Чуду этому немало поспособствовал вид лежащего на столе пистолета. Гости обычно оставляют шпагу у входа, а не пистолет на столе: - Тогда, - чуть хрипло произнес Мари-Жан, мучительно пытаясь вспомнить, где слышал этот голос, - Приветствую. Прошу Вас, присаживайтесь на свободное кресло. Эро чуть напрягся, пытаясь понять, почему не чувствует ножа у своей шеи – потому ли, что незваный гость пришел с миром (хотя с миром через окно пытаются лезть только русские императоры) – или потому, что ему, де Сешелю, в висок уже нацелен второй пистолет?
Гийом Дюпрэ: Выдержке де Сешеля можно было только позавидовать. Хотя Гийом не мог припомнить такого, чтобы Мари-Жана можно было упрекнуть в трусости. Что ж, так будет проще и удобнее. – Благодарю, - отозвался он, отпуская спинку кресла Эро и неторопливо присаживаясь напротив. Жалобно скрипнуло рассохшееся дерево: предложенное кресло было впечатляюще-старинным, для счастья не хватало пледа и камина. Двух мужчин теперь разделал лишь невысокий газетный столик с натюрмортом «завтрак революционера – чай и свинец» и настороженное молчание неузнавания (чертов парик!). – Не ожидал застать вас дома, Мари-Жан. Конвент больше не заседает по утрам?
Эро де Сешель: Гийом очень ошибался, считая, что смелость была причиной выдержки Мари-Жана. На самом деле Сешель был в ужасе – причем пребывал в нем уже где-то месяц. Вот и сейчас Эро пытался сосредоточиться на чем-то одном, но никак не мог выбрать между желанием схватить пистолет и попытками узнать этого старика, напоминающего скорее персонажа комедии дель арте, чем настоящего человека. Увы, Мари-Жану ровным счетом ничего не приходило в голову. Никаких ассоциаций, воспоминаний… но, Высшее Существо, какой знакомый голос! Паника, впрочем, никак не отразилась на лице Эро: - Конвент не заседает по утрам, а гости приходят в надежде не застать хозяина – удивительный сегодня день. «Наверняка у него второй пистолет за пазухой. Кто этот сумасшедший? Шпион? Агент Робеспьера?.. Что означает его приход? Максимильен решил поиграть с добычей?» - сотни предположений были отвергнуты в ту же секунду, что и сформулированы. Кроме одного: «Впрочем, сложно ли быть проворнее старика?» Не закончив еще произносить свою несмешную шутку о незваных гостях, Эро резко вытянул руку вперед, стараясь схватить оружие.
Гийом Дюпрэ: - Какого черта, Эро! Ладонь «старика», судя по хватке совсем еще не старческая, тяжело опустилась поверх ладони де Сешеля в тот момент, когда пальцы Мари-Жана коснулись оружия. – Ищите легкой смерти? А вы её заслужили? В этом резком движении двое едва не столкнулись лбами. Столик опасно зашатался, с жалобным звоном раскололась, ударившись об пол, чашка. – Успокойтесь, если бы в мои намерения входило вас убить, то… вы так сладко спали, мон ами. – Процедил «старик», глядя прямо в глаза де Сешелю. Благо разделяющее их сейчас расстояние позволяло сделать это беспрепятственно и разглядеть мельчайшие детали ясно-голубых с расширившимися от возбуждения зрачками глаз Мари-Жана. - А если в ваши намерения входит убить меня… Этот пистолет не заряжен, знаете ли.
Эро де Сешель: Грим, ну конечно… Мари-Жан корил себя за глупость. Старик, забравшийся в окно второго этажа? Революция творит чудеса: заставляет не замечать голод, забывать страх – но вернуть силу и ловкость молодости телу старика даже Она неспособна. Эро замер, стараясь не двигаться и не дышать – человек, сидевший напротив него, казался более сумасшедшим, чем толпа санкюлотов. Откуда, скажите на милость, взял он эти старорежимные выражения? «Ищите легкой смерти, которой Вы недостойны» - слова, оставшиеся где-то в далеком прошлом, вместе с королями Людовиками и самопровозглашенными «рыцарями» их двора. Но мнимый старец заставлял их звучать уместно – ни один актер не добился бы такой органичности… Давно-уже-не-«де» Сешеля посетила дикая, невозможная догадка. Что, если это… Нет, невозможно! Обман зрения, еще не ушедший сон. Или того хуже – обман, спланированный людьми. - Как могу я знать, достойны Вы жить или нет, раз не знаю даже Вашего имени, - с удивлением Мари-Жан осознал, что он успел забыть благородный диалект, который когда-то был для него родным. Фальш была слышна за милю, как при хоровом исполнении Марсельезы.
Гийом Дюпрэ: – Полноте, Мари-Жан. Вспомните, скольких безымянных для вас людей вы уже успели спровадить на тот свет, одним росчерком пера решив, жить им или умереть. Один декрет – сотни голов. Или тысячи? Не прибедняйтесь, вы отлично справлялись. Дюпрэ ослабил хватку, выпуская руку де Сешеля. И с удивлением поймал себя на мысли, что, будь на месте запястья горло Эро, заставить пальцы разжаться было бы намного сложнее. Боже, как легко мы утрачиваем человеческое подобие. Может быть все то, что происходит с нами, заслуженно и закономерно? – Но наверное нет смысла говорить вам то, что вы знаете, мон ами. Разумнее начать с того, что вы не знаете. Вы меня не узнали, верно? Я сам себя не узнаю в этом парике. Однако иногда лучше казаться на двадцать лет старше, чем стать на голову короче. Когда-то меня звали барон де ла Рош. Как вы сейчас это произносите, позвольте полюбопытствовать?
Эро де Сешель: Не стоит хвалить Сешеля за то, что он не воскликнул, широко распахнув глаза: «Вы живы!», не вскочил с кресла, ахнув, как если бы увидел привидение. Снова причиной внешнего спокойствия была вовсе не выдержка Эро, а умение вовремя остолбенеть и потерять дар речи. - Мы называем Вас покойником, Гийом, - спустя какое-то время произнес республиканец, машинально массируя запястье, пострадавшее от железной хватки роялизма, - Не важно, уже умершем в провинции или же приехавшим за этой честью в столицу. Сешель медленно (как и полагается при общении с вооруженным сумасшедшим, диким зверем из лесов Бретани) поднялся со своего кресла. Сделал осторожный шаг к распахнутому окну и замер, проверяя, насколько «гость из ушедших времен» намерен ограничить его основные права и свободы, в том числе свободу передвижения. - Позволите? – как ни старался Эро, в голосе все равно сквозил сарказм, который был лично его дурной чертой, но который граждане республиканцы всегда считали признаком дворянской спеси. Убедившись, что Дюпрэ не собирается (не способен?) вонзить ножик для бумаги ему в спину, Мари-Жан подошел к окну и бросил быстрый взгляд сначала на улицу, затем на окна дома напротив. Полезная привычка, выработавшая у всех парижан. - Зачем Вы пришли? – резко спросил Сешель, закрывая ставни и задергивая занавеску. – Хотите забрать меня с собой в преисподнюю?
Гийом Дюпрэ: - Соблазнительное предложение, - не моргнув глазом, согласился Дюпрэ.- Сядьте, Мари-Жан. Окажите нам обоим эту любезность. Когда вы сидите, вы меня гораздо меньше искушаете. В моем горячем человеческом желании оправдать ваши предположения… Теперь уже де ла Рош поднялся и сделал несколько резких шагов по комнате. – Я хочу… Я хочу… Diabolig! – В речи Гийома от волнения прорезались интонации родного бретонского наречия. – Мне нужна помощь, Мари-Жан. Обычная дружеская услуга. Вы живете в Париже, вы знаете его лучше меня. Вас еще не объявили все закона… Де ла Рош невольно споткнулся на этом «еще». Он знал, что дела Эро-Сешеля идут неладно, и республиканская идея больше не отвечает взаимностью на любовь бывшего аристократа. Откуда? За год войны шуаны обзавелись неплохой агентурной сетью, особенно в последние месяцы, когда жестокость и маниакальная подозрительность Комитета Общественного Спасения заставляла людей задумываться о том, а правильный ли выбор они сделали пять лет назад. К тому же соседи через Па-де-Кале охотно делились информацией своей разведки (а так же деньгами, оружием и продовольствием, - у берегов Бретани постоянно курсировали суда, в основном частные, принадлежащие английским и французским аристократам и регулярно снабжающие повстанцев многим необходимым) – Мне нужно найти в городе всего одну женщину… И одного маленького мальчика.
Эро де Сешель: Эро отошел от окна и вернулся к столу, перешагнув через осколки чашки, пострадавшей в борьбе между республикой и монархией. И вот уже он сидит, удобно откинувшись в кресле, а Дюпрэ мечется по комнате, не в силах скрыть волнение: - Вы ищите женщину, Гийом? Кажется, Вам и так есть, к кому лазить в окна, - не удержался Мари-Жан от маленькой мести за «еще». Резко: - Вы прекрасно знаете, где искать Вашу семью. И тут же, на тон тише, не глядя на бывшего барона и бывшего друга: - Мне жаль.
Гийом Дюпрэ: – Мне не важно, жаль вам или нет! – Так же тихо вспылил де ла Рош. И, вздохнув, поправился. – Простите, Мари-Жан. Как бы ни было в моих глазах отвратительно то, что вы сотворили с Францией, я не могу обязать вас нести за это вину в одиночку. Мы далеко не всегда осознаем последствия содеянного. И далеко не всегда способны поступить так, как хотели бы. Гийом бросил задумчивый и откровенно неуверенный взгляд на Эро, Просьба предполагала объяснения, объяснения ставили барона де ла Роша, убежденного роялиста и бретонского мятежника, в опасную зависимость от своего бывшего друга. Маленький мальчик, затерявшийся где-то в суете огромного города, был не только сосредоточием надежд Дюпрэ, он мог так же стать и причиной его погибели. Никто не сможет помешать Сешелю закончить начатое революционным трибуналом и посодействовать полному и окончательному воссоединению барона со своей семьей. Доверие – тяжелая ноша. Особенно когда к нему вынуждают не душевные порывы, а отчаянные обстоятельства. - У меня есть сведения… что Мишель жив, - едва слышно сообщил Гийом Эро, и заметно было, что откровенность далась бретонцу с большим трудом.
Эро де Сешель: По мере того, как Дюпрэ терял уверенность, к Эро она возвращалась. Так уж повелось у этих двух друзей – один находил там, где терял другой. Деньги, политика, женщины… «Итак, Гийом говорит правду» - обычно такой мнительный Мари-Жан не сомневался в де ла Роше. Тот с легким сердцем мог бы убить Сешеля на месте и попасть за это на гильотину, но не стал бы поминать в суе своих погибших родственников ради того, чтобы подставить врага… нет, это скорее методы Эро. «Мятежник, шуан…» - Сешель внимательно слушал Гийома, постукивая пальцами по подлокотнику кресла, - «Я могу сдать его первому же гвардейцу, и вместо моей головы с плеч полетит его» К своему собственному удивлению, Эро не стал рассматривать эту соблазнительную идею всерьез. Мы можем гадать и анализировать, силясь понять его мотивацию, – проснулась ли у Мари-Жана совесть, решил ли он, в конце жизни, сделать доброе дело, подкупило ли его неоправданное доверие, вспомнил ли он жену Гийома, с которой когда-то… так давно… - но сам Сешель решил не тратить на это время. - Вы голодны, Гийом? – резко сменил тему Мари-Жан. – Пойдемте. Моя горничная, к вашему счастью, еще спит, но что-то мы сумеем сделать и без ее помощи. Сешель поднялся и бесстрашно повернулся к Дюпрэ спиной: - Некоторые разговоры, – «Все, кроме разговоров о народном благе», - Стоит вести не на голодный желудок.
Гийом Дюпрэ: Столь резкая смена предмета разговора с одной животрепещущей для Дюпрэ темы на другую, не менее актуальную, окончательно сбила «названного гостя» в доме на Бас-де-Рампар с толку. - Это так заметно, Мари-Жан? Что я голоден? Даже сквозь этот дурацкий грим? – Насмешка, звучавшая в голосе де ла Роша, адресована была больше самому себе, чем собеседнику. – Или вы просто вспоминаете, что значит быть вежливым? Трудно ненавидеть тех, кого ты хорошо знал когда-то. Эту горькую науку, диктуемую извечными правилами гражданской войны, Гийом так и не освоил до конца. Спускаясь за Эро-Сешелем по лестнице, ведущей на первый этаж, он разглядывал спину Мари-Жана, все еще неестественно-прямую в элегантном сером сюртуке, уже вовсе не воспринимая эту спину, как потенциальную мишень. – А вы научились готовить, Эро? Это будет первая известная мне польза ваших революционных преобразований.
Эро де Сешель: "Все голодны, друг мой..." - Я? Готовить? – небрежно бросил Сешель, не оборачиваясь. – Ну что Вы, Гийом, я был слишком занят. Уверен, этим искусством в полной мере овладели Вы. Вести гостя на кухню – верх неприличия по меркам старого режима, почти что приглашение переночевать в одной постели по меркам режима нового. Эро открыл дверь этой «сокровищницы», пропуская Дюпрэ вперед – комичная вежливость, учитывая обстоятельства. Но, по крайней мере, инициатива снова в руках Мари-Жана. А Гийом покинул кабинет, где хранится столько маленьких секретов, не предназначенных для посторонних глаз … - Только прошу, ищите продукты сами, малышка Марьон так оберегает свои секреты! – легкомысленно шутил Сешель, думая о своих тайнах, а вовсе не о том, куда служанка прячет топор, из которого готовит суп. - Право, я бы подумал, что она ворует, будь здесь, что воровать.
Гийом Дюпрэ: - Вы мужественный человек, Мари-Жан. Дюпрэ не стал спорить, готовить он действительно умел, хотя партизанская жизнь, вопреки гипотезе Эро, учит человека вовсе не азам кулинарии, а умению питаться на бегу и всухомятку. – Тут вокруг столько ножей… вилок… И вы предоставляете все это богатство в мое распоряжение. Запасы Марьон выглядели не так удручающе, как у Гро, но и великолепием не блистали. Голод есть голод, перебои с продовольствием в Париже так или иначе коснулись всех, будь то босой революционный сапожник или красноречивый член Конвента с щегольским бантом на шее. – Вы всегда умели устраиваться, де Сешель, - вздохнул Гийом, принимаясь аккуратно чистить луковицу. – Малышка-горничная ворует для вас припасы, враг революции готовит вам завтрак… Вы уже выбрали того счастливчика, что сунет за вас голову под нож гильотины? Через минуту на чугунной сковороде пузырилось масло и по дому потянуло характерным запахом жареного лука.
Эро де Сешель: - Я предусмотрительно не помогаю Вам, друг мой. Благородство не позволит бывшему аристократу напасть с вилкой на безоружного, - без тени иронии заметил Сешель, с некоторой грустью вспоминая «деревенские деликатесы» Дантона. – И, прошу Вас, без «де». На второй вопрос Эро предпочел не отвечать – слишком тонкая грань отделяла сейчас худой мир с шуаном от недоброй ссоры. - Так что же известно Вам о Мишеле? – тем же светским тоном, все так же лениво наблюдая за тем, как Гийом творит питательный завтрак из нескольких вдребезги разбитых яиц и одной несвежей луковицы.
Гийом Дюпрэ: - Без «де»? Это почему еще? Потому что вам отвратительно имя, доставшееся от предков? Что же они такого натворили, Мари-Жан, что вы так легко от них открещиваетесь? Или потому что вам за него стыдно? Или, может, просто страшно? Взболтав три яйца в кружке с каплей молока, Дюпрэ вылил смесь на сковороду, оставаясь верным французской любви к утренним омлетам. По хорошему, к такому вот омлету полагалась только что испеченная хрустящая булочка, немного масла и подходящей выдержки сыр, но это было раньше… теперь уже никому ничего не полагалось, начиная с приставки «де». Разве что три куриных яйца на двоих взрослых мужчин и видавшая лучшие дни луковица. – Очень мало, Мари-Жан. Я получил письмо от горничной Анны. Но, сами понимаете, с какими сложностями и какими окольными путями эта записка добиралась до Пон-Круа, а оттуда до меня. Мадемуазель Шарлотта не оставила адреса и я в полной растерянности – с чего начать поиски. Я почти ничего не знаю о парижской прислуге моего тестя.
Эро де Сешель: Сешель с удивительным хладнокровием выслушал все те обвинения, которыми его осыпал Гийом. Или он не слушал вовсе? Сейчас Эро, кажется, куда больше интересовался омлетом, чем политикой (многие добрые патриоты ловили себя на подобной смене системы ценностей). Но – невероятно! – стоило Дюпрэ переключиться с предков Мари-Жана на своих потомков, как Сешель отбросил мысли о еде. Более того, впервые за день на его лице отразилось удивление, причем столь явное и ненаигранное, что в него вряд ли хоть кто-нибудь поверил (такова плата лжецов за их вечный театр, но писать об этом нужно не в скобках, а в пяти томах научного исследования): - Так Вы знали?.. – ошарашено выдохнул Эро прежде, чем успел облечь этот вопрос в более благородную форму.
Гийом Дюпрэ: – Что… Знал? Дюпрэ озадаченно вскинул голову, переводя взгляд с почти готового уже омлета на Эро, заметно сбившего де ла Роша с толку своим восклицанием. – Что я должен был знать, Мари-Жан? На кухне повисла настороженная пауза, слышалось лишь негромкое шкварчание подгорающего завтрака, в самый неподходящий момент оставленного без присмотра.
Эро де Сешель: Впоследствии Мари-Жан не раз спрашивал себя, почему он проговорился. Не такой серьезной была интрижка, которую революционный Казанова закрутил с женой своего друга, не слишком сильными были чувства. Разве что последнее предательство, когда Мари-Жан ни слова не сказал в защиту мадам Дюпрэ, могло оставить осадок в душе Сешеля. Но – не оставило. Он был в дипмиссии, Республика очень кстати была в опасности – а страна дороже женщины! По крайней мере, Эро сумел убедить себя в этом. И все же одна только мысль о том, что Гийом знал о тайных свиданиях с Анной в доме у Шарлотты, сумела выбить у Сешеля почву из-под ног. Молчание становилось совсем уж давящим, а Эро все никак не мог придумать правдоподобную сказку, в которую поверил бы Дюпрэ. И, предоставив Гийому сочинить ее самому, перешел к делу: - Я знаю, где жила Шарлотта… раньше, - Эро вдохнул запах подгоревшего омлета и брезгливо поморщился. – Я дам Вам этот адрес… в обмен на то, что Вы забудете мой. По-моему, это – честная сделка.
Гийом Дюпрэ: Де ла Рош молча отодвинул сковороду с огня. И продолжал так же молча смотреть на Эро с таким выражением, будто только что увидел его в первый раз. Зная Эро… Нет, с чего бы. Не знал ты ни Мари-Жана, ни Анны, ни черта! Зато теперь по крайней мере ты знаешь ответ на тот глупый вопрос, отчего твоя жена отказалась уезжать с тобой за границу. Значит, не только из-за отца… Вот оно как… Гийом отогнал от себя окончание нелицеприятной мысли, и та, в отместку, застучала в висках болезненным отголоском сердцебиения. – Да, честная. Сделка… Хорошо. Голос предательски дрогнул, и Дюпрэ осторожно провел ладонью по губам. Нет нужды спрашивать, откуда де Сешель знает адрес горничной его жены. Им обоим и так неловко. Будет еще гаже. - Берите тарелку, Мари-Жан. Революционный омлет можно есть только горячим, заверяю вас.
Эро де Сешель: Мерзавцем быть не так уж сложно – главное помнить, что все делается ради великой идеи. Или что так устроен мир. Что добро – относительно. Что хороших людей не бывает. Множество оправданий способны сделать твою жизнь счастливой. Совесть, в конце концов, доверчива. Но всегда существует доля вероятности, что в какой-то момент ты предпочтешь потерять зрение, чем взглянуть в глаза собеседнику. Что ж, глаза всегда можно прятать, руки всегда можно чем-то занять, а стыд когда-нибудь да угаснет: - Революционный омлет, приготовленный роялистом для республиканца? – усмехнулся Эро. – Что может яснее показать, чьи идеи победили? Шутка эта обзавелась бородой, еще не будучи договоренной. Двое мужчин безрадостно уткнулись в тарелки… Забавно – у них обоих ревность друг к другу оказалась сильнее, чем былое увлечение Анной. Впрочем, Мари-Жан не сумел оценить иронии.
Гийом Дюпрэ: - Спасибо, это было … съедобно, - подытожил де ла Рош, когда с омлетом было покончено. Завтрак прошел в молчании, если не считать одинокой шутки де Сешеля и погребального звона вилок по фарфору. Фарфор был хорош, даже как-то неловко было пачкать изящные расписные тарелки таким паршивым омлетом. – Будете в Бретани, Мари-Жан, я с радостью верну вам долг гостеприимства, - иронично заметил Дюпрэ, откладывая нож и вилку. Ироничным казалось каждое слово по отдельности – и «радость», и «долг» и уж тем более «гостеприимство», ну а все вместе тянуло на полновесную издевку. – Если конечно вам повезет встретиться со мной раньше, чем с кем-нибудь из моих менее учтивых друзей. Он поднялся, одернул куртку и машинально провел ладонью по парику, как там, обещание Пьера, все еще в силе? – Знаете Эро-Сешель, - на этот раз Гийом обращался к Мари-Жану подчеркнуто по-граждански. То ли выполняя его просьбу, то ли продолжая иронизировать. – На вашем месте… Я бы уехал. Раздобудьте себе парик, вроде моего, - губы барона тронула язвительная улыбка, - документы… Ваши соратники по революции при случае приторговывают фальшивыми удостоверениями благонадежности, и… уезжайте, черт возьми. Чем вы хуже Лафайета?
Эро де Сешель: Желание ответить на радушное предложение Дюпрэ «Нет, уж лучше Вы к нам» Мари-Жан подавил, сам того не заметив: - Благодарю, но я не рискую шеей без приглашения, - невесело парировал Эро, намекая «недобитому аристократу» ля Рошу на его не слишком вежливое появление. - И не бегу из своей страны без веских оснований. Сешель поднялся с места одновременно со своим нежданным гостем и синхронно с ним одернул сюртук. Заметил ли это хоть один из двух друзей? - Уехать я советую Вам. Как только найдете сына. Роялистам больше нечего делать во Франции. Монархия погибла, ее не поднять из могилы даже вашими слезам и кровью. «А нашими…» - смерти от руки ревнивого мужа Мари-Жан уже не опасался, но вот призрак гильотины никуда не делся. Наоборот, стал отчетливее: - Дом булочника, номер четвертый по улице Шерш-Миди, - быстро произнес Сешель, словно боясь, что еще кто-то, кроме Дюпрэ, услышит его слова. – Только, прошу, не лезьте к ней в окно. Не каждый добрый патриот поймет Вас правильно. Сказав это, Мари-Жан вышел из кухни и быстро направился к выходу – разумеется, не парадному: - И советую Вам хорошенько поплутать, прежде чем отправиться в гости к Вашей благодетельнице. Вы ведь не хотите привести к ней агентов Комитета?
Гийом Дюпрэ: - Без веских оснований, вот как… Полагаете, у вас их нет, Мари-Жан? Впрочем, вам виднее. – Сам Гийом так же мало собирался следовать совету уехать, возвращенному ему де Сешелем, как и Эро совету барона. – Бог всех рассудит. И нас, и вас. Однако, если вы лишитесь головы, мон ами, мне будет …жаль. Вы так нравились моей жене. Прощальная пощечина, хоть и на словах, но прикусить вовремя язык было выше сил де ла Роша. Он склонил голову в учтивом поклоне, отдавая дань вежливости, когда-то принятой в их с де Сешелем кругу. И потому еще, что хотел, чтобы Эро не видел его глаз. - Не переживайте за меня, Мари-Жан. Если вы меня не узнали, куда уж агентам Комитета. Если за мной и увяжется кто-то, то разве что потому, что я выхожу от вас.
Эро де Сешель: Сешель не ответил на поклон ля Роша, напротив, выпрямился так неестественно, словно только что проглотил шпагу барона, а не его оскорбление: - Это ничуть не облегчит судьбу Шарлотты, - сухо заметил Эро, - Впрочем, сами решайте, чем платить ей за добро. Всех Вам благ, гражданин Дюпрэ, и прощайте. Одному Высшему Существу известно, сколько усилий понадобилось актеру большой политической сцены Эро-Сешелю, чтобы не сказать ничего лишнего своему бывшему другу.
полная версия страницы