Форум » Дело Дантона (игра завершена) » 010. (I) В кабинете Робеспьера. Совещания и визит друга - 6 жерминаля, утро. » Ответить
010. (I) В кабинете Робеспьера. Совещания и визит друга - 6 жерминаля, утро.
Луи Антуан Сен-Жюст: Тюильри, кабинет Робеспьера Сен-Жюст как всегда явился в Тюильри очень рано. Он придерживался мнения, что начальник должен подавать пример подчиненным во всем – от верность долгу перед отечеством, до аккуратности и пунктуальности в исполнении ежедневных своих обязанностей. Такой подход приносил свои плоды, и весь Комитет ходил у него как по струнке, подавая хороший пример административным учреждениям всей страны. Застав в приемной секретаря и с неудовольствием узнав от него, что отчеты от Берлиера и Бриссо еще не потупили, Сен-Жюст не стал заходить к себе, а сразу отправился к Максимильену. За сутки, прошедшие со времени их последнего разговора у Антуана было время продумать над сложившейся ситуацией. И у него возникли кой-какие вопросы, которые он счел нужным обсудить с Робеспьером. Жаль, конечно, что расследование гражданки Бриссо не продвинулось ни на дюйм. Антуан досадливо поджал губы. И доверяй после этого женщинам ответственные поручения, даже если они зарекомендовали себя как первоклассные журналисты... Хотя разумеется, и не чете тому же Камиллу. Однако не следует забывать, что она дочка покойного жирондиста Бриссо. Сен-Жюст мысленно сделал себе пометку на досуге еще раз просмотреть личное дело гражданки Анны-Марии Бриссо.
Ответов - 73, стр:
1 2 All
Робеспьер: Несмотря на ранний час, Робсепьер уже был в Комитете. Подобно тому, как Антуан ждал отчетов от своих осведомителелей, он ждал вестей от самого Антуана, сходя с ума от нетерпения и тревоги. А вдруг Дантон как-то пронюхает? Вдруг он приедет раньше времени и нарушит все планы? В последнее время Робеспьер не мог думать ни о чем другом. В волнении он ходил по кабинету из угла в угол, ломая руки.
Робеспьер: Отыграно в аське Антуан подергал ручку кабинета. Как и вчера дверь была заперта изнутри. Сен-Жюст покачал головой и постучал в дверь кончиками пальцев, непроизвольно выстукивая мелодию Марсельезы. Услышав, как кто-то начал ломиться к нему в дверь, Робеспьер вздрогнул от неожиданности. Он сам не знал, чего боится, но всякая неожиданная попытка вторжения его пугала. Потом он услышал стук, распознал мотивчик и улыбнулся. Он уже догадался, кто это. Робеспьер поспешил открыть дверь. - Доброе утро, - улыбнулся Сен-Жюст. - Когда бы я не пришел, ты всегда не месте. Еще немного и я начну думать, что ты вообще не покидаешь этой комнаты, - с этими словами Антуан проследовал к "своей" кушетке. - Скоро я действительно здесь поселюсь, - вздохнул Робеспьер. - Так много работы, что уже нет смысла уходить домой - только время терять. Он присел на кушетку рядом с Антуаном/ - Вообще-то я не собирался и сегодня досаждать тебя с самого утра, - после минутного молчания промолвил Антуан, - но мне не дает покоя Дантон. Я вчера много думал об этом, - Сен-Жюст чуть было не сказал "пока был у художника и заказывал свой портрет". Робеспьер никогда не сумел бы по достоинству оценить такое времяпровождение. - И пока мне не удалось собрать никаких доказательств его вины. Тем более, что сам Жорж безвылазно сидит себе в деревне в обществе молодой жены. Как прикажетe к нему подкопаться? - Доказательства вины должен искать Фукье, а не ты, - сказал Робеспьер. "И Фукье их найдет, в любых количествах", - добавил он мысленно. От Антуана же требовалось только добиться, чтобы Конвент санкционировал арест Дантона. Но не мог же Робеспьер сказать об этом вслух! Странно, раньше Антуан понимал все с полуслова, а теперь не понимает... или не хочет понимать?.. - Скажи, Антуан, ты-то сам что обо всем этом думаешь? - осторожно спросил Робеспьер. - Я думаю, что нужен повод для ареста. Хоть какой-то, - сдержанно заметил Сен-Жюст. Комиссар был неприятно удивлен, поняв что он является всего лишь одним из многочисленных участников плана по ликвидации Дантона. Раньше Макс доверял ему подобные дела безраздельно, позволяя действовать на его, Антуана усмотрение. А теперь... Страхуется? Привлекает к делу и других людей? - Даже моего авторитета может не хватить на то, чтобы приказать жандармам в Арси повязать Жоржа без каких либо объяснений и доставить в Париж. - Самый лучший повод для ареста - постановление Национального Конвента, - заметил Робеспьер. - Без этого постановления Жорж все равно не может быть арестован, он же депутат... пока еще. И обличен неприкосновенностью. Кто-то должен внести соответствующее предложение в Конвенте. - Я вынесу предложение, но справедливость требует... - упрямо гнул свое Сен-Жюст, перебирая пальцами бахрому диванной накидки. - Дантон не такой человек, кого можно просто взять и тихо упрятать в тюрьму. Макс, ты хотя бы приблизительно представляешь себе, какой общественный резонанс вызовет этот арест? - Справедливость требует кары для врагов республики! - произнес Робеспьер, возможно, излишне резко. - Тебя беспокоит общественный резонанс? Ты, может быть, стыдишься обвинить врага перед лицом Конвента? С каких это пор? - Я? - возмутился Сен-Жюст. - Я первым брошу все силы на то, чтобы уничтожить любого, кто покусится на безопасность Республики. Кем бы он ни был, - говоря это, Сен-Жюст непроизвольно скользнул взглядом по собеседнику, но тут же устыдился и продолжил с еще большим жаром: - Но я настаиваю на соблюдении законов справедливости по отношению к любому обвиняемому! На этом зиждется правосудие нации. А я, извини, не вижу реального повода для ареста Дантона. Но дай мне в руки доказательства его вины - и я принесу тебе его голову. -Вчера ты говорил иначе, - холодно заметил Робеспьер. - Вчера ты был убежден в виновности Дантона и не нуждался ни в каких доказательствах. Мне приходилось сдерживать тебя, ты помнишь? Что же теперь с тобой случилось? Откуда эти колебания? Антуан нервно сцепил руки. - У меня было время все обдумать. Я не согласен. - Антуан всем корпусом повернулся к собеседнику. - Макс. Дантон - один из столпов, на котором держится Республика. Когда он падет, следующий удар будет нанесен уже по тебе. Вольно или невольно, этот беспутный сластолюбец служит нам.. тебе щитом. Робеспьер долго потрясенно молчал. Это был удар, которого он не ждал. Никак не ждал. Тем более от Антуана. Он растерялся. Все шло не по плану. Антуан вел себя так, как НЕ ДОЛЖЕН был вести. У Максимильена возникло желание схватить его за шкирку, встряхнуть, закричать: "Опомнись! Ты что несешь?!" Но он заставил себя успокоиться и медленно проговорил: -Вдумайся только в свои слова, Антуан. "Беспутный сластолюбец" - столп Республики? - Именно. Такой заметный персонаж как Дантон всегда привлекает к себе внимание. Таким образом, бОльшая часть обвинений и клеветы врагов Республики адресована ему, а не нам с тобой. Беспутства и кутежи Жоржа выгодно оттеняют наши гражданские добродетели. - Сен-Жюст коротко хохотнул. - Ему можно нужно выражать осуждение, упреки... но трогать его не разумно. Антуан говорил подчеркнуто медленно и спокойно, однако в груди бешено колотилось сердце. Ему казалось, что сидящий рядом Максимильен должен отчетливо это слышать. Усилием воли Антуан попытался успокоиться... но ведь он впервые за 5 лет из знакомства в открытую противоречил своему другу и наставнику! Потеряв остатки самообладания, Робеспьер вскочил с кушетки. Эти жалкие попытки выгородить Дантона (подумать только, какая беспомощная софистика! уж придумал бы что-нибудь более убедительное, Антуан!) окончательно вывели его из себя. -Признавайся, Антуан, ты встречался с кем-то из его друзей?! – поинтересовался он. - Они перетянули тебя на свою сторону?! - Как ты можешь!.. - Сен-Жюст стремительно поднялся на ноги. Будучи выше ростом, он угрожающе навис над Робеспьером. - Ты обвиняешь меня в измене? Меня, того, кто готов первым положить жизнь за республику? Того, кто столько сделал для якобинского клуба, для Конвента, для Комитета? Перетянули на свою сторону! - Сен-Жюст неестественно рассмеялся. - В какой бульварной газетенке ты это прочитал? А вот ты... Та настойчивость, с которой ты (не Комитетом!) хочешь убрать Дантона, наводит меня на мысли. Мне не хочется тебе об этом напоминать, но я не потерплю, чтобы только что сбросившая оковы монархизма Франция снова попала под гнет единоличного правления! Антуан раскраснелся от волнения, и задыхаясь рванул свой щегольский высокий галстук. В голубых глазах "архангела" вспыхнул исступленный фанатичный огонек. Робеспьер отступил на шаг от нависшего над ним Сен-Жюста. Он даже слегка испугался. Мнительный и подозрительный, он уже был совершенно уверен, что за его спиной Антуан спелся с его врагами. Эти разговорчики о "единоличном правлении" - это же все от Дантона, это с его слов поет Антуан! -Ты все-таки с ними, да? - спросил Робеспьер. - С ними, а не со мной? - Я с Республикой! - буркнул Антуан, - и с тобой. Он хотел добавить, что они с ним слишком тесно связали свои судьбы на поприще борьбы за Свободу, чтобы даже при желании могли бы обходиться один без другого. Но уязвленная гордость не позволяла идти на уступки, тем более что всегда такой сдержанный Робеспьер теперь явно провоцировал открытую ссору. - Однако подобные обвинения мне глубоко оскорбительны! Я не потерплю подобных слов даже от тебя! - он сделал шаг к отстранившемуся было Робеспьеру. Робеспьер отступил еще, пока не уперся спиной в крышку бюро. -Так докажи, что я обвиняю тебя напрасно, - потребовал он. - Докажи делом, а не красивыми громкими фразами! - Я каждый день доказываю свои слова делом! Почитай рапорты из армии! Поэтому я хочу уехать обратно в армию. Вот там-то я могу в полной мере делать что-то полезное для Республики. Комитетские склоки начинают меня утомлять. -В армии обойдутся без тебя, - отрезал Робеспьер, - по крайней мере, несколько дней. Увлекшись борьбой с врагами внешними, ты забываешь о врагах внутренних. Много ли будет толку от военных побед, если наши противники победят здесь? - На сегодняшний день я не вижу для Республики опасных внутренних противников, только химеры! - продолжал Антуан. - Только что казнили "Папашу Дюшена" и его присных. Пройдет некоторое время, пока прочие наши враги осмелятся поднять головы. - Сен-Жюста раздражал этот затянувшийся разговор. Робеспьер умело и методично давил на психику, Антуан это понимал и начинал сердиться все больше и больше. Еще можно было пойти на попятный, извиниться и заверить Макса, что он всецело разделяет его точку зрения... Но оскорбление недоверием, как не хотелось Антуану признаваться в этом даже самому себе, стало слишком сильным и подлым ударом. Сен-Жюст закусил удила. - Довольно. Будут доказательства измены, будет тебе голова Дантона. До тех пор я отказываюсь играть в эти игры! -Его насмешки над нами, оскорбления, которыми он нас осыпает, клевета на Комитет общественного спасения - это, по-твоему, не доказательства его вины?! - закричал Робеспьер, окончательно теряя над собой контроль. - Он настраивает против нас толпу! Он притягивает к себе всех наших врагов! Какие еще доказательства тебе нужны? Или ты намерен ждать, пока он перейдет т слов к делу?! - Слова, слова! Мы тоже не отстаемся в долгу, "Старый кордельер" прикрыт, я устал играть в слова! Я хочу заниматься конкретным делом, быть там, где я реально полезен - в армии! Клеветнические газетные статейки были всегда, и я не намерен потакать твоей мнительности в ущерб справедливым законам Республики, ради самого существования которой я загубил в свои лучшие годы, ради которой я жертвую семьей, друзьями, возможностью полюбить другого человека! Я ухожу! - В ярости выкрикнул Сен-Жюст этот последний аргумент. Робеспьер стиснул зубы. Надо успокоиться. Если он будет кричать, на Антуана это не подействует. Тут нужны другие методы. -Антуан, - мягко сказал он (каких же невероятных усилий стоила ему эта мягкость!), - ты ведь говоришь то, чего не думаешь на самом деле, не так ли? Я ни за что не поверю, что ты действительно готов бросить меня в этой борьбе. Я всегда рассчитывал на тебя, и ты никогда меня не подводил. Но Сен-Жюст задыхался от возмущения и обиды, и был не способен оценить попытки Робеспьера вернуть разговор в мирное русло. - Да, я не подводил тебя, - горько усмехнулся Антуан. - Я все бросил на карту ради Республики, ради якобинцев... ради тебя! И что в благодарность? Подозрения, упреки, попытки манипулировать мной... Да, да, теперь я понимаю, для чего меня спешно вырвали из армии и вызвали сюда! Я больше не желаю быть пешкой в твоей игре, Макс. Ты всегда обращался ко мне, потому что ты без меня не можешь. Слово без Дела ничто, так и ты не можешь обойтись без меня. Но я устал, я не хочу больше быть мальчиком на побегушках! Прощайте гражданин Робеспьер! - Антуан начал озираться в поисках шляпы. Сердце по-прежнему заходилось в бешеном стуке, руки дрожали, но он был намерен довести дело до конца. Робеспьер молчал, даже не пытаясь возразить. Он был слишком ошеломлен этой неожиданно прозвучавшей, жестокой правдой, он был не готов к таком разговору. Почва уходила у него из-под ног. Надо было сделать что-то, как-то вернуть себе контроль над положением, но... он не знал как. И он только молча следил глазами за Сен-Жюстом, ищущим свою шляпу.
Луи Антуан Сен-Жюст: [окончание] Дрожащий от гнева Сен-Жюст схватил с кресла свою шляпу, и тут же едва не уронил её на пол - пальцы тряслись и отказывались слушаться. Несколько секунд он рассматривал трехцветную кокарду так будто видел впервые, сам не осознавая, зачам тянет время. Мгновения, казалось, стали тягучими как смола. Наконец справившись с минутной слабостью, бледный Антуан быстро оглянувшись на Максимильена. Несколько секунд старые соратники выжидающе и напряженно смотрели друг на друга. Затем Антуан поджал губы, и, коротко поклонившись, больше не оглядываясь ринулся к выходу. Робеспьер смотрел ему вслед. Всегда в минуты потрясения на него находило странное оцепенение, и он был не в силах даже пошевелиться, не то что предпринять какой-то спасительный шаг. Это просто казалось дурным сном. Нет, это не могло быть правдой. Чтобы Антуан ушел... да еще вот так!.. Робеспьер слишком привык смотреть на Антуана как на свое создание, как на человека, в которого он вкладывал и мысли, и чувства. И когда Антуан взбунтовался... это просто не укладывалось у него в голове. Робеспьер застыл, глядя перед собой в одну точку. Он так и не произнес ни слова. Самообладания Сен-Жюста хватило только на то, чтобы уходя не хлопнуть дверью. Он почти бегом выскочил в коридор не глядя по стронам устремился к себе в кабинет. О чем-то беседовавшим за углом кучке чиновников хватило одного взгляда на перекошенное гневом лицо комиссара, чтобы немедленно испуганно расступиться и дать ему дорогу. Желающих попасть под горячую руку не было. Антуан призвал на помощь всю свою выдержку, чтобы сохранить вид полной невозмутимости, но это давалось ему с трудом - через четверть часа весь Комитет общественного спасения шептался по углам о том, что между Неподкупным и Сен-Жюстом произошла размолвка, в результате чего последний заперся у себя в кабинете и никого не принимает.
Жозеф Фуше: В коридорах Комитета, несмотря на раннее утро, было людно. Впрочем, как и обычно. Фуше, который прибыл в Париж еще на рассвете, шел к кабинету гражданина Робеспьера стараясь сохранять привычное хладнокровие, которое не раз спасало ему не только карьеру, но и жизнь. Фуше уже давно чувствовал, с присущим ему почти звериным чутьем на опасность, что он близок к гильотине, как никогда. Теперь все зависело от того, как сыграет ставка, которую последней поставил Фуше в Лионе, превратившись из палача в благодетеля. Возможно именно это поможет ему выжить, когда полетят головы тех, кто сейчас находится на пике власти. Жозеф перебирал в уме аргументы и факты, которые был готов предоставить в ответ на возможные вопросы, что неминуемо будут заданы. Подготовиться ко всему было невозможно, но предвидеть как можно больше - это залог выживания. Оказалось, что даже в столь ранний час дверь кабинета Робеспьера была закрыта для визитеров. Фуше остановился у самой двери и, прислонившись затылком к стене, постарался вслушаться в разговор, который происходил внутри. Разговор был явно эмоциональным, страсти накалялись, и собеседники то и дело переходили на крик. И до Жозефа доносились лишь обрывки фраз, из которых он смог сделать вывод, что речь шла о Дантоне. Но вот дверь распахнулась, и гражданин Сен-Жюст покинул кабинет в спешке, которая вряд ли свидетельствовала о положительном окончании разговора. Выждав некоторое время, чтобы не попасть сходу под горячую руку, Фуше постучался, открыл дверь и вошел. - Гражданин Робеспьер, - поприветствовал и выжидательно замолчал.
Робеспьер: Робеспьера вывел из оцепенения стук в дверь и приветствие. Впервые в жизни Неподкупный (славившийся тем, что никогда и никому не отказывал в приеме) ощутил почти непреодолимое желание выставить посетителя вон. Сейчас он был совершенно не в состоянии заниматься каким-то текущими делами. Надо было сесть и как следует обдумать то, что произошло только что с Антуаном. Поэтому ему пришлось изрядно напрячь волю, чтобы изобразить на лице некоторую благожелательность и повернуться к визитеру. -А, это вы, гражданин Фуше. Быстро же вы вернулись. Впрочем, Робеспьер прекрасно понимал, что заставило Фуше поспешить. На его месте он сам летел был в Париж как на крыльях. Это была, на самом деле, грустная история. Фуше фактически пришлось принести в жертву общественным настроениям. На него поступало столько жалоб, что ситуация сделась прямо-таки скандальной, и Робеспьер, блюдя свою репутацию противника всяких крайностей и жестокостей, да чего там, просто ангела кротости и доброты, был вынужден лично внести предложение о расследовании деятельности Фуше. С политической точки зрения это был прекрасный шаг, но по-человечески Робеспьеру было даже жаль Фуше, и не только из-за их старого знакомства, но и потому, что из всех проконсулов Фуше определенно был не самым страшным преступником и, безусловно, одним из самых толковых и полезных, а жертвовать приходилось именно им. Досадно. Поэтому Робеспьер - опять же, оправдывая свою репутацию противника всяких крайностей и крутых мер - предложил не арестовывать Фуше сразу, а сначала дать ему возможность самому отчитаться о своих действиях перед Конвентом. Это был ничтожный шанс спастись - но все же шанс. Может быть, случится чудо и он сможет оправдаться. А если бы Фуше сразу оказался перед Трибуналом, у него была бы только одна дорога - на гильотину. -Садитесь, гражданин Фуше, - Робеспьер любезно указал на кресло.
Жозеф Фуше: Благожелательность Неподкупного ножом резанула по нервам. Вызов в Париж для разбирательства. И любезный прием после скандала с ближайшим из сторонников. Это лишний раз убеждало в том, что Фуше - это разменная фигура в игре Робеспьера. Об этом Жозеф подозревал еще в Лионе, и в этом он убедился, усаживаясь в любезно предложенное кресло. Но это же и означало, что ему предоставлен шанс. Жозеф приехал в Париж сам. Без конвоя, в собственном экипаже. И с ним собираются благожелательно побеседовать. Что ж. В такой ситуации была своя логика. И Фуше понимал эту логику замысловатого танца, когда два шага вперед чередуются с шагом назад. - Я старался прибыть как можно скорее, - Жозеф спокойно сложил длиннопалые худые руки поверх папки черной кожи. - И надеюсь, что смогу предоставить все сведения, которые заинтересуют Конвент.
Робеспьер: -Я тоже на это надеюсь, - кивнул Робеспьер, садясь за стол напротив Фуше. - Ради вашего же блага. Признаться откровенно, положение ваше не из лучших, и если все то, что вам ставят в вину, правда, - то... - Робеспьер не договорил и только многозначительно вздохнул.
Жозеф Фуше: Что именно ставят мне в вину? - негромко спросил Фуше. Самое первое правило: никогда не признавать собственную вину. И поэтому тон бывшего проконсула мягок, в нем в равной доле сплетены нотки недоумения и готовности тут же объяснить свою позицию, которая, вне всяких сомнений, попросту была неверно истолкована. И нарочитая прямота вопроса. Как и должно быть среди истинных детей Республики, не привыкших тратить лишние слова на аристократические реверансы.
Робеспьер: Робеспьер слегка улыбнулся. Можно подумать, вы сами не знаете, что натворили, дорогой Фуше. Но все же он ответил. -Речь шла о злоупотреблениях. О том, что вы будто бы приторговывали помилованиями и по своему усмотрению распоряжались конфискованным имуществом. Ваша религиозная политика вызывала много нареканий. И... слишком много крови, Фуше, - Робеспьер скорбно вздохнул, как делал всегда, когда разговор касался Террора. - Невинной крови, зачастую. Я говорю сейчас общие слова, но в Конвенте звучали конкретные обвинения - от депутатов из тех департаментов, в которых вы наводили порядок.
Жозеф Фуше: Склонив голову, Фуше выслушал перечисления. Что бы он ни сделал, важно было только то, в чем именно собрался обвинить его Конвент: в излишнем терроре или же в излишнем либерализме. И от этого зависела дальнейшая стратегия защиты. Итак, террор. - Невинная кровь в Лионе? - так же негромко переспросил он, выпрямляясь. - Городе, который разорвал Шалье? Что ж. Если теперь Конвент считает, что тех, кто угрожает Республике расколом и мятежом, следует сдерживать всего лишь мягкими увещеваниями... Мне остается только признать свою ошибку, позволив себе лишь добавить, что и в наказаниях виновных соблюдал необходимую грань. Что же до злоупотреблений - что только не сделают люди, чтобы убрать того, кого считают своим врагом. Но разве уже предоставлены доказательства того, что я использовал данную мне Конвентом власть во благо себе самому? Фуше внимательно взглянул в глаза Робеспьера, пытаясь понять: если ли в самом деле эти доказательства или обвинения лишь голословны? - Скажите, гражданин Робеспьер, - продолжил, помолчав немного. - Вера в Бога и, как следствие, рабство, рабство духа и разума - разве это не худшее, что может случиться с человеком?
Робеспьер: От последнего заявления Робеспьер просто подскочил. Однако, гражданин Фуше... Видимо, вы слишком увлекались своими делами и перестали следить за религиозной политикой. А зря, у нас большие перемены. -"Граждане свободной республики признают бытие Верховного Существа и считают служение Верховному существу своей гражданской обязанностью", - процитировал Робеспьер недавний дектрет Конвента, который сам же подготовил. - От себя же могу добавить, что атеизм - это аристократический предрассудок, и те, кто его проповедуют, стремятся развратить народ. Мне странно слышать от вас подобные заявления, гражданин Фуше. Сказав это, как бы покончив с официальной частью, Робеспьер вдруг перешел к части неофициальной. Поднявшись с кресла, он обошел стол и оказался за спинкой кресла Фуше. -Подобные же идеи высказывали "бешеные", - сообщил он шепотом, склонившись к уху Фуше. - Позавчера их казнили. Так что я бы на вашем месте пересмотрел свои взгляды на религию, Жозеф. Затем Робеспьер вернулся на свое место и снова стал отчужденным и официальным. -Что же касается прочих обвинений, то вас с ними ознакомят в Конвенте.
Жозеф Фуше: Шепот едва не заставил вздрогнуть. Если бы не выработанная годами привычка всегда целиком и полностью скрывать свои эмоции. Перемены и правда оказались неожиданны, и Фуше в полной мере осознал свою ошибку. И присоеднения к "бешеным" Фуше не желал ни в коей мере. А потому он ответил так же негромко, просто и с предельным спокойствием: - У меня не было времени и возможности перенять аристократические предрассудки. Годы учебы в монастырской школе не так просто вычеркнуть из жизни. Вряд ли мои убеждения в самом деле совпадают с убеждениями граджанина Эбера. Но я готов предоставить все объяснения, которые будут необходимы. И Фуше внимательно взглянул в глаза Неподкупного. Маневр Робеспьера заставлял задуматься. Возможно, от Фуше что-то требовалось и это была попытка показать ему его место? И Жозеф всем видом показывал, что место свое он знает, и что готов следовать любому намеку.
Робеспьер: "Надо его спасти, - думал Робеспьер, глядя на человка, сидящего напротив. - Нет, не спасти. Только прикрыть - временно. Отсрочить разбирательство". Фуше волей или неволей будет навеки связан с тем, кто его прикрывает, потому что при малейшей его попытке выкинуть что-нибудь вроде того, что выкинул только что Сен-Жюст, Робеспьер всегда может выдать его Конвенту. О да, Фуше будет предан до гроба, потому что если он не будет предан, его уделом действительно станет гроб. Точнее, даже не гроб, а безымянный ров, в который сбрасывают обезглавленные тела. -Я не нуждаюсь в ваших объяснениях, гражданин Фуше, - сказал Робеспьер. - Я лично вплоне верю вам. Что же до ваших религиозных воззрений, то я надеюсь, что вы, поразмыслив здраво, сами признаете их ошибочность. Но есть люди, которые серьезно настроены против вас. Они называют себя "умеренными" и противниками террора. Во всяком случае, они хотят выглядеть таковыми, и, насколько я угадываю их игру, они рассчитывают, погубив вас, повысить свою популярность. Вот это - ваши враги, гражданин Фуше, - заключил Робеспьер, нетонко намекая на Дантона и тех, кто с ним.
Жозеф Фуше: Тонкие бледные пальцы переплелись поверх черной кожи папки. Фуше позволил себе улыбнуться. Тонко. Едва заметно. И тут же лицо приняло строгое и сосредоточенное выражение, как и положено человеку, которому только что указали на его персонального врага. Он понял свою задачу, и в данный момент приложит все усилия, чтобы ее выполнить и тем самым оказаться полезным. Полезность значительно повышает шансы на выживание, а потому... - Как часто название не соответствует истине, - скорбно покачал головой. - И мягкость часто бывает обманчивой, поскольку прикрывает собой стремление к личному обогащению и готовность предать в любую минуту, сговорившись с врагами Республики. Мне остается уповать только на то, что груз нечистой совести погубит моих врагов раньше, чем они погубят меня. Намек за намек, столь же прозрачный и не оставляющий места двусмысленностям.
Робеспьер: -Они погубят не только вас, они погубят нас всех, если их не остановить, - ответил Робеспьер. - Но остановить их, к сожалению, в настоящий момент невозможно. Для свершения правосудия требуются доказательства вины, а эти люди обделывают свои дела очень ловко, почти не оставляя следов. Пока не будут найдены эти следы, мы не можем ничего предпринять. А посему нас остается надеяться лишь на то, что их погубит... как вы выразились?.. "груз нечистой совести". Однако ж я подозреваю, что совести у них нет, и уповать на нее бессмысленно.
Жозеф Фуше: - Надежды очень часто оправдываются при надлежащей работе, - очень скромно заметил бывший проконсул, прямо взглянув на Робеспьера, не оставляя сомнений в том, что он выполнит всю необходимую работу, - проделанной со всем возможным старанием. И я постараюсь, чтобы мои усилия не пропали даром. Фуше помолчал, взвешивая слова, а после продолжил: - Доказательства виновности - это предмет очень упрямый. Они всегда где-нибудь да существуют. Непременно. Найти их - дело, требующее трудов и времени, но никак не невозможное.
Робеспьер: Благосклонность Робеспьера по отношению к собеседнику возрастала с каждым произносимым Фуше словом. Как отрадно встречать такое понимание - особенно после утренних выходок Сен-Жюста! Нет, Фуше никак нельзя отдавать на растерзание Конвенту. Конечно, Робеспьер сильно скомпрометирует себя, если возьмется его защищать, но дело того стоит. -Однако кто возьмется искать доказательства? - меланхолически вздохнул он. - Если такой человек найдется, и если он справится со своей задачей, - о, это будет истинный патриот. Он всегда будет чист в глазах сограждан. И какие бы обвинения против него не выдвигались - он всегда найдет защиту в моем лице и в лице всех честных людей.
Жозеф Фуше: Задумчивость и напряжение, с которой человек решает сложную для себя дилемму, отразились на лице Фуше. Задача, вне всяческих сомнений, предстояла сложная, и следовало уже сейчас продумать пути, по которым пойдет поиск. Но заминка длилась всего пару мгновений. И вот уже готовностью послужить Республике во имя повержения ниц ее истинных врагов полон взгляд Фуше. - Я долго отсутствовал в Париже, - начал Жозеф осторожно. - Но уверен, что это мне не помешает предпринять все, чтобы поиски истины увенчались успехом. Доказательства будут найдены, чего бы мне это ни стоило.
Робеспьер: -А я, в свою очередь, - удовлетворенно заключил Робеспьер, - сделаю все от меня зависящее, чтобы вы не страдали от несправедливых обвинений. Однако... главная сложность заключается в том, что у нас мало времени. Я надеюсь, вы не станете слишком затягивать свое расследование?
Жозеф Фуше: - Это не в моих интересах, - позволил себе улыбнуться Фуше. Это и в самом деле было совершенно не в интересах Жозефа - затягивать "расследование", в то время как он сам стоял в шаге от гильотины. - Но для раследования мне понадобятся определенные полномочия, - и Фуше многозначительно замолчал.
Робеспьер: Робеспьер коротко кивнул, затем извлек из бювара гербовую бумагу и принялся составлять ордер - такой же, какой Сен-Жюст дал Берлиеру. -Только я бы не хотел, чтобы вы демонстрировали этот документ кому попало, - сказал он, старательно скрипя пером. - Чем меньше людей будут знать о ваших полномочиях и о вашем расследовании, тем лучше. Я выписываю его вам на крайний случай, но будет лучше, если вы так никогда и не достанете его из вашей папки.
Жозеф Фуше: - Главное, что об этом документе знаете вы, - Фуше встал с кресла и перехватил поудобней папку, чтобы спрятать ордер, как только бумага будет ему передана. - Уверяю вас, эта бумага будет извлечена на свет только в исключительном случае. А в том, чтобы мое расследование стало достоянием слухов, я не заинтересован сам, поскольку от этого зависит его успех.
Камилл Демулен: Демулен просто летел по коридору к кабинету Робеспьера. Несколько раз огрызнулся на кого-то, потом невежливо толкнул посетителя. И второго. И наконец добрался до желанной цели. У Камилла в душе все бушевало. Еще бы! Закрыли его газету. Его. Ему просто воздуха не хватало от бешенства. Карие глаза горели ненавистью, когда журналист влетел в кабинет Робеспьера: -Да как вы смели? - воскликнул.
Робеспьер: Робеспьер поднял страдальческий взгляд на стоящего перед ним Фуше, словно желая сказать: "Вы видите, в какой обстановке мне приходится существовать? Сумасшедший дом!" Исходя из многолетнего опыта общения с Камиллом, Робеспьер знал, что уговорить его подождать за дверью невозможно. Но и продолжать все тот же интересный разговор с Фуше в его присутствии тоже невозможно. Впрочем, все основные инструкции даны, Фуше может уже приступать. Поэтому Робеспьер с легким сердцем переключил внимание на второго посетителя. -Доброе утро, Камилл, - вежливо сказал он, своим спокойным доброжелательным тоном являя яркий контраст Демулену, у которого едва дым из ноздрей не шел (и заодно невзначай напоминая тому, что он забыл поздороваться).
Жозеф Фуше: Фуше кивнул в ответ на взгляд Робеспьера и тонко улыбнулся. Понимающе. - Я могу идти, гражданин Робеспьер? - подчеркнуто вежливо спросил и отошел к двери, намереваясь, как только окажется в коридоре, подслушать все, что произойдет здесь в дальнейшем. Что бы ни произошло сейчас в кабинете, об этом стоило знать. Ведь каждое неосторожно сказанное слово - а неосторожность была более чем свойственна Демулену - в теперешние времена имело вес, порой подобный весу ножа гильотины.
Робеспьер: -Разумеется, - ответил Робеспьер. Он аккуратно поставил внизу документа свою подпись, промокнул чернила и передал бумагу Фуше.
Камилл Демулен: -И не надо мне напоминать о том, что я не сказал доброе утро - почти огрызнулся Робеспьеру. И с нетерпением посмотрел на Фуше. В карих глазах так и читалось, что этот с позволенья сказать депутат, уже подзадержался и ему пора уходить. Демулен умел быть вежливым, когда считал, что это может повлиять на что-то, а так он просто предпочитал проигнорировать такие досадные мелочи: -И учтите, Максимильен, что разговор только для ваших ушей. Все-таки не выдержал и добавил раздражения.
Жозеф Фуше: Фуше принял бумагу и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Впрочем, далеко он не ушел, остановившись рядом з прикрытой дверью. Небрежно прислонился плечом к стене и сделал вид, что увлечен просмотром документов в папке.
Робеспьер: Робеспьер снисходительно улыбнулся Камиллу, как раскапризничавшемуся избалованному ребенку. -Ну вот, мы вдвоем. Садитесь же и рассказывайте, что вас привело. Но прежде расскажите о себе. Мы с вами так давно не виделись... Как ваша супруга и ваш маленький ангел? Он, должно быть, растет не по дням, а по часам.
Камилл Демулен: -Хотят есть представьте себе, - бросил на Робеспьера колючий взгляд и все-таки сел в кресло. Демулен знал, что спорить с Неподкупным бессмысленно, и был готов потерпеть его снисходительность. Лишь бы не вспылить Нервно побарабанил пальцами по столу: -И все-таки поговорим о вас. Камилл очень хотел хотя бы сейчас сдержаться, и не наговорить Максимильену гадостей прямо в его кабинете.
Робеспьер: Скромно проигнорировав предложение поговорить о себе, Робеспьер ухватился за первую колкую фразу, произнесенную Камиллом. "Хотят есть". Ну еще бы. Дорогой Камилл, тебе пора бы понять, наконец, что ты глава семьи. И быть благоразумнее. -Вы разве еще не нашли работу, Камилл? - участливо спросил Максимильен.
Камилл Демулен: Звонкое "кхм" в ответ: -Я журналист и не собираюсь печь булки, - сухо. И взглянул на своего бывшего друга: -Вы осуждаете меня, да? И тут же сам ответил: -Я знаю, что да. А я вас, потому что это бесчестно лишать человека права на собственное мнение, - потер переносицу. Демулен явно нервничал. По старой, доброй традиции он воспринимал непроизнесенное Максимильеном очень чутко и сейчас ему было страшно неудобно, что он взрослый мужчина, который ведет себя как истерик и не в силах побороть растерянность. Он старался говорить сдержанно, и злился, что так и не научился твердо отстаивать свою позицию. И приходилось срываться чтобы накидать пестрых обвинений в адрес Робеспьера, который был виноват. Одним словом во всем виноват, и какая разница в чем конкретно, если Камилл в свое время страшно разочаровался в этом человеке и не мог оставаться с ним спокойным ни на минуту.
Робеспьер: -Я вас нисколько не осуждаю, - Робеспьер улыбался с все той же мягкой снисходительностью. - Мне вас жаль. С вами обошлись слишком круто. Конечно, - многозначительно добавил он, - кому-то можно показаться, что вам, напротив, повезло, ведь вы, после всего сказанного и напечатанного вами, все же сохранили голову на плечах... - Робеспьер сделал паузу, словно давая собеседнику возможность как следует обдумать услышанное, и затем продолжал: - Но я, повторюсь, сочувствую вам всей душой. И даже хотел бы предложить вам работу. Нет-нет, печь булки я вас не заставлю. Вы хотите быть редактором нашей газеты "Монитер"?
Камилл Демулен: -Вы мне угрожаете? - сжал кулаки, губы задрожали, - вы просто наслаждаетесь своим возможностями. Камилл испугался. Почему -то отчаянно захотелось жить как можно дольше. А семья Упрямый взгляд потемневших от злости глаз: -Вы думаете, что все еще имеете влияние на меня? Вы предали же саму мысль о том, что вами можно восхищаться, вы сами разожгли ненависть своими поступками, Максимильен, и если у кого-то хватате сил быть с вами, то меня увольте. Вскочил с кресла и прошелся по кабинету: -Месяцами я твердил себе, что этот человек едва ли не спаситель, о как боготворил вас. Резко обернулся на каблуках: -Еще с колледжа, где прицепился к вам мертвой хваткой, потому что видел в вас родство, - досадливо поморщился, - а потом все изменилось. Помедлил, подбирая слова: -И дело не только в убеждених, Макс, а в том, что они рушатся если падает их носитель. ну вот так примерно, - и Камилл легко подсек один из стульев для посетителей и стул с глухим ударом упал на пол. Демулен на мгновение опустил голову: -Как бы я хотел согласиться на ваше предложение, Макс.
Робеспьер: -Что же вам мешает согласиться? - поинтересовался Робеспьер. - Отвращение, которое вы ко мне с недавних пор питаете по какой-то непонятной мне причине? Робеспьер в самом деле не понимал, почему так изменились их отношения с Камиллом. Это произошло само собой, без официального разрыва. Просто по мере того, как Камилл сближался с Дантоном, он стал отдаляться от Робеспьера. Они стали встречаться все реже и реже, когда встречались, почти не разговаривали, и как-то незаметно перешли - два друга детства! - от обращения на "ты" к обращению на "вы". -Камилл, - продолжал Робеспьер, - я не знаю, почему вы так переменились ко мне. Какими поступками я мог разжечь ненависть к себе - я не представляю. Простите меня, если я сделал что-то, что вас задело или обидело. И я хочу, чтобы вы знали: мои чувства к вам не изменились, и я по-прежнему ваш друг. Робеспьер поднялся из-за стола и приблизился к Камиллу, по-прежнему стоящему над поверженным стулом, и... протянул ему руку. -Помиримся, Камилл, - просто предложил он. Робеспьер был уверен, что именно для этого и пришел Камилл - мириться. Иначе зачем? Наверняка почувствовал, что запахло жареным, и захотел обезопасить себя. И Максимильен в честь старой дружбы даже решил облегчить ему задачу и великодушно сделал первый шаг.
Камилл Демулен: Демулен смотрел на предложенную руку так словно собирался ее укусить. И вздернул подбородок: -Я пришел поговорить про газету. Камилл страшно побледнел, словно ответ стоил ему всех душевных сил. Да, он хотел бы согласиться работать на этого человека. Он до дрожи хотел пожать его руку. Он хотел просто сказать, что когда-то ошибся. Но Это пламя было крепко запрятано в сердце. Теперь пылали только глаза, когда он взглянул на Робеспьера: -Я благодарен за поддержку, Макс, но противоречия, возникнувшие между нами слишком искуссно раздуты соглядатаями и я наверное не смогу ничего изменить. И добавил едко: -А что скажут ваши соратники на то, что вы пытаетесь мириться с опальным газетчиком? Устало улыбнулся: -Вы учили меня стойкости, - и спокойно повторил, - ты учил меня стойкости, Макс, я не пойду против Дантона.
Робеспьер: Протянутая рука Робеспьера медленно опустилась - очень медленно, словно давая журналисту шанс передумать. Однако Камилл этим шансом не воспользовался. Робеспьер от унижения побледнел еще сильнее (но под пудрой это было не заметно) и стиснул зубы. -Я учил тебя стойкости, это правда, - прошептал он. - Но не глупости, не безрассудству, не бессмысленному упрямству, не упорству в своих заблуждениях. Ты пожалеешь об этом, Камилл, и скоро. Он резко отвернулся, с прямой спиной проследовал к своему столу, уселся в кресло как на трон. -А теперь давайте поговорим о вашей газете, гражданин Демулен.
Камилл Демулен: -Я уже жалею, Макс, так жалею, - прошептал, глядя полными упрека глазами на Максимильена. Подошел и остановился перед сидящим за столом Робеспьером: -Ты отправишь меня на эшафот?
Робеспьер: Робеспьера такие вопросы в лоб всегда шокировали. Что тут сказать? "Да, отправлю при первой возможности" или "Нет, ну что ты, Камилл, как ты можешь так думать"? И то, и другое прозвучало бы в равной степени (хоть и по разным причинам) глупо. И Робеспьер выбрал третий вариант - ответить на провокационный вопрос провокационным же вопросом. -Ты боишься эшафота, Камилл? - осведомился он. - У тебя есть для этого основания?
Камилл Демулен: -Дантон, - просто ответил Камилл, - это не основание? Внимательный взгляд на Максимильена. Демулен был готов схватить любое изменение в выражении лица. Пусть бы дрогнули ресницы и он был готов об этом написать статью.
полная версия страницы